«Габриэль, мой дорогой, все это будет для тебя потрясением. Ты, считавший себя одним человеком, вдруг окажешься совершенно другим. Все, во что ты верил, покажется тебе ложью. Ты должен снова найти себя — своего отца — даже меня. Тебе нужно время подумать. Пожалуйста, умоляю тебя, найди это время и не делай ничего в спешке».

Все правильно. Она эгоистично торопила события. Она забыла о том шоке, который испытала сама, когда Лили рассказала ей правду, — только с третьего раза смысл ее слов начал доходить до Рэйчел.

Лишь вчера вечером она набралась смелости и высказала претензии собственной матери, которая, как и Лили, скрывала правду о происхождении своего ребенка. Лидия немного всплакнула, потом признала, что была готова на все, лишь бы сохранить любовь Грега. Она обещала ему не открывать тайну и держала слово даже после его смерти.

Так насколько сильнее должна была подействовать эта правда на Габриэля! В конце концов, она едва вынесла пять дней веры в то, что он ее брат. Он страдал этим кошмаром больше пяти лет.

Конечно, надо дать ему побыть одному, чтобы сам во всем разобрался. Но Рэйчел не знала, вынесет ли она ожидание.

Ее внезапно осенила идея, и она кинулась к себе в мансарду.

Полчаса спустя она осматривала себя перед зеркалом со смесью удовлетворения и стыдливого недоверия. Как же она изменилась за пять с половиной лет! Оставалось надеяться, что Габриэль подумает то же самое. Если она посмеет пройти через это.

Она еще раз взглянула в зеркало, и вдруг ее охватило смятение: что, если она все поняла неправильно, и Габриэль в действительности хотел вовсе не ее саму? Что, если с самого начала его манил лишь запретный плод?

Был только один способ выяснить все это. Дрожа от волнения, она распахнула дверь спальни и едва не завизжала от испуга при виде высокой темной мужской фигуры на маленькой лестничной площадке.

— Спокойно!

Габриэль уже поднимал руку, чтобы постучать в дверь, но среагировал мгновенно — его крепкие пальцы сомкнулись на ее запястье и не дали Рэйчел упасть, когда она покачнулась.

— Прошу прощения. Я не думал… — Похоже, он нервничал не меньше ее. — Я был уверен, что ты слышала, как я поднимаюсь по лестнице.

— Я… у меня голова была занята другим.

Рэйчел едва дышала.

— У меня тоже. — Он сопроводил эти слова ироничной усмешкой. — Я подумал и… Рэйчел, я так виноват! Но я не мог думать спокойно!

— Я понимаю…

— Я не мог думать вообще, только реагировать. Я не мог поверить случившемуся, не мог ничего воспринимать. Все это чересчур для меня.

— Я знаю… — снова попыталась что-то сказать Рэйчел, но Габриэлю надо было выговориться.

— Наверно, так должны чувствовать себя заложники или те, кто долго был в плену: они страстно желают свободы, мечтают о ней, молятся о ней, а когда она приходит, не знают, что с ней делать и верить ли себе. Я был напуган, Рэйчел. Все слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Габриэль, я знаю!

Она взяла его за руку, и на этот раз он не сопротивлялся, не пытался оттолкнуть.

— Поверь, я чувствовала то же самое.

Его губы иронично скривились.

— Ага, полагаю, ты…

Он остановился на полуслове, словно впервые увидел ее. Его лицо окаменело.

— Рэйчел, какого черта ты на себя все это надела?

— Не помнишь?

Почувствовав легкость в сердце, Рэйчел закружилась перед ним, демонстрируя серебристое кружевное платье, которое было на ней в день девятнадцатилетия.

— Не помню? — Его голос стал вдруг густым и тяжелым. — Да я никогда не смогу забыть его! Но оно какое-то совсем другое…

Рэйчел легко рассмеялась — откровенный взгляд Габриэля говорил о беспочвенности ее недавних сомнений.

— Просто я выросла с тех пор, когда последний раз надевала его.

— Да, это уж точно.

Его глаза задержались на ее груди, скользнули вниз, где тонкий материал натянулся на бедрах. Если платье выглядело слишком коротким и пять с половиной лет назад, то сейчас было положительно непристойным.

Но именно к этому эффекту она и стремилась. Тем не менее Рэйчел задержала дыхание. Ставки были сделаны: все или ничего.

— Ты действительно выросла, — торопливо выдохнул он. — И там, где надо. Ты уже не выглядишь девочкой…

— Потому что ее уже нет, Габриэль. — Ее голос дрожал. — Мы оба изменились с тех пор и, как это старое платье, уже не подходим себе прежним. Надо освободиться от всего старого, нельзя двигаться назад, только вперед — если ты хочешь…

Она не могла продолжать. Ее глаза молили о понимании, сердце было готово остановиться, когда он в ответ не произнес ни слова. Его нахмуренные брови не предвещали ничего хорошего. Но тут он медленно кивнул, и сердце у нее снова неистово заколотилось.

— Я хочу, — проговорил он, и в его голосе была такая неистовая страсть, что у нее перехватило дыхание. — Боже мой, Рэйчел, я хочу этого больше всего на свете. Я хочу тебя…

Он тяжело выдохнул и неуверенно протянул руку, чтобы коснуться ее щеки.

— Любовь моя, я был в аду пять с половиной лет. Это худшие годы моей жизни. Все это время на тебе был проклятый знак: «Руками не трогать! Не прикасаться! Категорически запрещено! Посторонним вход воспрещен!» Я заставлял себя сдерживаться, никогда не думать о тебе как о женщине. Невозможно было так сразу забыть об этом…

— Я знаю, — тихо ответила Рэйчел. — Должна была знать. Я виновата…

Он нежно прижал руку к ее губам.

— Это уже прошло, — проговорил он. — Прошло навсегда. И чтобы доказать это…

Он наклонился и коснулся ее губ, сначала нежно, но постепенно поцелуй становился горячей, жарче, требовательнее. Голова Рэйчел закружилась от счастья, пока неожиданный звон не вернул ее к реальности.

— Что это?

Улыбка Габриэля была совершенно мальчишеской, его глаза сияли радостью, когда он поднял левую руку и показал бутылку шампанского, которую держал за горлышко.

— Я решил, мы можем отпраздновать в частном порядке, — повторил он ее слова, произнесенные пять с половиной лет назад.

И Рэйчел вдруг показалось, что не было этих лет непонимания, обмана, недоверия и сердечной боли, они ушли, испарились, как тяжелый туман под солнцем.

— Ну что, Рэйчел? Ты не против того, чтобы начать сначала? Начать новую жизнь вместе?

Вместо ответа она взяла его за руку и повела в спальню. Там она повернулась к нему, забрала бутылку и поставила ее на туалетный столик.

— Смею ли я предположить, что твое сегодняшнее присутствие здесь не случайный визит, — повторила она его слова из той роковой ночи, когда она пришла сюда, в эту тогда его комнату, — а часть продуманной кампании, призванной убедить меня, насколько ты мужчина?

Он закинул голову и засмеялся — забавно было растянуть удовольствие, пройти шаг за шагом все, что было пять с половиной лет назад. Но она видела его нетерпение, чувствовала, как разгорается ее собственная жажда, и решила пропустить пару реплик.

— Я права, Габриэль? Ты хочешь, чтобы я реагировала на тебя как женщина?

Он издал неопределенный гортанный звук, Рэйчел провокационно вильнула бедрами. Ее улыбка стала еще обольстительнее, когда он судорожно сглотнул.

— Это платье слишком жмет, — промурлыкала она, поглаживая руками бедра. Сердце у нее неистово колотилось в предвкушении прикосновений Габриэля. — Ты должен помочь избавиться от него.

К ее изумлению, он покачал головой и решительно сложил руки на груди.

— Неправильная реплика.

— Неправильная?..

Ах, да! Как она могла забыть те его слова, которыми он позвал ее к себе в ту ночь!

— Так не прекратить ли ходить вокруг да около?

Страсть добавила требовательности ее голосу, и эту же страсть она увидела, как в зеркале, в темноте его глаз.

— Перестанем делать вид, будто не знаем, зачем мы здесь…

Она не могла больше продолжать эту игру.

— Ради Бога, Габриэль, иди сюда и поцелуй меня! — простонала Рэйчел, уже не заботясь о правильности реплик.

Он отозвался молниеносно.

— Лишняя реплика, — прошептал он. — Тебе ни о чем не надо просить.

Он обхватил ее со страстью пылкого и заждавшегося любовника.

— Нам нужно наверстать пять долгих, пустых лет, и я не намерен ждать ни секунды!