Глава шестая

Обратной дороги не будет. Слова повисли в воздухе: каков бы ни был ее ответ, он изменит ее будущее раз и навсегда.

— Итак, Рэйчел, что ты скажешь?

Вопрос был задан тихим, убийственно спокойным голосом. Даже его руки перестали двигаться и неподвижно лежали на подлокотниках кресла — он оставлял выбор за ней.

В тишине полутемной комнаты равномерное тиканье часов казалось неестественно громким, как шаги неумолимо надвигающейся судьбы, словно эхом повторенные в ровных ударах сердца Габриэля под ее пальцами, лежавшими на его черной майке.

Обратной дороги не будет.

В конце концов все решило отсутствие той крошечной горячей точки на бедре — без нее кожа казалась ледяной, лишенной самого главного.

Мучительное ощущение пустоты расползлось от этой точки по всему телу, возбудило острую, иссушающую жажду, утолить которую могло лишь одно.

— Да, — проговорила она так тихо, что он сначала не уловил ее слов и нахмурился. — Да… — снова начала она, чуть более твердо, но что-то в ее лице, во всем теле уже сообщило ему ответ, и он не стал дожидаться дальнейших слов.

Вместо этого с силой прижал ее к себе и впился в губы с такой неистовой страстью, что, будь у Рэйчел хоть какие-то сомнения, она стала бы бороться за свою безопасность.

Но у Рэйчел не было сомнений. Напротив, этот поцелуй был предвестником утоления той жажды, которая сейчас испепеляла ее и была столь остра, что каждое прикосновение вызывало боль.

— Ты этого хочешь? — донесся до нее хриплый от страсти голос.

Она лишь слабо кивнула, не в силах произнести ни слова, и в следующую секунду оказалась на руках Габриэля. Он нетерпеливо толкнул плечом дверь в спальню и медленно опустил Рэйчел на постель.

— О, женщина, женщина, — бормотал он, ловким движением стягивая майку, — не часто мужчина способен устоять перед твоим искушением!

Когда он вытянулся рядом с ней на зеленом с золотом покрывале, сердце Рэйчел забилось гулко и часто — после стольких месяцев мучительных грез реальность казалась почти непереносимой. Он был здесь, рядом, готов целовать, обнимать, ласкать…

Ощущение от его горячей, бархатистой кожи было ошеломляющим. Ей хотелось прикасаться к нему, каждой клеткой ощущать все его сильное, неистово возбужденное тело.

— Рэйчел… — достиг ее уха дрожащий шепот, — не торопись…

Но она не могла не торопиться. Она больше не маленькая девочка, она — женщина, и он должен наконец узнать об этом.

Ее груди налились и распухли, твердые соски молили о прикосновении, о тепле его губ. Платье и все остальное уже давно было отброшено, и, едва прохладное дуновение вечернего воздуха коснулось обнаженной кожи, Рэйчел закричала от восторга. Никогда прежде она не испытывала такого неподвластного разуму возбуждения. Жадный отклик собственного тела ошеломлял и смущал ее.

Где она научилась всему этому? Проводить пальцами по линиям его твердых мышц и чувствовать их содрогание? Какой инстинкт подсказал ей, где и как целовать, чтобы из его груди вырвался наконец этот стон, свидетельствующий о полной и безоговорочной капитуляции?

Она не узнавала себя, в ней рождался новый, еще незнакомый ей человек.

— Рэйчел…

Он хрипло выдохнул имя, когда ее никем не обученные руки двинулись вниз, стремясь узнать о нем все.

— Рэйчел! — Теперь это был крик предупреждения, протеста. — Нет!

Но именно этого протеста Рэйчел не желала слышать. Ее вел какой-то первобытный инстинкт, заставляя двигаться в древнем, как мир, ритме.

Его лицо, нависшее над ней, вдруг сделалось незнакомым: не было мягкости и терпения, остались лишь желание и неприкрытая страсть.

— О Боже! Я хочу тебя!

Внезапная боль словно вырвала душу из тела, унесла весь жар расплавленного золота, весь неземной восторг и оставила холод, опустошенность и шок. Сила разочарования была как удар в сердце.

Как такое могло случиться? Неужели это то, чего она так страстно желала; и что ей теперь делать? Зачем ей оставаться здесь, потерянной, униженной, преданной, — ждать, пока он получит наконец все свое удовольствие, которое для нее теперь осталось где-то за горизонтом?

В злобе, обиде и гневе она сжала кулаки и яростно заколотила ими по широким плечам, которые по-прежнему прижимали ее к постели.

— Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя! Я хотела не этого…

— Я знаю…

Последовал глубокий, раздраженный вздох, и Габриэль перевернулся на бок, возвращая ей свободу.

— Поверь, я знаю.

Она не успела вскочить — его руки обхватили ее, притянули ближе и сжали так сильно, что Рэйчел едва не задохнулась. Она хотела освободиться, но не смогла даже шевельнуться.

Когда его прерывистое дыхание слегка успокоилось, а сердце перестало неистово колотиться, он осторожно взял обеими руками ее лицо и наклонился над ней.

— Прости, милая, — шептал он, покрывая нежными поцелуями ее залитое слезами лицо. — Я ужасно виноват — я не должен был этого допускать ни за что на свете. Но ты так красива, так невинна и чувственна! Ты открылась так сладостно и щедро, что я потерял голову. Я слишком жаден, слишком себялюбив. Обещаю — в следующий раз все будет по-другому.

В следующий раз?!

— Нет!

Не будет никакого следующего раза! Она не сможет пройти через это снова. Она неистово трясла головой, ее блестящие волосы разметались по подушке.

— Нет!

Однако — кто бы мог подумать? — его поцелуи сломили ее сопротивление. Они околдовывали, соблазняли, гипнотизировали, обманывали, вытягивали из нее те хрупкие ростки отклика, который, как она думала, пропал и никогда не вернется.

— Спокойно, милая, — убаюкивал Габриэль, — доверься мне. Позволь, я покажу, как это должно быть, как бывает, когда нет боли, а есть только удовольствие. Я верну тебе тот восторг и чудо, которые ты подарила мне. Доверься. Обещаю, я не разочарую тебя.

Он перемежал слова поцелуями, его руки двигались, прикасались, гладили, и она уже знала, что не только не может, но и не хочет сопротивляться. Нежность смывала и уносила прочь ледяное ощущение потери, которое сковало ее несколько мгновений назад.

Еще не понимая, что происходит, она чувственно изгибалась под его ласками, тихое мурлыканье от удовольствия скоро перешло во вздохи и стоны и, наконец, в крики восторга.

Она смутно помнила горячие дорожки поцелуев по телу, к груди и сладкую агонию желания, затопившего ее.

Габриэль мощным движением, заставившим ее хватать ртом воздух, снова проник в нее, но теперь это была не боль, а удивительное, чудесное ощущение наполненности.

— Так-то лучше. — Его голос дрожал, сдерживая мрачный смешок и еще более мрачный триумф. — Намного лучше. Но бывает еще лучше…

— Еще! — с искренним недоверием прошептала Рэйчел.

Еще лучше? Это невозможно!

Но Габриэль показал, что возможно.

Щедрость и терпеливость пришли на смену страсти и нетерпению. Каждое движение было обдуманно и осторожно. Губы целовали, дразнили; руки гладили, ласкали, находя все новые точки наслаждения.

Она была смыта, унесена горячим потоком чистой эротики, и, словно угадав ее желание, Габриэль напрягся, его движения сделались более мощными и ритмичными, ласки стали жестче, требовательней; наконец светящаяся точка на горизонте приблизилась и коснулась ее.

Неизъяснимый экстаз овладел ею, поднимая все выше, пока там, на самой вершине, она не почувствовала, что сейчас умрет.

Но каким-то чудом она осталась жива и начала медленно спускаться на землю, обнаружив себя в надежных руках Габриэля. Его дыхание с трудом вырывалось из груди, как и у нее, сердце стучало в том же отчаянном ритме первобытного наслаждения.

— Сейчас это… — проговорил он одними губами — голос у него все еще дрожал от страсти, — это именно то, зачем ты пришла сюда, не так ли?

— Рэйчел? С тобой все в порядке?

Она вздрогнула от неожиданности — тихий голос прозвучал как взрыв. Рэйчел резко обернулась и увидела перед собой темную мужскую фигуру.

— Прошу прощения — я не хотел напугать тебя.

Рука успокаивающе легла ей на плечо.

— Все в порядке?

Это был все тот же голос, только в ее воспоминаниях он дрожал от страсти и низкий бархатистый тон его свидетельствовал о наслаждении; сейчас он звучал холодно и ровно, разве что с некоторой ноткой беспокойства.

— Я…

— Ты так долго ходила за своими рисунками, что я встревожился. Я подумал, может, ты почувствовала себя нехорошо. Был напряженный день…

— Со мной все прекрасно!

Рэйчел энергично тряхнула головой, чтобы сбросить остатки наваждения. Освободившись от руки Габриэля, она бросила на него презрительный взгляд. Ее глаза сверкали, как бриллианты.

— Все нормально. — Ей хотелось бы дрожать чуть меньше. — А ты не имеешь права входить сюда…

Его нахмуренное лицо еще более помрачнело. У Рэйчел мурашки пробежали по спине.

— Это почему же? — хрипло спросил он. — Мой отец умер меньше недели назад, лишь сегодня утром мы его похоронили, и я уже куда-то не могу входить в этом доме, который некогда был моим родным. Эта самая комната была моей.

— Я знаю…

Рэйчел почувствовала укол совести; но она не хотела видеть его здесь. Слишком многое напоминало о прошлом, и — она была готова поверить — их тени еще витали над ними, сегодняшними.

— Но сейчас эта комната моя!

Взгляд, который он бросил на нее, был словно удар молнии. Она подумала, что он действительно способен превратить ее в кучку пепла.

— В этом-то и проблема, моя милая Рэйчел. — Весь его сарказм обрушился на нее. — Сейчас, когда ты и твоя мамочка вступили в права владения…

— Нет! Нет! — Ей было невыносимо слушать это. — Ты не должен так думать! Это твой дом, всегда был и будет твоим!

— Мы оба знаем, что это неправда…

Но тут что-то отвлекло его. Темные глаза, которые до этого неотрывно смотрели ей в лицо, сейчас впервые скользнули по комнате. Габриэль прищурился.

— Здесь определенно все изменилось.

Как всегда, это было сказано с подтекстом. Она знала, что Габриэль увидел, но не могла даже представить, как он отнесется к увиденному.

Когда ей впервые предложили занять комнаты в мансарде, она отвергла идею — воспоминания были слишком сильны, слишком болезненны. Она не могла даже заходить сюда, не то что спать в комнате, которая некогда была «холостяцкой берлогой» Габриэля.

Но Грег был настроен решительно. Он настаивал и настаивал, отказываясь слышать слово «нет». После года уговоров Рэйчел сдалась, и Грег распорядился заново отделать мансарду к ее двадцать первому дню рождения. Она, однако, настояла на одной фундаментальной перемене, которая, по ее расчету, должна была, хотя бы частично, изгнать поселившихся здесь призраков.

— Зачем такая перепланировка?

— Требовалось больше света.

Нервным жестом она указала на огромное окно, которого не было в бытность Габриэля и которое теперь занимало почти всю стену.

— Мне нужен свет для работы над эскизами.

Неоспоримый довод, и отчасти правдивый.

Но только отчасти. Рэйчел нервно переступила с ноги на ногу.

— Выглядит очень эффектно.

Если Габриэль и догадывался об истинных причинах ее решения, то это никак не отразилось на его голосе — он оставался таким же вежливым и непринужденным, словно Рэйчел — всего лишь новая знакомая, дом которой он осматривает впервые.

— Мне… мне тоже нравится.

Эта отрывистая фраза выдавала слишком многое, и взгляд его глубоко посаженных глаз мгновенно переключился на нее, словно изучая.

— Успокойся, — проговорил Габриэль, явно заблуждаясь по поводу причин ее нервозности. — Говорю тебе, я не наброшусь.

— Знаю, что не набросишься! — вспыхнула она. — Не набросишься, потому что я больше не позволю тебе даже приблизиться ко мне! Нечего ворошить прошлое. Все прошло — умерло и забыто. И именно поэтому я хочу, чтобы ты ушел. Из моей комнаты и из моей жизни.

Она не представляла, как он отреагирует на этот выпад; его поведение всегда было непредсказуемым.

Циничная усмешка скривила ему губы, взгляд, которым он посмотрел ей в лицо, был полон презрения.

— Если бы я мог в это поверить…

— Так поверь! — бросила она, уже не скрывая смятения, пожаром охватившего ее. — В моем сердце не осталось ничего, никаких чувств к тебе.

Перемена в его лице была убийственной. И пусть она знала, что это игра — холодная, расчетливая, — он достиг цели: ее сердце разрывалось на части.

— О, Рэйчел… — начал он очень тихо.

Но с нее было довольно. Прошлое и настоящее сплелись в одну зловещую нить.

— Нет! Я не желаю слушать! Я не хочу больше слышать ни единого твоего слова. Я только хочу, чтобы ты ушел… — Обеими руками она уперлась, как в стену, ему в грудь и толкнула его, черпая силу в отчаянии. — Уходи! Пошел вон, вон!

Эта внезапная решимость застала его врасплох, и он действительно отступил на шаг к двери, но только на один, потом остановился и, как тисками, сжал ей запястья.

— Перестань!

Сопротивляться было бесполезно, и она застыла, упрямо наклонив голову.

Темно-карие глаза пронизывали ее насквозь; ее ладони по-прежнему упирались в тонкую ткань его рубашки, и она чувствовала под пальцами жар его тела и жесткие волоски на груди.

Сколько раз Рэйчел слышала о дрожи предчувствия, о холодке, пробегавшем по спине героини из-за внезапной близости! Чушь все это! Не было ни дрожи, ни холода, а было ощущение когтистой лапы, сдирающей кожу до костей.

Никогда раньше она так не опасалась за свою жизнь — настолько, что вся комната внезапно отпечаталась мгновенным снимком у нее в голове: она видела стол у окна, цветы на полках, яркие картины на стенах. За окном — сад, и в конце, за деревьями, — Темза.

Но яснее всего она видела Габриэля, стоявшего рядом: верхние пуговицы белой рубашки расстегнуты, так что видна мощная загорелая шея. Лицо, которое она когда-то страстно любила, заросло темной щетиной. На фоне окна его черты выделялись настолько рельефно, что на них было больно смотреть.

— Габриэль…

Но сказать было нечего, потому что она поняла, что лгала ему и себе: ничто не умерло и не собиралось умирать.

Все это время она пыталась загнать свои чувства на дно души, заботливо прикрывая их защитным слоем, рутиной повседневной жизни. Однако они никуда не исчезли. Они свернулись в комочек и ждали. И дождались. Достаточно было одного вида Габриэля, звука его голоса, как чувства заработали, быстро и решительно прокладывая себе путь на поверхность, к свету и жизни.

— О, Габриэль, — вздохнула она, глядя на свои руки, по-прежнему лежавшие у него груди, — зачем ты только вернулся?

— Поверь, если бы я мог не приезжать, не приехал бы.

Он нежно приподнял ей подбородок и повернул лицо к себе, но Рэйчел быстро закрыла глаза, испугавшись, что он заметит в них слезы.

— Рэйчел, я не хочу делать тебе больно.

— Ты не хочешь… — Горький смешок застрял у нее в горле. — Ты когда-нибудь задавался мыслью, что уже сделал?

Его молчание длилось так долго, что она не выдержала и открыла глаза, чтобы взглянуть ему в лицо — оно поразило ее своей бледностью.

— О Боже, Рэйчел, не говори так. Не…

Он замер на полуслове, когда слезинка скатилась из уголка ее глаза. Рэйчел видела, как странно затуманились его глаза — казалось, он пытается проглотить комок в горле.

— Рэйчел…

Ее имя прозвучало глухим стоном, когда он наклонился и снял поцелуем блестящую капельку влаги, остановившуюся у ее губ. Губы у него были мягкими, теплыми и бесконечно нежными.

— Рэйчел!

Это был уже другой звук — дрожащий, странно нерешительный, волнующий, ранимый. Габриэль нерешительный? Большая редкость. Ранимый? Никогда!

Рэйчел вдруг почувствовала, что ее лицо сжимают две сильные ладони. Длинные пальцы скользнули ей в волосы, губы коснулись ее губ, нежно и осторожно, словно он пробовал драгоценное вино, вкус которого хотел запомнить.

С коротким, отрывистым криком она обвила руками его шею и погрузила пальцы в темный шелк его волос. Собрав все силы, притянула его голову к себе и крепче прижалась к губам.

Словно молния сверкнула над ее головой, пронзила с головы до пят.

И Габриэль уже не был «нерешительным», «ранимым». Нет, он жадно брал, искал, требовал отклика.

Груди Рэйчел набухли, соски терлись о его грудь. Она прижалась, вдавилась в него, слушая, с каким шумом вырывается дыхание у него из груди.

Жар его ладоней обжигал ей шею и плечи, пылал на открытых предплечьях. Его руки скользнули вниз, прижимая ее еще теснее.

Невозможно было ошибиться — он хотел ее, и, когда она застонала от восторга, его губы побежали дорожкой по ее телу, ниже, ниже…

— Габриэль…

— О Боже милостивый, нет!

Он прорычал это вместе с ужасным проклятием, разрушившим накаленную тишину комнаты.

Еще секунда — и Габриэль яростно оттолкнул ее от себя.

— Габриэль?..

Все еще не понимая, что происходит, Рэйчел снова потянулась к нему, но он опять поймал ее руки, мертвой хваткой сжал запястья и отодвинул ее подальше.

— Я сказал нет!

Он еще раз хрипло выдохнул. Темнота карих глаз сгустилась до цвета черного оникса, сверкающего лихорадочным блеском, от которого у нее кровь чуть не застыла в жилах.

— Нужно остановиться прямо сейчас.

— Остановиться?

Только не это! Только не второй раз. Рэйчел словно вернулась на четыре с половиной года назад в тот ужасный момент, на то самое место.

Ей потребовались месяцы, чтобы излечиться, и только сейчас она начала понимать, что ни от чего так и не излечилась. Она не сможет пройти через это еще раз, нового отказа ей не пережить.

— Почему? Почему мы должны остановиться?

— Потому что я не хочу…

— Ты не хочешь? — оборвала она. — Ты не хочешь! Всегда ты и твои «хочу» и «не хочу». А как же…

— Рэйчел…

— Нет!

Отчаяние дало ей силы, о которых она даже не подозревала. Рэйчел вырвалась из его хватки и мгновенно оказалась в другом конце комнаты.

— И не уговаривай меня! Я не желаю больше тебя слушать — потому что ты лгал!

Боль разрывала ей сердце, и Рэйчел не заботилась о словах — ей нужно было выплеснуть наконец всю свою обиду.

— Ты лгал, когда говорил, что не хотел меня, что не грезил обо мне.

— Я когда-нибудь это говорил?

Она наткнулась на его спокойный тон, как на каменную стену. Непостижимо быстро Габриэль сумел восстановить равновесие, и снова холодная маска скрыла живые черты, превратив их в мраморное лицо греческой статуи, равнодушной и непреклонной.

— Или ты просто решила, что я это сказал? — Его тон заставил ее вздрогнуть. — Не знаю, может, я действительно дал повод так думать… Если так, тогда я действительно лгал. Но только я «грезил», как ты выразилась, о тебе днями и ночами. Настолько, что было больно не видеть тебя рядом. Но я никогда — слышишь, никогда не сделаю и шага к тебе. Ты опасна, Рэйчел, смертельно опасна.

— Опасна?! — Рэйчел не могла поверить услышанному. — Я? Но как я могу быть…

— Именно ты и то, что ты принесла с собой, создают массу проблем, цепь весьма серьезных осложнений, которые могут запутать мою жизнь и утянуть в живой ад. Я уже раз прошел через это и не хочу повторять. Так что, когда я говорю, нужно остановиться, — нужно остановиться, и немедленно!

— Но, Габриэль…

Она хотела было броситься к нему, вцепиться в него, умолять. Но он угадал ее движение, и ее пальцы схватили только воздух рядом с его рукой.