Девушка закрыла лицо руками и разрыдалась. Рокко растерянно пытался отвести судорожно сжатые кулачки от ее лица и бормотал:

– Дина, роза моя, выслушай меня, прошу! Я говорил чистую правду, клянусь всем святым…

Постепенно вокруг них начала собираться толпа зевак. Дина продолжала отбиваться от Рокко, Джилл яростно смотрела на Дика, но теперь и сам он выглядел изрядно обозленным.

– Боумену даже не понадобится наводить о нас справки! Скоро здесь соберется половина города!

В следующий миг Дик просто подхватил Джилл, перекинул ее через плечо и понес обратно. Джилл замолотила его кулаками по спине.

– Дик Аллен!!!

Дик шлепнул ее по мягкому месту, весьма удачно для этого расположенному.

– Тихо, женщина! А вы расходитесь, люди. Это новые девчонки Жозефины. Им не понравились их комнаты. Теперь мы возвращаем нахалок под крылышко хозяйки и постараемся утешить обеих.

Зеваки ответили дружным хохотом, в котором утонуло яростное шипение Джилл.

Рокко последовал примеру Дика, зато Дина визжала гораздо громче, но Рокко не шлепал ее, а нежно уговаривал:

– Дина, роза моя, не сердись и веди себя тихо!

Войдя в стрип-бар, Дик не останавливаясь прошествовал наверх, все еще не спуская с плеча Джилл. Девицы приветствовали их дружным смехом и воплями. Недовольна была только Жозефина. Она уперла руки в бока и возопила:

– Дик! Что ты, дьявол тебя забери, делаешь?!

– Жози, я собираюсь ненадолго занять твою комнату. Не волнуйся, мы там ничего не сломаем.

– Дик!

– Извини, Жози, но ничем помочь не могу. Я попозже спущусь и все объясню, а до тех пор, умоляю тебя, отвали, ласточка!

Обессилевшая от ярости Джилл успела заметить изумленные и веселые лица танцовщиц, Рокко, Дину, сердитую Жозефину, а затем Дик ногой распахнул дверь в богато и вычурно убранную комнату, вошел, тщательно запер дверь на ключ и наконец поставил Джилл на ноги.

Она немедленно набросилась на него с единственным желанием – убить, убить мерзавца! Дик хладнокровно перехватил ее занесенный кулак и сказал:

– Можешь визжать, драться и кусаться, но сначала ты меня выслушаешь.

Джилл в ярости отшатнулась от него, отвернулась… и замерла на месте.

Вполне естественно, что раньше Джилл Уилбери никогда не приходилось бывать в комнате настоящей шлюхи, да еще и содержательницы подпольного борделя, и теперь это зрелище потрясло ее. Стены были завешаны яркими гобеленами, на которых неизвестный мастер выткал ТАКИЕ сцены, какие не могли привидеться Джилл и в бреду. Девушка обводила комнату глазами, чувствуя, как краска заливает ей и шею, и плечи, и грудь.

Сзади несколько смущенно кашлянул Дик.

– Вкусы у Жози… Жозефины несколько необычны…

– О да!

Комната была красной. Красные занавеси алькова, красный ковер, красные покрывала на огромной кровати, красные бархатные кресла… Даже золото сверкало не так ярко, подчиняясь всепобеждающему алому цвету, чувственному и вызывающему.

На кровати, недавно кем-то смятой, запросто могли разместиться человек пять, не меньше. Воображение, подлое воображение немедленно подсказало Джилл картину: Дик, голый и возбужденный, сжимает в страстных объятиях пышнотелую красотку Жози, и оба стонут, лаская друг друга… так же, как ласкали друг друга Джилл и Дик в последние несколько ночей.

Рука Дика осторожно тронула ее за плечо, но девушка отпрянула. Голос мужчины был тих, но тверд.

– Все так, королева моя золотая, все так и еще намного хуже, чем ты можешь представить. Но ведь я никогда не говорил, что я хороший человек, и никогда не уверял тебя, что не спал с другими женщинами.

– Со многими женщинами…

– О да. Я вряд ли могу их сосчитать. И уж точно не смогу сделать вид, что их не было. Все они останутся со мной, в моей душе, как и прочие мои грехи и преступления. А знаешь, какое из преступлений худшее? То, что я позволил себе полюбить тебя. Этот грех никогда не простится мне ни Богом… ни тобой. Дай мне руку, королева Джилл. Я не могу рассечь свое сердце и вырвать из него любовь к тебе. Я не прошу прощения и не жду его. Нельзя было соблазнять тебя, чистая моя королева, но я худший человек на земле, и я поддался страсти.

Он мягко и нежно взял Джилл за руку, и девушка почувствовала, как тает ее сердце, как плачет и тоскует душа – от любви и печали, от понимания того, что их любви нет места в этом мире…

– Я люблю тебя, Джилл. Я стою перед тобой с открытым сердцем и не хочу больше защищаться. Я люблю тебя. Неужели… неужели ты больше никогда не скажешь мне ни слова?

– Ты меня ударил… по попе! Ты прилюдно назвал нас с Диной шлюхами! Ты орал на всю улицу, что мы из этого борделя!

– А что мне оставалось? Назвать громко твое истинное имя? Если Марк Боумен ищет нас, ему даже не пришлось бы в этом случае рассылать своих шпионов.

Джилл со стоном закрыла лицо руками.

– А что, если кто-нибудь узнал меня? Уилбери хорошо знают в Абертейфи.

Руки Дика мягко легли ей на плечи.

– Нет, Джилл, никто не узнал. Кто признает наследницу Уилбери в девушке, чья одежда в пыли и грязи? Тебе не о чем тревожиться. Я обещал защитить тебя, и я это сделаю.

Джилл кивнула, отводя взгляд и неотрывно глядя на ближайший гобелен. На нем были изображены мужчина и женщина, занимающиеся любовью в очень странной позиции… Спина женщины грозит переломиться, а мужчина… мужчина, кажется, сейчас просто упадет…

– Джилл Уилбери! Ты разнузданная и бессовестная женщина! На что ты смотришь? Вот встречу твоего брата, все ему расскажу, и он побьет тебя.

Джилл опомнилась и отскочила от гобелена. Потом поправила волосы и сердито заметила:

– Какая разница! Он нас обоих побьет, когда узнает, что между нами произошло.

– А зачем ему об этом знать? Я лично не скажу, если ты не скажешь.

Джилл водила пальцем по полированной крышке шкатулки, стоявшей на низком резном столике.

– Дик… Ты этого хочешь, да? Сделать вид, что между нами ничего не было?

Он прерывисто вздохнул и прошептал:

– Нет! Но я преступник и беспутный парень. Тебе решать, ты лучшая из нас двоих. Если ты скажешь, что так нужно, я подчинюсь. Если скажешь, что нам больше не спать вместе, я подчинюсь. Если скажешь…

– Дик. Если бы ты знал, как мне тяжело! Ты прекрасен, ты так хорош, что сердцу больно, когда глаза видят тебя. Я же некрасива. Я всегда была некрасивой, даже в детстве. Потому я и привыкла к этой мысли и смирилась с ней.

И все же я никогда не чувствовала себя такой безобразной, как сейчас, в эту минуту. Наверное, многие женщины чувствуют то же, когда видят гобелены Жозефины…

Дик молча посмотрел на нее, затем отошел к окну и отодвинул тяжелые занавески. Некоторое время он молча смотрел на улицу, а Джилл чувствовала, как что-то умирает внутри нее с каждой секундой этого страшного молчания.

Сейчас он скажет правду. Ту самую, которая ей и без того известна, но от которой она пряталась все эти недолгие дни и ночи.

Он скажет, что она безобразна, что он не хотел обладать ею, потому что она неуклюжа и неопытна, что ни один мужчина на свете не захочет такую некрасивую, уродливую женщину, потому что в мире много других, красивых и желанных…

Вот все и закончилось, Джилл Уилбери. Лучшее, что было в твоей жизни. Никогда не повториться этим безумным ночам, никогда не коснется твоего тела мужская рука, никогда не раздастся твой счастливый стон под сводами спальни. Твою постель не согреет тело мужчины, твое тело не понесет ребенка от семени мужчины, ты даже не узнаешь, каково это – принять в себя это семя!

Пальцы Дика вцепились в занавески, голова склонилась на грудь, голос прозвучал глухо и страшно.

– Неужели я так и не смог объяснить тебе…

Джилл замерла.

– Я не знаю, какими словами сказать тебе, Джилл Уилбери, как ты прекрасна. Ты прекраснее всех живущих на земле женщин. Любовь есть адская мука, и я не могу терпеть ее больше. Я был счастлив и беспечен, пока не знал любви, хотя это и не было жизнью… Я сказал тебе слова, которых никогда и никому не говорил, – я люблю тебя, Джилл! Если и после этих слов ты чувствуешь себя уродливой…

– Но ты не мог сказать это всерьез! Ты не можешь любить меня! Я тебе не гожусь!

– Это я тебе не гожусь. Джилл, я не знаю, как еще доказать тебе, что я говорю правду.

Я думал, что обрадую тебя, думал, что это будет моим даром тебе – признание в любви, признание твоей красоты, но ты не веришь, не веришь, не веришь!!! Что мне сделать?! Перерезать себе горло? Я люблю тебя!!! Ведь ты никогда не говорила мне этих слов, наверное, не хотела лгать! А я ждал. Я так ждал, что ты прошепчешь их мне на ухо, простонешь в спальне в Хаммерсгейте, повторишь под сводами лесной чащи, где мы так любили друг друга прямо на земле… Как мне еще убедить тебя? Я хотел бы взять тебя в жены, но не смею даже думать об этом, я боюсь твоего отказа, боюсь не пережить его, я, Ричард Аллен, человек, который не боялся раньше ни Бога, ни черта…

– Ты хочешь взять меня в жены?

– Всем сердцем. Но этого не случится. Я не могу быть мужем. Ни для кого.

– Ерунда… Я не знаю такой женщины, которая не согласилась бы отдать все, лишь бы стать женой Аллена…

– Ты сама не знаешь, что говоришь. Красивый? Сильный? Я опозорил свою семью.

Я нарушал закон, я никогда в жизни не работал, потому что считал это скучным и неинтересным. Ты говоришь, я не могу любить тебя? О да! Слишком глубока пропасть между нами. Мне никогда не преодолеть ее.

Джилл подошла к Дику, взяла его за руку, другой устало провела по глазам.

– Мне кажется, пора тебе узнать правду, Ричард Аллен. Я думала, ты ее уже знаешь. Я люблю тебя с первого мига нашей встречи, я люблю тебя.

– Это не любовь! – Дик отшатнулся от Джилл, едва не выбив окно. – Это плотское желание, это просто потому, что я доставил тебе удовольствие в постели… Это мое смазливое лицо, мое тело, но это не любовь! Я не хочу от тебя ТАКОГО!

Он порывисто отвернулся, тяжело дыша. Джилл вздохнула и нежно обняла его сзади за талию, склонив голову на широкое плечо любимого.

– Ох, Дик… Что же мы за глупая пара! Ты не можешь убедить меня в своей любви, я тебя – в своей. И все же я люблю тебя, люблю больше жизни. Да, ты красив и обаятелен, и манеры твои очаруют любую, но не это мне нужно. Ни твое рождение, ни твое богатство, есть оно или нет его, не они мне нужны. Я была бы счастлива и горда стать твоей женой, Дик Аллен. Нет, не так. Я всю жизнь благодарила бы судьбу, если бы она даровала мне это счастье – быть твоей женой.

Дик так стиснул ее руки, что она почувствовала боль.

– Джилл… Это правда?

– Я клянусь небом и солнцем, морем и луной, святыми на небесах и кровью моей на земле… Неужели иначе я ревновала бы тебя

к каждой женщине, встреченной нами на пути, к здешним танцовщицам и шлюхам Бостуика, к Жозефине…

– Джилл… Я знал многих женщин и делил с ними постель, но никогда – душу. Я никого и никогда не любил так, как тебя, золотая королева Джилл! Ты веришь мне? Веришь, Джилл?

– А ты мне, Дик?

Он резко развернулся и посмотрел в сияющие серые глаза своей королевы.

– О да. Я верю.

– И я верю.

– Но, Джилл, ничего из этого не выйдет.

У нас осталось ровно столько времени, сколько потребуется Джейку, чтобы найти нас…

Джилл прикрыла ладонью рот Дика.

– Я знаю. И не хочу об этом ни говорить, ни вспоминать, ни думать. Никому не дано видеть будущее.

– Джилл…

Она рассмеялась и обвила руками его шею.

– Я люблю тебя, Дик. А ты любишь меня. Если возможно такое чудо, значит, возможно и любое другое!

Жозефина отвела им отдельную комнату на третьем этаже, хотя и всячески выказывала свое полное недоверие тому факту, что Дик мог предпочесть ей Джилл. Она даже открыто фыркнула, когда Дик и Джилл рука об руку спустились в зал.

– Дик, любовь моя! Ты, видно, шутишь над нами, если хочешь заставить поверить, что эта бестолковая дылда – твоя женщина. Я ведь хорошо тебя знаю. Она не твоего типа, даже на одну ночь…

Дик сжал руку Джилл и с тревогой посмотрел на нее, опасаясь, не поверила ли девушка злым словам Жози. Однако на лице Джилл отражалась лишь полнейшая безмятежность.

Джилл Уилбери поверила Дику Аллену, поверила полностью и безоговорочно, и он едва не разрыдался от счастья, потому что ни одна женщина в мире не преподносила ему такого подарка. Джилл нежно улыбнулась, заметив его смятение, и Дик чуть не умер от любви. Единственное, что он мог сделать, это НЕ броситься на свою возлюбленную в тот же миг и НЕ покрыть ее личико поцелуями, хотя именно этого ему и хотелось больше всего.

Жозефина помрачнела еще больше, видя этот обмен взглядами, затем подошла к ним и сказала вполголоса, испепеляя Джилл огненным взором:

– Я еще могу поверить, что Рокко втюрился в эту горластую брюнеточку – она вполне ничего, если вытрет сопли и слезы и перестанет причитать. Но ты, Дик… Нет, не верю! Заплати этой девке и вели ей уйти отсюда! – Пухлая, нежная рука Жозефины неожиданно легла на грудь Дику и заскользила вниз. – Я так скучала по тебе и по нашим с тобой веселым играм! Мы могли бы уже подняться ко мне и заняться чем-нибудь более интересным…

Дик взял руку Жозефины и дружески пожал.

– Жози, я ведь знаю тебя куда лучше, чем ты меня. Именно поэтому Джилл взяла в плен мое сердце, а ты так и не смогла. Мы знакомы и дружны много лет, и именно поэтому я прощаю тебе все обидные слова в адрес моей Джилл – но только до сего момента. Отныне не смей оскорблять ее.

Жозефина отшатнулась от них с выражением такой дикой ярости на лице, что многие из ее девиц заткнули уши, ожидая, что сейчас разразится один из тех грандиозных скандалов, которыми славилась на весь Кардиган Жозефина Карлайл, однако Дик действительно хорошо знал свою старую подружку. Он извлек из кармана портмоне и потряс у Жози перед носом, а затем произнес всего одно магическое слово:

– Сотня!

Жози закрыла рот и с подозрением уставилась на молодого человека.

– У тебя никогда не было при себе и трех фунтов, Дик Аллен!

Дик молча раскрыл пухлый бумажник и показал Берте содержимое.

– Мы заплатим тебе за комнату и за жратву, а ты спрячешь нас на несколько дней, Жози, и при этом будешь держать свой алый ротик на замке. Мы с Рокко были уверены, что ты и твои девочки не оставите нас в трудную минуту и сделаете все, как надо.

Жозефина неожиданно просияла и одарила Джилл почти доброжелательной улыбкой.

– Ну конечно, Дик! К кому же еще идти, как не к друзьям! Вы получите лучшие комнаты, а попозже девочки принесут вам еду и выпивку. Оставайтесь, сколько вам нужно, и будьте уверены, что здесь вы в безопасности, кто бы и зачем бы вас не искал.

Уже через полчаса Дик и Джилл были размещены в отведенной им комнате с максимальными удобствами, и молодой человек с радостью предвкушал, что они проведут здесь следующие несколько дней – до того как поиски Сайруса Берка увенчаются успехом, или же до того как их самих разыщет Джейк. Джилл же была рада еще и тому, что их комната была украшена куда более скромно – гобеленов, подобных тем, что висели в комнате Жози, здесь не было.

Сейчас они сидели вдвоем в громадной ванне и ласкали друг друга до исступления, до тех пор, пока едва не потеряли сознание от душистого пара, горячей воды и изнуряющих ласк. Теперь Джилл отдыхала в объятиях Дика, откинув голову ему на плечо и закрыв глаза.

Дик тихонько шепнул ей в ухо:

– Я прошу у тебя прощения за злые слова Жози. Она привыкла все делать по-своему и поступать согласно своим капризам.

– Тебе нет нужды извиняться за нее. Ты верно сказал, она тебя просто не знает. Ты не можешь лгать, когда речь идет о любви.

Дик нежно поцеловал Джилл в висок.

– А вот ты узнала меня куда лучше, и всего за несколько дней. Я всю жизнь ждал такую женщину. Даже начал подумывать, что ее нет на свете вовсе…

– Что ж, ты был прав. Наверное, никто не знает до конца Дика Аллена. Но я люблю тебя независимо от этого. Просто люблю.

Дик медленно ласкал бедра, живот и грудь Джилл, стараясь, однако, не возбудить ее, а лишь подарить удовольствие. Его прикосновения были легкими, почти невесомыми, и все же вскоре Джилл застонала и закинула руки ему на шею, выгнувшись в сильных объятиях и безмолвно моля о продолжении…

Потом они снова отдыхали, и Дик думал о том, что ждет их в ближайшие несколько часов. Хороший ужин, теплая и удобная постель… и ранний подъем.

– Джилл, завтра мы начнем поиски Сайруса Берка.

– Да.

– Послушай, голубка, я больше всего на свете хотел бы провести с тобой остаток жизни под этой безопасной кровлей, но твой брат идет за нами по пятам, и нам надо спешить.

Найти Сайруса Берка оказалось легче легкого. Во-первых, он и не думал прятаться. Во-вторых… собственно, достаточно и первого.

На рыбном рынке в порту первая же торговка недовольно скривила нос и сообщила, что «чертовы сатанисты» собираются в небольшой рощице в пригороде Кардигана, там у них нечто вроде общины, и преподобный Сайрус – их вроде как предводитель. Живет этот Сайрус в самой роще и корчит из себя друида, прости господи! Тут к торговке пришли покупатели, и она потеряла к Джилл и Дику всякий интерес.

Решив не откладывать дело в долгий ящик, они отправились в указанное место и действительно обнаружили там нечто вроде лагеря скаутов. Джилл, Дик и Рокко выбрали себе удобное место наблюдения и залегли.

Нельзя сказать, чтобы весенняя погода баловала обилием солнца и тепла, но сподвижников преподобного Сайруса это явно не смущало. Несколько десятков мужчин и женщин в белых балахонах бродили между палатками, тихо переговариваясь друг с другом.

Чуть поодаль стояла сверкающая машина, при виде которой Джилл вцепилась в руку Дика.

– Это машина Боумена! Он здесь! Значит, и кольцо у них. Наверное, именно сегодня Боумен собирается выкупить кольцо у Берка!

– Не шуми. Рокко, тебя Боумен не видел. Отправляйся на разведку, только раздобудь себе похожую одежку…

– Не учи, босс.

Джилл и Дик увидели, как Рокко с независимым видом подошел к веревке, на которой сушились несколько балахонов, сдернул один и скрылся за палаткой. Теперь оставалось только ждать.

Через полчаса стало известно следующее: Боумен приехал совсем недавно и в данный момент торгуется с Берком во-он в том белом шатре, там же находятся и охранники Берка, а также пара подручных Боумена. Рокко удалось увидеть что-то блестящее в руках Берка и чемоданчик, в каких обычно носят деньги, у Боумена.

Рокко перевел дух и заключил:

– Надо брать! Самое время, они же не ждут нападения.

Джилл с ужасом переводила взгляд с Дика на Рокко.

– Вы же не собираетесь?..

– Собираемся, любимая. Рокко прав. Если сделка состоится, Боумен сядет в свой шикарный кабриолет – и поминай как звали, а выкрасть кольцо из его дома уже гораздо труднее.

– Но можно же выкупить?

– Джилл, ты меня извини, но выкупать собственное имущество – это чересчур даже для Уилбери. В общем, так: связалась с преступником – пользуйся привилегиями. Ты будешь отвлекать людей и создавать панику. Я иду в шатер первым…

Марк Боумен и Сайрус Берк сердито смотрели друг на друга. Торговаться умели оба, но и уступать не хотел ни один. Именно в этот самый момент в шатер и ворвался Дик Аллен, громогласно выкрикивающий проклятия и ругательства, от которых нежный слух Марка Боумена едва не обратился в камень.

Боумен вскочил на удивление поспешно, а затем с непостижимой прытью кинулся в бегство, ловко огибая стулья и столы, в беспорядке расставленные по всему шатру, – обычно община преподобного Сайруса принимала здесь трапезу…

Сайрус Берк был куда менее изящен в силу своей тучности. Он просто повалился на спину вместе со стулом и теперь изрыгал сдавленные проклятия, пытаясь призвать на помощь свою ошалевшую паству. Паства робко жалась по углам, потому что разъяренный Дик Аллен не вызывал никакого желания противостоять ему в схватке.