Но, с другой стороны, попытки…

— Она на самом деле этого не хотела, — продолжила бушевать я, и мой голос становился выше с каждой секундой. — Должно быть, это был трюк для привлечения внимания. — Я на самом деле не верила в то, что говорила, но, кажется, не могла заставить себя остановиться. — Я начну внимательнее присматриваться к «суицидальным намерениям». Я знаю, что должна была это заметить. Но ты же знаешь, как это бывает, — обратилась я ей. — Так много людей используют их, чтобы манипулировать знакомыми в Интернете. А еще есть карьеристы, — добавила я, имея в виду людей, которые угрожают самоубийством каждый раз, когда им требуется внимание. — И перформанс-артисты…

— Это трудно обнаружить, — согласилась она. — И давай расставим все точки над и: никто не говорит, что это твоя вина. Никто тебя не винит. Мы обучили всех в этом отделе оставлять свою работу после окончания рабочего дня. Это значит, что ты поступила правильно.

— Тем не менее, я ведь прочитала это, — заметила я ей. Сейчас я вдыхала больше, чем выдыхала. Мне нужно было выпить таблетку. Немедленно. Я начала шуршать в своей квадратной черной сумочке. — Я прочитала это и пропустила!

— Это просто неудачное совпадение, — продолжала уверять Кэррин. — Я имею в виду, каковы были шансы, что жалоба на этот комментарий попадет именно на тебя?

— В этом офисе работает сорок человек, — начала я, продолжая рыться в своей сумочке. — Так что примерно один к сорока, плюс-минус. — Я нашла упаковку и открыла ее одной рукой, все еще скрытой кожаной сумкой. Но там было пусто. Точно. Я подала заявку на новые антидепрессанты, но мой врач хотел, чтобы я сама к нему пришла. Чертов бюрократ!

Кэррин сделала паузу.

— Нам нужно больше персонала, — произнесла она ни с того ни с сего. — Как сорок человек должны справляться с четырьмя миллионами пользователей?

У меня не было достаточно ресурса, чтобы ответить на этот вопрос. Если Кэррин до сих пор не знает, что код обрабатывает 99 процентов всех ежедневных жалоб пользователей, пусть остается в счастливом неведении. Вместо этого я решила отвлечь себя, решить техническую проблему, написав какой-нибудь мысленный код. Интересно, есть ли способ ранжировать эти жалобы на основе пользователей, которые их отправляют? Уровни демографического риска, количество похожих сообщений… Может быть, я могла бы написать что-нибудь, что дало бы жалобам на «суицидальные намерения» оценку опасности от одного до десяти.

— В следующий раз… — продолжила я.

— Что касается следующего раза, — перебила меня она. Слова из нее выходили очень медленно, звучало как начало плохих новостей.

— Ты не уволишь меня из-за этого, — быстро проговорила я, и то, что я могла отрицать раньше, теперь, очевидно, переросло в полномасштабную панику. — Это не имеет смысла. Я не сделала ничего плохого.

— Я тебя вообще не увольняю, — заверила меня Кэррин. — Пейдж, не глупи! Ты делаешь огромную работу! Мы очень рады, что ты часть нашей команды. Вот почему так важно поддержать твое состояние эмоционального здоровья. И способ достичь хорошего психического здоровья — это поддержка и связь. Это означает, что когда у тебя возникает чрезвычайно ситуация в семье, мы тебя поддерживаем.

По какой-то причине слова «чрезвычайная ситуация в семье» расстроили меня еще больше. Это потому, что они уже использовались в этом контексте раньше.

— Ты и правда поддержала меня, — поспешно заметила я ей. — Или это сделала Конси? Она спасла жизнь моей сестре. Проблема решена.

На самом деле, проблема не решена. Почему я не сходила за своими антидепрессантами? Почему я не нашла другого врача?

— И мы гордимся этим. Но мы можем сделать для тебя еще кое-что. Я подумывала о том, чтобы дать тебе дополнительный отпуск, — сказала она. — Чтобы ты могла навестить свою семью.

У меня челюсть отвисла.

— Нет, нет, нет, нет, нет. Ты не можешь так поступить со мной.

— Дать тебе дополнительный отпуск? — с любопытством спросила она.

— Я не хочу отлынивать от работы, — ответила я ей. В этом я была непреклонна.

— Разве ты не хочешь быть со своей семьей? — удивилась она.

— Они не моя семья, — сказала я, тяжело вздохнув. — Я имею в виду, они семья, конечно, но мы не близки. — Теперь у меня было прерывистое дыхание. Я чувствовала, что не могу дышать. Я пыталась вдохнуть на четыре счета, но не смогла, и начала кашлять, и мой кашель, кажется, отдавался эхом в моем теле, как будто я находилась внутри пещеры.

Кэррин ответила что-то, но я перестала слышать. Я зажмурилась и будто снова увидела комментарий. Комментарий, который заставил меня подумать: «О, еще одна угроза самоубийства, и что не так с этими людьми? Почему я вообще это вижу?» А потом перед глазами всплыли ник моей сестры и ее милая маленькая фотография в профиле, и ее реальное лицо, ее всегда дрожащий смех, дразнивший меня по поводу моей одежды каждый год, начиная с сверкающих кроссовок в 11 лет и заканчивая сандалиями, обутыми на носки, в годы аспирантуры.

Мой лихорадочный разум припомнил, как редко я вижу Джессику, что я никогда не звоню ей и не навещаю ее, хотя знаю, какой может быть жизнь с нашей мамой, и знаю генетическую химию мозга, которую мы, скорее всего, разделяем. И я была уверена, что Кэррин ошибается. Она сказала, что никто не винит меня за то, что я вышла из Сети, за то, что проигнорировала крик моей собственной сестры о помощи.

Но, в конце концов, кто-то меня все же винил. Я сама.

— Пейдж? Пейдж, ты в порядке? У тебя паническая атака?

— Я чувствую себя прекрасно, — ответила я.

Но это было не так. У меня вспотели руки. Я поднесла их к лицу. Кажется, я умираю.

Перед глазами проносились картинки. Я снова была в доме своей мамы, дрожала и плакала, пряталась, кашляла и глотала таблетки. Я падала со стула на пол и думала, что боль скоро пройдет, но вот я уже находилась в этом ужасном месте, между мостом и водой, пытаясь заткнуть себе рот, пытаясь спровоцировать рвоту, но уже слишком поздно, а потом я снова в кабинете Кэррин, пытаюсь встать, чтобы выбраться отсюда как можно быстрее.

И когда я встала, то почувствовала, как у меня подкосились ноги, и подумала настолько отрешенно, что мне показалось, будто я наблюдала за собой с большой высоты: «Этого не может быть».

Я думала, что я тверда как скала. Я неуязвима. Та версия меня, которую можно было так легко задеть, давно исчезла. Уничтожена благодаря эффективному сочетанию практики и фармакологии. И все же, как бы я себя не убеждала, это все равно происходило. И вот я снова шла по тропинке, по которой уже ходила раньше, и думала, что никогда больше не пойду, вниз, в место, где все кажется слишком громким, слишком страшным и слишком опасным.

Я услышала, как Кэррин снова зовет меня по имени. Но я не могла ей ответить. Угол моего обзора сузился… Все стало размытым… Свет погас, а затем я почувствовала, как пол приближается мне навстречу. Комната превратилась в размытое пятно фигур. Я дышала, а где-то кто-то звал на помощь. Я пыталась разобраться в размытости, в шуме, но мои глаза закрылись, и в комнате стало темно. А потом, с громким звоном в ушах, я отключилась.