— Не стоит об этом беспокоиться, — сказал Карр и почувствовал облегчение: речь, видимо, пойдет о болезни сердца, а это область, где он чувствовал себя совершенно уверенным. — Сердечные заболевания порой трудно отличить одно от другого. Случается, они дурачат лучших из нас.

— На этот раз я думаю, я не был одурачен, — серьезно сообщил исполнительный Рагги, протягивая доктору Карру заполненный регистрационный бланк.

Тот взглянул на него, пробежал глазам по тщательно выписанным словам: «мужской», «белый», «44», «директор по рекламе и продвижению товара», «Крауч карпет компани».

Не в силах удержаться, Карр мысленно вернулся к пишущей машинке, а затем и по понятной ассоциации к теме главы, над которой работал. Быстренько опомнился и, чувствуя себя слегка виноватым, отрывисто спросил:

— Где он? — При этом убеждал себя, что давно преодолел тот этап работы, когда ему нужно было больше историй болезни для доказательства того, что стресс примерно в сорокапятилетнем возрасте является этиологическим фактором коронарных заболеваний.

— Здесь, сэр, — сказал Рагги и пошел вперед, открывая двери.

Аарон Карр на ходу застыл в дверях, увидев на столе для обследования лежавшего пластом пациента с кислородной маской на лице, с тянущимися от него к электрокардиографу проводами и стоявшую рядом сестру с лентой ЭКГ, змеившейся у нее в руках. Сдержал приступ раздражительности, оправдывая Рагги и ругая себя за то, что не разъяснил как следует молодому врачу, насколько серьезны для неподготовленного пациента травматические последствия обрушившихся на него столь откровенных свидетельств случившегося у него сердечного приступа. Сам-то он слишком хорошо знал по опыту работы в Берринджеровском институте, что в стране полным-полно мужчин, которые физически выжили после сердечного приступа лишь затем, чтобы так и остаться душевными калеками по вине неумелых врачей, которых укоренившиеся предрассудки оставляли в беспечном неведении о том психическом вреде, какой они зачастую причиняли. Надо будет непременно поговорить с Рагги об этом. Но — позже.

Глаза поверх маски вопрошающе наблюдали за ним, и он ответил улыбкой, надеясь, что вышла она вполне ободряющей.

— Я доктор Карр, — представился он, вынимая стетоскоп. — Давайте-ка посмотрим, что тут у вас с животом происходит.

Раскрыл на больном рубашку пошире и начал с подбрюшья, по-прежнему делая вид, что в первую очередь его вовсе не сердце беспокоит, на что он еще раньше намекнул, произнеся «живот», и по той же избранной им тактике воздержался начинать обследование с проверки пульса больного, это могло навести того на мысли о сердце. Проделав с полдюжины быстрых движений чашечкой стетоскопа, Карр подобрался к области груди.

Впрочем, то, что Карр услышал, было куда менее существеннее того, что он успел разглядеть. Мозг его со скоростью, не доступной никакому сознательному мышлению, уже отреагировал на совокупность замеченных внешних признаков и выдал диагноз с такой быстротой, что тот казался скорее интуитивным, нежели осмысленным.

Однако врач продолжал выслушивать какое-то время, предупреждая себя, что присущая ему острота восприятия есть дар Божий, который не годится выставлять напоказ перед молодым терапевтом, для кого постановка диагноза все еще должна оставаться процессом осмысленного, шаг за шагом, умозаключения.

Приняв решение, доктор Карр незамедлительно привел его в исполнение: обошел больного и, оказавшись возле его головы, украдкой бросая взгляд на регистрационный бланк с именем пациента, произнес:

— Мистер Уайлдер, полагаю, мы освободим вас от этого неудобства, — и снял с его лица кислородную маску.

Рагги глянул на него взглядом побитой собаки, решив для себя, что снова повинен в ошибочном диагнозе. Однако в тот момент это было не так существенно, как реакция больного, который, едва почувствовав, что губы его свободны, сразу выпалил:

— Я знал, что проблема не в сердце!

Горячность восклицания поразила Аарона Карра. Этот человек отказывался верить, что у него проблемы с сердцем. Возможно, это признак силы, проявление воли к жизни, что пойдет ему только на пользу. С другой стороны, это может оказаться свидетельством психологического барьера против страха, которому стоит лишь раз взять верх, как он перерастет во всепоглощающий ужас. Впрочем, была и еще одна вероятность, не менее опасная. Никто из инфарктных больных не восстанавливается с таким трудом, как человек, который, подобно страусу, прячущему голову в песок, упорно отказывается верить в случившийся с ним сердечный приступ и не желает признать правду. Именно такой человек выходит из больницы зачастую только для того, чтобы вновь пойти по тому же самоубийственному пути, уже однажды приведшему его на больничную койку.

Задумавшись, Аарон Карр внимательно рассматривал лицо пациента, пытаясь по его чертам определить, какой у него характер, что он за личность. Доктор не знал о нем ничего, кроме его должности корпоративного руководителя высокого ранга в сфере рекламы и продвижения товаров, то есть той области бизнеса, которая не только особенно предрасположена к стрессам, но еще и привлекает людей того типа, которые больше обычного подвержены психогенному воздействию.

— Все из-за этого брюха моего проклятого, — выговорил больной, и опять — с несдерживаемой настойчивостью.

— С вами подобное уже случалась? — задал Карр проверочный вопрос, пристально вглядываясь в лицо мужчины, отыскивая в нем любой намек на то, что таилось за этими воинственно прищуренными глазами.

— Сам во всем виноват, — сердито обругал себя пациент. — Перехватил пару чизбургеров. Мог бы и раньше сообразить. Оно всегда так… брюхо это проклятое… — Он резко сморщился.

— Боль все еще ощущается, так? — спросил Карр, прочитав в карточке, что Рагги уже дал больному морфин. — Когда это началось, мистер Уайлдер? Как давно?

— Десять минут восьмого, — последовал мгновенный ответ, быстрая и точная реакция человека, живущего по часам: существенный показатель предынфарктного синдрома. — Еще минута-две, и буду в норме. — И пациент попытался доказать это, попытавшись сесть.

Аарон Карр удержал его, положив руку на плечо, испытывая силу сопротивления больного: выявленная слабость того говорила о многом.

— Эти проблемы с желудком, что у вас были, мистер Уайлдер, насколько они серьезны? Язва когда-нибудь была?

— Нет, ничего похожего. Это просто…

— Как у вас возникла боль? — спросил он, следуя за записью Рагги о том, что пациента доставили из закусочной «У Сэма». — Вы сказали, что съели чизбургеры.

— Нет, это еще на заставе было. Я просто вышел…

— Вы были в машине, за рулем?

— Да, я…

— Вопрос может показаться вам глупым, мистер Уайлдер, но это поможет мне понять, что тут не так. Вы вели машину, и вдруг резкая боль? Так какой была первая реакция? Что вы сделали — сразу же остановились?

— Нет, мне… надо было еще немного проехать… место найти, где с дороги съехать.

— И что потом? Вы какое-то время посидели в машине, ощущая, будто вас парализовало, будто вы шевельнуться не могли?

— Да знал я, в чем дело, брюхо это проклятое. Я вышел. Попробовал ходьбой боль сбить. Потом закусочную увидел. Подумал, что надо купить таблетки от желудочной боли.

— Понимаю, — перебил Карр, оберегая больного от лишних речевых усилий: врач был уже совершенно убежден в верности своего диагноза. Тот самый первый позыв пройтись, чтобы полегчало, являлся классическим симптомом закупорки сердечных сосудов, коронарной окклюзии, который отличал ее от приступа стенокардии. — Был ли у вас, мистер Уайлдер, когда-нибудь повод подумать, что у вас что-то неладно с сердцем? Беспокоило ли вас…

— У меня это не сердце! Тот полицейский… вся эта белиберда с сердцем из-за него началась.

Доктор Карр ответил ожидаемой улыбкой:

— Ну, я не думаю, что доктор Рагги согласился бы с диагнозом полицейского. — И тут же перевел взгляд на молодого терапевта, запоздало сообразив, что у Рагги абсолютно отсутствует чувство юмора, и быстро бросив больному извиняющимся тоном: — Давайте попробуем сделать что-то, от чего вам стало бы комфортнее. — Он указал индийцу пальцем на дверь.

Рагги открыл ее, вышел вслед за Карром, с убийственной серьезностью уверяя того:

— Сэр, прошу вас, я не соглашался с диа…

— Я согласен с вашим диагнозом, доктор Рагги.

Лицо молодого терапевта расплылось в улыбке, выражавшей неописуемую признательность:

— Благодарю вас, сэр.

— Но не с вашими действиями.

Пораженный, Рагги спросил:

— Как так, сэр?

— Я не увидел ничего, что вызывало бы необходимость в кислородной маске, — мягко выговорил Карр. — И вам все же надо думать о травматическом воздействии на больного.

— Я понимаю, сэр, но доктор Сиплтон все время говорил нам, что это самая надежная защита от…

— Самая надежная для кого, для доктора или для больного? — оборвал его Карр, взвившись до точки кипения, едва Рагги упомянул Сиплтона. Все было понятно: по-видимому, Сиплтон (все-таки знаменитый преподаватель!) умел производить впечатление на всех студентов-медиков. Зато Аарон Карр слышать не мог этого имени без саднящего воспоминания о том, как старый кардиолог, председательствовавший в Атлантик-Сити на конференции по этиологии коронарной окклюзии, где Карр сделал доклад на основе работы в Берринджеровском институте. Сиплтон употребил весь немалый вес своей репутации и добился резолюции, гласившей, что нет каких бы то ни было точных свидетельств, что стресс является причинным фактором при коронарной окклюзии. Однако самообладание победило, и доктор Карр тихо спросил: