Юноша не отрываясь смотрел на тела родителей, а Гвенда перевела глаза на Дэвида. Тот не подавал признаков жизни. Девушка подбежала к нему. Глаза его застыли, он больше не дышал. Положила руку на грудь: сердце не билось. Как все это вынесет Вулфрик? Гвенда вытерла слезы и вернулась к молодому крестьянину. Скрывать правду бессмысленно.

— Дэвид умер.

Вулфрик посмотрел на нее пустыми глазами, словно не понял. Ужасная мысль пришла Гвенде, что, может, от горя парень повредился рассудком. Наконец он произнес:

— Все. Все трое. Все погибли.

Юноша посмотрел на Гвенду, в глазах его стояли слезы. Она обняла возлюбленного, который содрогался от безудержных рыданий, и крепко-крепко прижала к себе.

— Бедный Вулфрик, — повторяла она. — Бедный, бедный, любимый Вулфрик.

— Слава Богу, у меня еще есть Аннет.

Часом позже тела погибших и раненых покрыли почти весь пол. Помощник настоятеля Карл Слепой стоял в средокрестии с тонколицым казначеем Симеоном — своими глазами. Ему пришлось возглавить работы, поскольку Антония никто не мог найти.

— Брат Теодорик, ты? — спросил он, узнав по звуку шагов вошедшего голубоглазого монаха. — Найди могильщика, скажи, чтобы он взял в помощь шестерых сильных мужчин. Нам понадобится по меньшей мере сто могил, а в это время года мы не можем затягивать похороны.

— Иду, брат.

Керис поразилась, как толково распоряжался Карл, несмотря на слепоту. Когда Мерфин организовал работы на реке, она ушла оттуда. Убедившись, что все монахи знают о беде, нашла Мэтью Цирюльника и Мэтти Знахарку и отправилась на поиски своих. На мосту в момент крушения находились только дядя Антоний и Гризельда. Отца девушка нашла у здания гильдии с Буонавентурой Кароли. Эдмунд пробурчал:

— Теперь им придется построить новый мост! — И заковылял к реке помогать вытаскивать людей из воды.

Остальные оказались в порядке: тетка Петронилла готовила дома обед; сестра Алиса сидела с Элфриком в «Колоколе»; двоюродный брат Годвин проверял в соборе, как идут строительные работы. Гризельда отправилась домой отдохнуть. Об Антонии не было никаких известий. Керис не любила дядю, но не желала ему смерти и время от времени с тревогой осматривала тела, которые все несли и несли с берега.

Мать Сесилия и монахини промывали раны, накладывали мед, обеззараживающие средства, повязки и разносили укрепляющий, горячий, сдобренный пряностями эль. Мэтью, опытный полевой хирург, работал вместе с тучной Мэтти. Цирюльник вправлял поломанные руки и ноги, а Знахарка потом выдавала успокоительное.

Керис прошла к южному рукаву трансепта. Там, подальше от шума, сутолоки и крови, старшие врачи-монахи суетились вокруг все еще безжизненного тела графа Ширинга. С него сняли мокрую одежду и накрыли тяжелым одеялом.

— Он жив, — сообщил ей Годвин, — но положение очень серьезное. — Ризничий показал на затылок: — Раздроблена часть черепа.

Голова графа напоминала раздавленную корку пирога, смоченную кровью. В щели даже виднелось серое вещество. Конечно, с такими страшными ранами ничего не поделаешь. Брат Иосиф, видимо, считал так же, поскольку потер большой нос и прошепелявил:

— Необходимы мощи. Только они дадут надежду на выздоровление.

Керис не очень верила в это, но ничего не сказала. Зная, что в данном отношении отличается от остальных, она редко афишировала свои воззрения. Сыновья графа, лорд Уильям и епископ Ричард, стояли тут же. Высокий черноволосый бравый Уильям был более молодой копией человека, лежавшего без сознания. У Ричарда же были более светлые волосы и выпирающий животик. Возле них мялся брат Мерфина Ральф.

— Это я вытащил графа из воды, — напомнил он.

Керис уже второй раз слышала от него эти слова.

— Да, хорошо, — отозвался Уильям.

— А вы ничем не можете помочь графу? — обратилась к монахам Филиппа.

Годвин ответил:

— Самое сильное средство — молитва.

Мощи святого Адольфа покоились в ковчеге под главным алтарем. Когда Годвин и Иосиф ушли за ними, Мэтью Цирюльник наклонился над графом и осмотрел рану на голове.

— Так не лечат, — бросил он.

Уильям резко бросил:

— Что вы хотите этим сказать?

Лорд говорил, как и его отец.

— Череп ничем не отличается от других костей, — ответил Мэтью. — Он может срастись, но нужно правильно свести осколки. Иначе, если криво…

— Вы полагаете, что знаете лучше монахов?

— Милорд, монахи знают, как призвать помощь невещественного мира. Я лишь скрепляю поломанные кости.

— А откуда у вас такие знания?

— Много лет назад я служил хирургом в королевской армии. Войну с шотландцами прошел бок о бок с графом Роландом. Я и раньше видел проломленные головы.

— Вы можете что-нибудь сделать для моего отца?

От напора Уильяма Мэтью заметно нервничал, но говорил уверенно:

— Я бы вынул частички сломанной кости из мозга, промыл их и попытался сложить.

Керис разинула рот. Она не осмелилась бы на такую дерзкую операцию. Как у Цирюльника хватило духу предложить такое? А если он не прав?

Уильям спросил:

— И отец выздоровеет?

— Не знаю, — ответил Мэтью. — Иногда раны головы имеют странные последствия — нарушается ходьба или речь. Все, что я могу, это сложить череп. Если вы хотите чудес, просите святого.

— Так вы не можете обещать успеха.

— Всемогущ только Господь Бог. Люди должны делать то, что могут, и надеяться на лучшее. Однако я считаю, что ваш отец умрет, если рану не обработать.

— Но Иосиф и Годвин читали книги древних.

— А я видел раненых на полях сражений. Одни умирали, другие выздоравливали. Вам решать, кому довериться.

Уильям посмотрел на жену. Филиппа предложила:

— Пусть Цирюльник сделает что может, попросив помощи у святого Адольфа.

— Хорошо, приступайте, — кивнул Уильям.

— Графа нужно положить на стол, — решительно начал Цирюльник. — Возле окна, где на рану будет падать яркий свет.

Уильям щелчком подозвал двух послушников.

— Выполняйте приказы этого человека, — велел он.

Мэтью продолжил:

— Все, что мне потребуется, это миска теплого вина.

Монахи принесли из госпиталя грубо сколоченный стол и поставили его под большим окном южного рукава трансепта. Два сквайра положили на него графа Роланда.

— Пожалуйста, лицом вниз, — попросил Мэтью.

Графа перевернули. У хирурга имелся кожаный ранец, где он хранил острые инструменты, благодаря которым цирюльники и получили свое наименование. Сначала он достал маленькие ножницы и, наклонившись над Ширингом, начал срезать густые черные, но сальные волосы вокруг раны. Срезанные локоны Мэтью отбрасывал в сторону, и когда выстриг вокруг раны круг, ее стало лучше видно.

Вернулся брат Годвин с ковчегом — резной шкатулкой из золота и слоновой кости, где хранилась голова святого Адольфа и фрагменты руки. Увидев манипуляции Мэтью, он возмущенно спросил:

— Что здесь происходит?

Хирург поднял глаза:

— Пожалуйста, если вы поставите реликвии на спину графа, поближе к голове, я думаю, святой направит мою руку.

Годвин медлил и явно злился, что инициативу перехватил простой цирюльник. Лорд Уильям сказал:

— Делайте, как он говорит, брат, или ответственность за смерть моего отца ляжет на вас.

Но ризничий, не двинувшись, обратился к стоявшему в нескольких ярдах Карлу Слепому:

— Брат Карл, лорд Уильям приказывает мне…

— Я слышал лорда Уильяма, — перебил Карл. — Лучше выполнить его пожелание.

Годвин надеялся услышать другой ответ, и лицо его искривилось. С явной неохотой монах поставил священный ковчег на широкую спину графа Роланда.

Мэтью взял тонкие щипчики. Керис завороженно наблюдала, как очень осторожно Цирюльник захватил один осколок за наружный краешек, вместе с налипшими волосами и кожей отделил от головы, не затронув серое вещество под ним, и аккуратно положил в миску с теплым вином. То же самое он проделал еще с двумя осколками. Шум в соборе — стоны раненых, рыдания родных — куда-то отступил. Все молча, неподвижно стояли вокруг Мэтью и безжизненного тела графа. Затем цирюльник занялся осколками, не отделившимися от черепа. Срезал волосы, осторожно промывал маленькой льняной тряпочкой, смоченной в вине, затем пинцетом аккуратно прижимал кость туда, где, как полагал, ей место.

Суконщица едва дышала — такое в воздухе повисло напряжение. Еще никем и никогда она не восхищалась так, как теперь Мэтью Цирюльником. Сколько мужества, сколько умения, сколько уверенности. И он оперирует графа! Если Роланд умрет, его могут повесить. И все же его руки так же тверды, как и руки ангелов над соборными вратами.

Наконец хирург приладил три осколка, которые прежде положил в миску с вином, как будто склеил разбившийся кувшин, натянул кожу и сшил ее быстрыми точными стежками. Теперь череп Роланда в целости.

— Граф должен проспать сутки, — распорядился Цирюльник. — Если проснется, дайте большую дозу успокоительной настойки Мэтти Знахарки. Он должен лежать неподвижно сорок дней и сорок ночей. Если необходимо, привязывайте ремнями.