Кен Кизи

Песнь моряка

Для Фэй,

кто

глубокий киль в бурю

полярная звезда во тьме

товарищ по команде

А Иисус моряком был
Когда брел пешком по водам
Наблюдал он очень долго
С одинокой дальней мачты
И лишь только убедился:
Его видит тот, кто тонет, —
Моряками стать велел всем
Пока море не отпустит
Только сам он надломился
Не успело небо лопнуть
Почти смертный, всеми брошен
В твою мудрость погрузился
Камнем он [Цитируется песня Леонарда Коэна «Сюзанна» («Suzanne», 1966), перев. М. Немцова. — Здесь и далее примеч. перев. и ред.].

Леонард Коэн

1. Сон о Джинни и легкость в сером веществе

Айк Саллас спал, когда это началось, — в красной алюминиевой «Галлактике» довольно близко и чуть-чуть в будущем. То были лучшие времена, то были худшие времена [Цитата из исторического романа Чарльза Диккенса «Повесть о двух городах» (A Tale of Two Cities, 1859), посвященного событиям накануне и во время Великой французской революции.] — и это было только начало.

Ему снилась Джинни, бывшая жена, как хороша она была во Фресно, в те запорошенные пылью дни — в ясные простые дни, когда еще не появились на свет их ребенок и движение Отдачи.

Когда еще не наступило десятилетие, которое потом назовут Лихие Девяностые.

Там, во сне, Айк возвращается после смены в 3-ЗИ, после возни с дросселями, и видит в свете утреннего солнца Джинни, как она сидит голышом за столиком для завтрака. В поле за окном работают культиваторы, мигают, взлетая и падая, лопасти-лезвия. Мутный туман еще висит в утреннем воздухе.

В те платиново-обольстительные времена лицо Джинни еще умеет выражать удовольствие. Угловой столик для завтрака был ее любимым местом в доме, так она всегда говорила, — не считая, разумеется, койки. Джинни, Джинни…

Она читает вслух бабушкину Библию. Библию в переплете из мягкой белой замши. На носу у Джинни темные очки для чтения, волосы выпрямлены утюжком, на голове шляпа, как у Салли Филд из «Летающей монахини». Ее любимый ситком, из тех, что она никогда не пропускала, — после, разумеется, «Я мечтаю о Джинни» [«Летающая монахиня» (The Flying Nun, 1967–1970) — американский комедийный телесериал с Салли Филд в главной роли, транслировался на ABC. «Я мечтаю о Джинни» (I Dream of Jeannie, 1965–1970) — фантастический ситком американского писателя и продюсера Сидни Шелдона; в нем герой-астронавт находит кувшин, из которого появляется девушка-джинн — платиновая блондинка, несмотря на ближневосточные аллюзии в сюжете.].

Шляпа как у монашки, темные очки и этот восхитительный поток платиновых волос на плечах, словно льняная мантилья, белее книги у нее в руках. И больше ни одной нитки.

Айк видит, как шевелятся ее губы, но слышит лишь далекий гул поливочных самолетов и где-то совсем вдали тонкий сдавленный получеловеческий плач.

Эта живая картинка кажется ему печальной карикатурой: чисто американский столик для завтрака, религиозный мотив, то, как она прижимает к телу книгу — слишком близко, могла бы водить по тексту соском. Что-то нелепое и обидное в этой сцене, как насмешливо наставленный палец.

Чтобы не засмеяться над этим сном, он кричит на жену, как-то вроде: «Что за дерьмо, прекрати стриптиз! Брось эту дурацкую книгу и сними мудацкую шляпу, что за нелепый маскарад!»

Но и она, кажется, его не слышит, заточённая там, в конусе солнечного света. Она не поворачивает головы. Она облизывает подушечку пальца и перелистывает страницу, губы снова шевелятся. И Айк чувствует тот, другой проклятый наставленный палец. Он снова кричит, но ругательства лишь вспыхивают и отскакивают от этого ее конуса, точно маленькие градины. Он поворачивается к книжной полке, где на месте Библии остался свежий зазор. Старый «Моби Дик» в кожаном переплете — вот его бомба. Айк выхватывает его из нижнего ряда, поворачивается и одним точным броском отправляет в полет. Тяжелый стук — и яркая живая картинка становится подводно-серой. Солнечный уголок во Фресно оборачивается льдистым рассветом на Аляске, в допотопном трейлере, долгие годы спустя. Где-то в этой серости слышится снова безвоздушный плач, далекий и смутно женский. Затем тишина.

— Маскарад, — говорит Айк вслух. — Прекрати.

Повернувшись к тумбочке, он смотрит на будильник. До встречи с Гриром в доках еще несколько часов. Спать. Но едва он закрывает глаза, чтобы обдумать сон, как тут же чувствует: что-то бьется о трейлер, совсем близко и совсем наяву! Холодный воздух заполняет легкие, Айк высовывает руку из заклеенного на липучку мешка и нащупывает Тедди. Тедди — это пистолет двадцать второго калибра от «Хай-Стандарт», который он держит под подушкой.

— Грир? — Выдох в застылом воздухе. — Ко́мрад, это ты? Марли? Марли, это ты, придурок?

Стук прекращается. Сжав теплый ствол, Айк выпрямляется и тянется к окну над койкой. Слишком грязное, ничего не видно. Он берется за алюминиевую ручку, поворачивает, и рама слегка отходит. Стук возобновляется, прямо под окном.

Не выпуская рукоять пистолета, Айк коленом раскрывает спальник и сует обе ноги в унты.

— Грир? Марли?

Нет ответа. На ковре из овчины перед пропановым обогревателем виден темный бугор. Это дрыхнет старый Марли, недоступный миру, как и призрак, в честь которого он назван. Грир, наверное, где-то гуляет — «кутит с телками», как это у него называется. Редкое развлечение в наши дни. Когда ООН своими прививками уничтожила СПИД в самом источнике — грязном члене, — она, похоже, убрала и большую часть потребностей, благодаря которым эта болезнь возникла и распространилась. Мужская прыть остыла и с тех пор не восстановилась. Грир, однако, исключение. То ли он открутился от прививочного десятилетия в джунглях своей Ямайки, то ли его половая потребность, мощь его козлиной силы, оказалась столь высока, что выстояла, если можно так сказать, в борьбе с побочным эффектом вакцины.

Обогнув спящую собаку, Айк прощупывает перегородку своего трейлера и находит фонарь. Отключает его от розетки и цепляет к эластичному поясу термоштанов. Глубоко вздохнув, рывком распахивает дверь и пинает решетку. Двадцать второй калибр наготове в правой руке, левая вынимает из-под ремня фонарь — движения плавные, словно у вооруженного двумя стволами pistolero [Наемный убийца (исп.).] давних времен. Когда фонарь поднят наполовину, а пистолет еще стоит на предохранителе, ошеломленным глазам Айка предстает зрелище.

Второй раз за этот день он чувствует тычок наставленного пальца.

У основания алюминиевых ступенек сжалось в комок нечто. От толчка решетки оно поднимается вертикально и достает человеку примерно до пояса. Идеальный рост для демона. На глазах у очумевшего Айка нечто начинает вальсировать на задних лапах, задрав передние и помахивая ими, словно предлагая некую непристойность. Средняя часть у нечто практически отсутствует, темная дыра под ребристой грудью прокачивает воздух. Задние лапы похожи на сломанные палки, заляпанные кровью с колючками. Длинный тощий хвост держит равновесие, болтаясь туда-сюда, как у ящерицы.

Зато голова этого проклятого замораживает воздух у Айка в горле. Выше плеч у твари гладко, лысо, ровно и безупречно. Айк моргает, застыв на месте и чувствуя себя в некотором смысле реабилитированным. Это не сон, это угробище реально. Реально! Нечто в себе, вот оно наконец-то, порождение ада и творение человека одновременно, прямо перед ним… противоестественный плод наглого вмешательства, как в классическом хорроре «Человек-невидимка», когда Клод Рейнс нагло влез в То, Что Человеку Лучше Оставить в Покое [«Человек-невидимка» (The Invisible Man, 1933) — экранизация одноименного романа Герберта Уэллса, поставленная режиссером Джеймсом Уэйлом на студии Universal Pictures. Англо-американский актер Клод Рейнс исполнил там заглавную роль. «То, Что Человеку Лучше Оставить в Покое» — парафраз цитаты из этого фильма; она звучит несколько раз, и это последние слова Человека-невидимки.].

Айк нащупывает переключатель фонаря, и при свете зрелище становится еще ужаснее. Голова у гнусной твари все такая же гладкая, ровная и без складок, точно хромированная, но в луче света видно, что глаза и рот на ней есть. Они различимо пульсируют под стеклянной оболочкой в какой-то внутриутробной слизи. Угробищное порождение, несомненно, — изыди! Но как только прицел совмещается с мушкой, тварь резким пируэтом обретает сущность. На боку цилиндрической головы Айк видит ободранную наклейку:

ЧШИЙ СОУ

ЯЩИЙ МАЙО

КИЙ ХОЛЕ

— Черт, это же кошка — голова застряла в майонезной банке.

Тем же резким пируэтом кошка поворачивается на звук, все еще на задних лапах, цилиндрическая голова резко дергается назад. Видимо, только эта мучительная поза и позволяет животному держать горло открытым, чтобы туда попадал воздух.

— Повезло тебе, кузина. — Айк откладывает пистолет. Опускает колено на усыпанную ракушками землю. — И давно ты так гуляешь? Давай я тебя обним… черт!

Животное принимает вытянутую руку Айка всеми четырьмя и тут же обдирает оба предплечья от локтей до кончиков пальцев. Айк ругается и спихивает тварь на землю. Кошка запрыгивает обратно. Айк спихивает ее на землю опять и быстро хватает, чтобы не успела подняться. Зажав в кулаке скользкий мех, прижимает тварь к ракушкам, замахивается фонарем, как рыбной дубинкой. Но животное больше не дергается. То ли потеряло сознание, то ли эти когтистые приступы ярости его вымотали. Айк тоже перестает злиться, опускает фонарь и принимается осторожно стучать по банке. Стекло наконец трескается, но слизь удерживает осколки на месте. Они расползаются медленно, словно яичная скорлупа с вылупившегося птенца.

Появляется голова, распухшая по форме банки, зубы почти проткнули кожу губ, прижатых к стеклу, к вмятине на макушке прилипли уши. Краем фонаря Айк отлепляет осколки, освобождая сначала рот, потом ноздри. Во время процедуры кошка лежит неподвижно, только хватает воздух. Наконец нижняя часть морды чистая, и Айк выпускает из кулака мех, намереваясь стереть с кошачьих глаз остатки протухшего салатного соуса. Едва почувствовав свободу, тварь снова бросается в атаку на руку Айка, теперь не только когтями, но и зубами.