— Попробуем «скамью тигра», — сказал Ли.

Они принесли длинную узкую скамью и приставили один конец к опорному столбу помещения. Они усадили его так, чтобы его спина была строго вертикально столбу. Выгнув его руки назад, они связали их за столбом. Затем прикрутили бедра и колени к скамье толстыми кожаными ремнями. Наконец, они связали его голени.

— Увидим, выгибаются ли у коммунистов ноги вперед, — сказал Чен.

Они подняли его ноги и положили кирпич под пятки, потом еще один.

Так как его бедра и колени были привязаны к скамье, кирпичи поднимали ступни и голени вверх, выгибая колени под невыносимым для человеческого организма углом. Капли пота катились с его лица и лба, смешиваясь с кровью его ран. Он пытался изогнуться на скамье, чтобы снять напряжение с колен, но двигаться было некуда. Он натер себе руки, беспомощно двигая их вверх и вниз по колонне, пока не содрал всю кожу на запястьях и предплечьях, размазывая по белой штукатурке выступившую кровь.

Они подложили еще два кирпича, и я услышал, как ломаются кости в его коленях. Он начал стонать и кричать, но ничего из того, что мы хотели бы услышать.

— Это не прекратится, если ты не начнешь говорить, — сказал я ему.

Они принесли длинный деревянный клин и вставили тонкий конец под нижний кирпич. Затем по очереди забивали этот клин молотком. С каждым ударом клин все больше входил под кирпичи, а его ступни поднимались все выше. Он кричал и кричал. Они зафиксировали палку в его рту, чтобы он не прикусил себе язык.

— Просто кивни, если готов говорить.

Он замотал головой.

Внезапно при следующем ударе молотка его колени сломались, и ступни с голенями подскочили вверх, обнажая кости, торчащие сквозь плоть и кожу. Он снова потерял сознание.

Меня начинало тошнить. Если коммунисты могли тренировать и подготавливать своих агентов вот так, то как мы вообще сможем выиграть эту войну?

— Так не пойдет, — сказал я китайским следователям. — Есть идея. Его внук сейчас у нас?

Они кивнули.

Привели доктора, чтобы перевязать его ноги. Доктор сделал ему укол, чтобы тот больше не терял сознание.

— Убейте, — прошептал он мне. — Убейте прямо сейчас.

Мы вывели его во двор и посадили на стул. Ли привел его внука. Он был еще совсем маленьким, однако казался довольно смышленым, но был напуган и сразу бросился к дедушке. Ли оттащил его назад, поставил к стенке и направил на него пистолет.

— Тебя мы не будем убивать, — сказал я, — но если ты не признаешься, мы казним твоего внука как соучастника.

— Нет, нет, — молил он, — пожалуйста! Он ничего не знает. Мы ничего не знаем. Я не шпион. Клянусь.

Ли сделал шаг назад и взялся за рукоять пистолета обеими руками.

— Ты заставляешь меня пойти на это, — сказал я, — и не оставляешь мне иного выбора. Я не хочу убивать твоего внука, но из-за твоего упрямства он умрет.

— Я приплыл сюда на лодке еще с четырьмя людьми, — сказал он. Старик смотрел на мальчика, и я понял, что он наконец-то раскололся. — Они все хорошие люди. Никто из нас не шпионит на коммунистов.

— Еще одна ложь, — сказал я. — Говори, кто они.

И тогда мальчишка вскочил, схватил Ли за руки и попытался укусить его.

— Отпустите дедушку! — кричал он, пытаясь вырваться из рук Ли.

Раздались два выстрела, и мальчишка рухнул на землю. Ли уронил пистолет, и я бросился к нему. Мальчишка прокусил его палец до кости, и Ли выл от боли. Я подобрал пистолет.

Старик упал со стула и полз к нам, к телу своего внука. Он плакал и что-то кричал, и я не мог сказать, что за слова вырываются из его горла.

Чен подошел, чтобы помочь Ли, пока я смотрел, как старик ползет к мальчику. Он повернулся так, чтобы сесть на землю, поднял тело мальчика себе на колени, прижимая мертвого ребенка к груди.

— Зачем, зачем? — сказал он мне. — Он же всего лишь ребенок. Он ничего не знал. Убейте, прошу, убейте меня.

Я посмотрел ему в глаза: темные, блестящие, как зеркала. В них я увидел отражение собственного лица, и это было странное лицо — лицо, настолько наполненное безумной яростью, что я себя не узнал.

В эти мгновения я вспомнил многое. Я вспомнил о том времени, когда сам был маленьким мальчиком, росшем в штате Мэн, а мой дед брал меня с собой на охоту. Я вспомнил своего профессора-синолога, те истории, которые он рассказывал о своем детстве в Шанхае, о его китайских друзьях и слугах. Я вспомнил вчерашнее утро, когда мы с Дэвидом преподавали курс контрразведки агентам националистов. Я подумал о Лилли, которой исполнилось столько же, сколько этому мальчику. Что она знает о коммунизме и свободе? Что-то в этом мире пошло совсем не так.

— Убейте, убейте, убейте же меня!

Я направил на него пистолет и спустил курок. Потом еще раз и еще, пока не опустел магазин.

— Он сопротивлялся, — уже позже сказал Чен. — Пытался сбежать. Так ведь все и было.

Я кивнул.

* * *

— У тебя не было выбора, — сказала миссис Дайер. — Он заставил тебя так поступить. За свободу всегда следует платить. Ты пытался поступить правильно.

Он ничего на это не сказал. Чуть посидев, он снова осушил стакан.

— Ты говорил мне, насколько крепки эти агенты коммунистов, и мы все слышали рассказы о Корее. Но только теперь я по-настоящему начала понимать. Они настолько хорошо промыли ему мозги, что лишили простых человеческих чувств, каких-либо угрызений совести. И кровь внука тоже на нем. Подумать только, что бы они смогли сделать с Лилли!

Он ничего не ответил и на это, лишь посмотрел на нее, сидящую по ту сторону стола, и казалось, что между ними пролегла трещина шириной с Тайваньский пролив.

— Не знаю, — сказал он наконец. — Я уже ничего не понимаю.

* * *

Папа шел с Лилли вдоль реки, их ступни утопали глубоко в мягком иле. Остановились, чтобы снять обувь, и пошли дальше босиком. Они не говорили друг с другом. А-Хуан шел за ними, и иногда Лилли останавливалась, чтобы погладить его по носу, а он фыркал ей в ладонь.

Конец ознакомительного фрагмента