Куни оторвал несколько листочков и принялся жевать.

— Как странно, что яд и противоядие растут вместе.

Джиа кивнула:

— Один из главных принципов науки о лекарственных растениях состоит в том, что таких пар очень много. Ужасно ядовитая семишаговая змея, обитающая в Фасе, предпочитает тенистые заводи, где произрастает гриб «плачущий мальчик», который выделяет антидот. Трава «огненная саламандра», превосходная острая специя, лучше всего уживается с подснежниками, прекрасным средством от лихорадки. Природа пытается примирить смертельных врагов.

Куни покачал головой:

— Кто бы мог подумать, что растения открывают нам столь сложную философию и мудрость?

— Ты удивлен? И все из-за того, что лечение лекарственными травами — женское ремесло, недостойное внимания ученых мужей и докторов?

Куни повернулся к Джиа и поклонился:

— Мной руководило невежество. Я не хотел выказать неуважение.

Джиа низко поклонилась в ответ, сделав джири:

— Ты не считаешь себя лучше других, а это признак истинно большого ума.

Они обменялись улыбками и продолжили прогулку.

— А какое твое любимое растение? — спросил Куни.

Джиа задумалась, а потом наклонилась и сорвала маленький цветок с плотными узкими желтыми лепестками.

— Они все мне дороги, но больше всего я люблю одуванчик. Он похож на маленькую хризантему, но полезнее и выносливее, легко приспосабливается к новым условиям. Поэты могут сочинять оды, посвященные хризантемам, но листья и цветки одуванчика пригодны в пищу, сок помогает избавиться от бородавок, а корни позволяют бороться с лихорадкой. Чай из одуванчиков придает бодрости, а если пожевать корни, перестанут дрожать руки. Из сока одуванчика можно делать невидимые чернила, которые проявляются, если смешать их с соком гриба под названием «каменное ухо». Это универсальное и полезное растение, и люди всегда могут на него положиться. А еще он игривый и веселый. — Джиа сорвала еще один цветок, белый пушистый шарик, подула на него, и в воздух взвились оперенные семена, часть которых опустились на волосы Куни.

— Но хризантема благородный цветок, — возразил он, даже не пытаясь стряхнуть их.

— Ты прав: осенью хризантема цветет самой последней, бросая вызов зиме. У нее изысканный, ни с чем не сравнимый аромат. Если добавить лепестки хризантемы в чай, он пробуждает дух, а в любых букетах хризантема доминирует, но этот цветок не внушает любовь.

— Тебе не нравится аристократия?

— Я считаю, что истинное благородство проявляется иначе.

Куни кивнул:

— У вас, госпожа Матиза, поистине широкий ум.

— О, лесть вам не идет, господин Гару, — со смехом сказала Джиа, однако тут же стала серьезной. — Расскажи лучше, кем ты себя видишь через десять лет.

— Понятия не имею. Жизнь — это эксперимент. Кто может заглядывать так далеко вперед? Я лишь пообещал себе делать самое интересное всякий раз, когда представится такая возможность. И если я смогу выполнить это обещание, то через десять лет не стану ни о чем жалеть.

— Но почему ты дал себе такое обещание?

— Как правило, делать то, что интересно, когда появляется шанс, порой страшновато: большинство не осмеливаются — например, не пытаются обманом пробраться на прием, куда их не приглашали, — но взгляни, насколько приятнее стала моя жизнь теперь, когда мне посчастливилось познакомиться с тобой.

— Самое интересное не всегда самое легкое, — сказала Джиа. — Человека могут ждать боль и страдания, разочарование и неудачи, и не только его, но и тех, кого он любит.

Куни сразу стал серьезным.

— Но если не пережить разочарований и боли, нельзя оценить добытое с трудом сокровище.

Джиа повернулась и положила руку ему на плечо:

— Я верю, что ты совершишь великие деяния.

Ее слова были ему как бальзам на душу, и он вдруг понял, что до встречи с Джиа ни одна женщина не становилась ему другом.

— В самом деле? — спросил он с усмешкой. — Откуда ты знаешь, что я тебя не обманываю?

— Я слишком умна, чтобы кому-то удалось меня обмануть, — без колебаний ответила Джиа, и они обнялись, не заботясь о том, что кто-то может их увидеть.

Куни чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. И пусть у него не было денег для достойного выкупа за невесту, он решил, что должен жениться на Джиа.

«Иногда самое интересное одновременно самое скучное», — сказал себе Куни и отправился к Кого в надежде получить работу в администрации Дзуди.

— Ты же ничего не умеешь, — сказал ему Кого, нахмурив брови.

Понимая, что друг действительно нуждается в помощи, Кого начал расспрашивать своих знакомых и вскоре обнаружил, что в департаменте принудительных работ требуется стражник для присмотра за новобранцами и мелкими преступниками, приговоренными к каторжным работам: несколько дней их держали в камерах, пока не набирался отряд нужной численности, после чего отправляли на работы. Иногда стражнику приходилось сопровождать новобранцев и заключенных во время таких путешествий. Складывалось впечатление, что с подобной работой справилась бы дрессированная обезьяна с палкой. Даже Куни не мог ничего испортить.

— Никогда прежде не думал, что буду таким образом служить императору, — сказал Куни, вспомнив о чиновнике, благодаря которому познакомился с Джиа, и подумав, что надо бы хорошо угостить коллегу, чтобы между ними не осталось обид. — Но я не собираюсь заниматься сбором подобных «налогов» — ну если только речь не пойдет о богачах.

— Если не станешь транжирить, все будет в порядке, — сказал Кого. — Платят они вполне прилично.

Настолько, что у Куни появилась возможность получить у ростовщиков под залог заработка сумму, необходимую для выкупа невесты.

Гило Матиза ничего не понимал. Как мог Куни Гару, разгильдяй с сомнительными перспективами, без денег, без недвижимости, а до недавних пор и без работы — даже собственная семья выгнала его из дому, — любитель общества женщин легкого поведения и вообще повеса, заинтересовать его дочь? Почему ей не могла угодить ни одна сваха, а на предложение этого молодого человека согласилась?

«Мне он интересен», — заявила Джиа отцу, и все — больше никаких объяснений. Ничто не могло ее разубедить. Если Джиа принимала какое-то решение, то готова была идти до конца. Тогда Гило сказал, что хочет побеседовать с будущим зятем.

— Понимаю, у меня не самая лучшая репутация, — смиренно признался Куни, сидя в позе мипа рари и глядя на кончик собственного носа. — Но, как сказал когда-то проницательный Лурусен, «мир пьян — лишь я один трезв; мир спит — не сплю лишь я один».

Гило был удивлен, поскольку совершенно не ожидал услышать цитату из классики Кокру от невежды.

— Но какое отношение это имеет к тебе?

— Поэт говорил о неожиданно снизошедшей на него ясности после долгой жизни в сомнениях. До тех пор пока не встретил Джиа и вас, я не понимал смысла поэмы. Изменившийся человек стоит десяти других, добродетельных с рождения, потому что знает вкус искушения, а потому будет прилагать все силы, чтобы не сойти с правильного пути.

Гило смягчился. Конечно, хотелось бы, чтобы Джиа удачно вышла замуж — за богатого местного купца или государственного чиновника с хорошими перспективами в правительстве, — но Куни поразил его своим интеллектом и почтительностью, а это дорогого стоило. Быть может, слухи о нем слишком уж преувеличены?

Гило Матиза вздохнул… и принял предложение Куни Гару.

— Я вижу, ты решил поделиться с моим отцом своей трактовкой стихотворения Лурусена. Что же, впечатляет: когда я в первый раз тебя услышала, то почти поверила.

— Как говорят в деревнях, «вой, когда увидишь волка, и чеши в затылке, когда перед тобой обезьяна».

— И сколько еще у тебя таких поговорок?

— Хватит на каждый день нашей с тобой жизни.

Брат и отец снова стали принимать Куни в своих домах, поверив, что блудный сын наконец взялся за ум.

Нарэ Гару была так счастлива, что обняла Джиа и, заливая слезами ее платье, все повторяла:

— Ты спасла моего сына!

Джиа краснела и смущенно улыбалась, но не отстранялась.

Свадьба получилась шикарной — за все заплатил Гило, — и о ней еще долго говорили в Дзуди. И хотя он отказался обеспечивать молодой паре роскошную жизнь («Раз уж ты сама его выбрала, то и жить должна на то, что он зарабатывает»), приданое Джиа позволило им купить небольшой домик, и Куни больше не приходилось прикидывать, как скоро истощится терпение друга, чтобы начать подыскивать себе новое место для ночлега.

По утрам он отправлялся на работу, где, сидя в кабинете, заполнял отчеты и каждый час проверял, не замышляют ли вялые заключенные какие-либо безобразия перед отправкой на работы в Великие туннели или Мавзолей. И очень скоро Куни начал эту работу ненавидеть, отчетливо понимая, что его несет по течению, о чем и говорил супруге.

— Не волнуйся, муж мой, — говорила та. — Служат и те, что лишь стоят и ждут. Есть время полета и время снижения; время движения и время отдыха; время действий и время приготовлений.

— Вот что значит поэт, — заметил Куни. — Даже в бумажной работе умудряешься увидеть романтику.