Глава 8

Хмельная пирушка

Пан, третий месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей

Праздник в честь сотого дня после рождения (или в данном случае усыновления) сына Мюна Сакри, главнокомандующего пехотой, удался на славу. Генерал Сакри не только пригласил всех соседей, проживающих в пределах трех кварталов от его особняка, — чтобы разместить пирующих, расставили триста столов, которые, разумеется, не влезли во двор дома, а потому пришлось занять большую часть улицы перед фасадом резиденции, — но и, развлекая гостей, собственноручно поборол в яме с грязью пять свиней.

В ходе праздника было выпито столько вина и пива и съедено столько свинины, что мясники, владельцы таверн и продавцы соусов в той части Пана годами потом вспоминали это событие как день, когда они получили настоящую прибыль.

Но после того как стемнело и большинство гостей, высказав хозяевам наилучшие пожелания и получив на память счастливые таро, окрашенные в красный цвет, отправились по домам, пришло время для пирушки в более тесном кругу, где генерал Сакри мог наконец переговорить с ближайшими своими друзьями.

* * *

Наро Хуну, супругу Мюна Сакри, с трудом удалось убедить несгибаемого генерала помыться перед тем, как отправиться к друзьям в семейную столовую.

— Ты выглядишь не лучше, чем свиньи, с которыми боролся, — сказал, хмурясь, Наро. Он всегда содержал и себя, и дом в безупречной чистоте, даже когда был простым привратником в Дзуди. — Лично я не прикоснусь к тебе, пока ты не помоешься. И перед гостями неудобно.

— Ну, положим, они и похуже видали, — буркнул Мюн. — Будучи на войне, мы с Таном как-то побились об заклад, кто дольше обойдется без бани.

Но он покорно поплелся в ванную, наскоро вылил на себя несколько ведер горячей и холодной воды, после чего вышел, обернув чресла полотенцем.

— Ты в самом деле думаешь, что это достаточно пристойный вид, чтобы… — возмутился Наро, но Мюн чмокнул его, и он сдался. В конечном итоге люди, которые воевали вместе с тобой, едва ли станут возмущаться при виде волос у тебя на груди.

И вот Мюн Сакри, полуголый, бережно держа спеленатого ребенка, уснувшего после встречи с кормилицей, и Наро Хун, в подобающем молодому отцу элегантном муаровом халате, расшитом изображениями оленей и рыбы-меч, вошли в натопленную столовую, где собравшиеся за большим круглым столом ведущие полководцы, аристократы и министры Дара угощались чаем с пирогами.

— Дайте-ка посмотреть на мальчика! — вскричал Тан Каруконо, главнокомандующий кавалерией и первый адмирал флота.

— Только обеими руками бери! — предупредил его Мюн. — И голову придерживай. Голову! Это тебе не полено, а ребенок, осел ты этакий! Поаккуратнее!

— Ну, вообще-то, ему уже приходилось иметь дело с младенцами, — заметила с улыбкой госпожа Пэинго, жена Тана Каруконо. — Я родила ему нескольких детей. Да и не стоит беспокоиться: все с малышом будет нормально — ему ведь скоро уже полгода исполнится!

— Поверить не могу: человек, который борется со свиньями, учит меня быть аккуратным, — заявил Тан. — Уж не знаю, как Наро тебя терпит: ты наверняка каждый день тарелки и кубки роняешь. Ага, видишь, твой малец мне улыбается! Уверен, твоя борода пугает его.

— Дай-ка мне подержать, — попросил Пума Йему, маркиз Порина.

Тан передал мальчика ему, и Пума тут же подбросил маленький сверток высоко в воздух.

— Клянусь Близнецами!.. — вскричал Мюн, а госпожа Пэинго испуганно охнула, но Пума поймал малыша и расхохотался.

— Я тебя убью, — пообещал Мюн.

— Я так со своими все время делаю, — сказал Пума. — Им нравится.

— Подозреваю, ты так развлекаешься, пока Тафэ и Джикри нет поблизости, — со смехом заметила госпожа Пэинго. — Среди мужчин ты можешь изображать из себя сорвиголову, но жены-то наверняка установили для тебя определенные правила.

Пума в ответ лишь улыбнулся и не стал спорить. Из свертка у него на руках донеслось бульканье. Наро и Мюн наперегонки бросились проверять, все ли с ребенком в порядке.

— В первый раз вижу, как он смеется! — объявил Наро.

— Ну еще бы, — кивнул Пума. — Я же говорил, что ему понравилось. Детишки любят летать.

Мюн вырвал младенца из рук маркиза и сердито зыркнул на Йему.

— Видишь, теперь он хнычет, — сказал Пума. — С такой бородищей ты хоть кого перепугаешь.

— Сыну нравится играть с моей бородой! — Мюн гордо погладил косматую бороду, торчащую во все стороны, словно иголки у дикобраза. Дитя у него на руках продолжало хихикать.

— Остается лишь надеяться, что мальчик пойдет скорее в Наро, чем в тебя, — заметил Тан.

— Так и будет, — пообещал Мюн. — Малыша ведь родила сестра Наро. Они с мужем знали, что мы ищем ребенка, чтобы усыновить, и с радостью помогли нам. Я научу мальца всему, что знаю, и стану счастлив, если он будет обладать внешностью Наро и моими боевыми навыками.

Все понимали, что сестра Наро, скорее всего, пошла на подобный шаг отнюдь не бескорыстно, но не имело смысла поднимать эту тему в такую светлую минуту. Не исключено, что ею одновременно могли руководить и любовь к брату, и личный интерес.

— А почему вы решили назвать мальчика Какайя? — спросил Рин Кода. — Весьма необычное имя.

Лицо Мюна залилось краской.

— Я… Мне просто понравилось, как оно звучит.

— А что оно означает?

— Почему имя обязательно должно что-то значить? — ответил Мюн уже раздраженно. — До выбора благоприятного официального имени еще годы.

Но Рин, с его развитой интуицией, чувствовал, что здесь кроется нечто большее.

— Ну же, колись! Мне в этом имени чудится что-то адюанское.

Все повернулись к Луану Цзиа, который много лет прожил среди народа Тан-Адю. Луан с улыбкой посмотрел на Мюна.

— Можешь рассказать, — буркнул тот неохотно. — Я же сам попросил тебя помочь с выбором имени, так что все нормально.

— Слово действительно адюанское, — сказал Луан, откашлявшись. — Оно означает густой и грубый волос на рыле кабана, который является для жителей Тан-Адю заветной добычей и считается среди островитян символом великой мощи.

Все принялись переваривать сведения, прикидывая, какой одобрительный комментарий будет в данном случае более уместным.

— Постой-ка, выходит, ты назвал сына «свиная щетина»? — недоуменно воскликнул Рин. А потом заухал и захохотал.

— Я горжусь своей прежней профессией, — огрызнулся Мюн. — И хочу, чтобы сын помнил свои корни. Наро дал добро, так что мне без разницы, кто из вас что думает!

Наро, в знак поддержки, хлопнул его по обернутым полотенцем ягодицам.

Через комнату потянуло сквозняком, язычки пламени на лампах и свечах затрепетали. Мюн поежился. Наро снял халат и накинул его супругу на плечи.

— Не хочу, чтобы ты простудился, — сказал он.

Мюн в ответ обнял Наро за талию. Лицо его разгладилось.

— Поглядеть на вас двоих, так подумаешь, что вы прям молодожены! — пошутил Пума Йему.

— Вот ты никогда так обо мне не заботишься! — с упреком произнес Тан Каруконо, глядя на госпожу Пэинго.

— Да я с удовольствием одолжу тебе свою одежду, если ты замерз, — ответила та. — Ты предпочитаешь платье с жемчужной застежкой или кофту с алыми пионами? Правда, боюсь, обе вещи могут оказаться тебе маловаты, но зато выигрышно обрисуют изгибы пивного животика.

Тан с притворной обидой посмотрел на Мюна и Наро.

— Вот так со мной дома и обращаются. Причем постоянно.

— Неправда! Только тогда, когда ты этого заслуживаешь, — возразила госпожа Пэинго.

Они с Таном переглянулись. Супруги улыбались друг другу, а глаза их лучились нежностью, похожей на свет луны.

— Наро и Мюн определенно постигли секрет долгой любви! — воскликнул с усмешкой Кого Йелу. — Вас вполне можно сопоставить с Иди и Мототой из древних легенд. «Истомы бдительная слабость!» — как сказал бы поэт.

Все перестали пить, в гостиной повисла напряженная тишина.

Кого обвел собравшихся взглядом.

— В чем дело?

— Зачем ты оскорбил старого друга, назвав его слабаком? — спросил Тэка Кимо, герцог Арулуги, до того молчавший.

— Да не говорил я ничего подобного, — возразил смущенный Йелу.

— Как я понимаю, Кого имел в виду старинную легенду, — вмешался Луан. — Много веков назад некий король Аму по имени Иди был настолько одержим своим любовником по имени Мотота, что, когда тот уснул в его объятиях, а королю пора было явиться ко двору, Иди повелел придворным отнести их прямо на кровати в зал для приемов, чтобы не будить возлюбленного. Поэты Аму использовали словосочетание «бдительная слабость» как метафору романтической любви.

— А что такое метафора? — осведомился Мюн.

— Это такое поэтическое… Короче, Кого просто-напросто хотел сделать комплимент, похвалить вас за то, как тепло вы относитесь друг к другу, только и всего.

Мюн выглядел польщенным, а Тэка смущенно извинился перед Кого. Но теперь слово взяла Гин Мадзоти, маршал Дара.

— Кого, ты, видно, слишком много времени проводил в Коллегии адвокатов или в Большом экзаменационном зале, если забыл, как следует разговаривать со старыми товарищами?