Все взгляды обратились на молодую женщину. Учитывая бедность ее одеяния, никто не ожидал зрелищного представления. Некоторые из генералов подавляли зевки, готовясь выслушивать долгую речь.

— Я уже начала свое представление, — сказала Дзоми.

— Как это?

— Лучшие из лучших Дара бунтуют на улицах. Вот моя презентация.

Повелители Дара навострили уши: так, уже интереснее.

— Кашима, не получившие мест в рядах фироа, собираются на площади Крубена перед дворцом, чтобы выразить свое недовольство, — продолжила Дзоми. — Судя по шуму, они привлекли орду зевак, многие из которых могут воспользоваться ситуацией и немного пограбить, исходя из теории, что с толпы спроса нет.

— Так это ты начала сей бунт? — сурово осведомился Куни.

— Возможно, я высекла искру, от которой занялся огонь, — ответила Дзоми. — Но поверьте, ренга, не я ответственна за то, что собралось столько опасного топлива.

Куни снова выразительно посмотрел на Дафиро Миро, и тот направился к выходу из Большого зала для приемов.

— Капитан, — окликнула его Джиа, — тебе может понадобиться собрать городской гарнизон. Мятеж на улицах должен быть незамедлительно подавлен.

— Нет! — отрезал Куни.

Дафиро Миро остановился, повернулся и посмотрел на императора и императрицу.

— Это ведь просто ученые, — проговорил Куни. — Что бы ни случилось, им нельзя причинять вреда.

Джиа прищурилась, но ничего не возразила. Дафиро кивнул, развернулся и вышел.

Куни снова обратился к Дзоми Кидосу:

— Раз уж ты считаешь себя искрой, то поведай, в чем же именно заключается их обида?

— Они считают, что Великая экзаменация была проведена несправедливо.

— Что? — вскинулся Дзато Рути.

— Я только повторяю жалобы, которые шепотом высказывали экзаменуемые. — Дзоми повернулась к остальным пана мэджи в зале. — Мои коллеги могут это подтвердить.

Рути обвел взглядом сидящих испытуемых, и те неохотно закивали. Все еще стоя на коленях, Рути задвигал ногами, развернувшись к императору, и поклонился так низко, что коснулся лбом пола.

— Ренга, я и прочие судьи охотно предоставим все наши записи для проверки. Уверяю вас, не было допущено никакого фаворитизма.

— Сядь, — ответил Куни. — Я не стану подвергать сомнению вашу работу из-за кучки вспыльчивых школяров, не сумевших смириться с мыслью, что они не такие умные, как им казалось.

— Но это серьезное обвинение, ренга! Я не допущу, чтобы мое честное имя замарали. Я требую вашего приказа о полной проверке нашего судейства и повторной оценке эссе участников Великой экзаменации. Вы убедитесь, что мы в точности следовали процедурам, обеспечивая справедливость…

— В этом нет необходимости, — отрезал Куни.

Но побагровевший Дзато Рути никак не унимался, слюна летела у него изо рта по мере того, как он громоздил одну фразу на другую.

— Премьер-министр Кого Йелу и я действовали в высшей степени скрупулезно и вдумчиво. Мы велели чиновникам, собиравшим эссе, проверить каждое на правильность оформления и отсутствие любых идентификационных меток. За малейшее нарушение следовала немедленная дисквалификация. На стол к судьям ложились только анонимные эссе. В очереди на проверку каждой работе присваивался произвольный номер, порядок которых никак не соотносился с номерами кабинок, занимаемых экзаменуемыми: это призвано было помешать судьям, присутствовавшим в экзаменационном зале, догадаться о том, кто автор сочинения. Семеро судей, входящих в жюри, и я читали эссе независимо друг от друга и выставляли оценку по шкале от одного до десяти. Итоговый балл определяли, отбросив самую низкую и самую высокую оценку за каждое эссе и просуммировав остальные. Я всецело убежден, что нет никаких причин обвинять жюри в предвзятости.

— Я это знаю, — нетерпеливо бросил Куни. — Учитель Рути, ты честен до педантичности. Даже когда ты противостоял королеве Гин на поле боя, то не атаковал сразу, дав ее войску возможность отдохнуть и занять боевые порядки. Разумеется, я не стану прислушиваться к обвинениям этих обиженных неудачников.

Конец ознакомительного фрагмента