При этих словах глаза у Солофи на миг затуманились.
— А ведь когда-то мы с тобой щеголяли в одеждах из дорогого муара, расшитого золотом.
— Да, щеголяли, — отозвался Нода с такой же грустью в голосе. Но потом, глядя на приятеля, вдруг просиял. — А быть может, и снова будем: не все еще потеряно.
— Ты о чем это? — изумился Солофи, позабыв на время про зажатую в руке трубку с травкой счастья.
— Когда-то мы были королями, а теперь перебиваемся жалкими крохами, обращаясь к костям мертвых и к тщеславию живых, прямо как крысы. Ну разве это жизнь? Разве ты не хочешь снова стать королем?
Солофи рассмеялся.
— Эпоха королей Тиро миновала, — сказал он. — В наши дни люди, обладающие амбициями, ползают в ногах у Куни Гару и надеются сдать экзамены, чтобы получить право служить ему.
— Не все, — возразил Нода, глядя Солофи прямо в глаза. Он понизил голос. — Когда Хуно Крима и Дзапа Шигин встретились, то подняли восстание, уничтожившее труд всей жизни Мапидэрэ. Когда встретились Куни Гару и Мата Цзинду, они разорвали все эти острова на клочки, а потом сшили их снова. Неужели ты думаешь, будто десять лет спустя судьба случайно свела нас с тобой в этом месте, где великое множество призраков до сих пор взывает к отмщению Куни Гару?
Дору Солофи поежился. Из мавзолея у него за спиной вдруг словно бы заструился холод. Пристальный взгляд и гипнотический голос Ноды Ми завораживали. Теперь Дору стало понятно, как этому человеку удается убедить толпу отдавать ему деньги… Ему вспомнился мальчик с ожерельем из акульих зубов, который привел его сюда.
«Уж не знак ли это на самом деле? Что, если Нода прав?»
— Есть и другие, кто думает так же, как мы: разжалованная знать, ветераны, сражавшиеся бок о бок с Гегемоном, завалившие экзамен ученые, купцы, лишившиеся возможности укрывать доходы и вынужденные платить налоги сполна, а потому не получающие той прибыли, какую им бы хотелось… В Дара может царить мир, но людские сердца мира не знают. Я поднаторел в науке раздувать пожар из искорки недовольства, а в тебе есть мощь, способная повести за собой толпу. Боги недаром свели нас сегодня, и нам по силам затребовать назад славу, украденную у нас вором-императором. Помни, что прежде Куни Гару был ничем не лучше нас.
И едва лишь он произнес эти слова, как небольшой вихрь налетел на кладбище, закружив снег в подобии той свирепой воронки, что когда-то за один день поглотила двадцать тысяч солдат Ксаны.
Дору Солофи протянул руки и положил их на плечи Ноде Ми.
— Так давай же назовем друг друга братьями и дадим клятву свергнуть династию Одуванчика.
Глава 3
Принцы и принцессы
Императорский дворец, второй месяц шестого года правления Четырех Безмятежных Морей
— Мастер Рути, пожалуйста! Не спешите так! — взмолилась императрица, пока они бежали по длинному коридору, соединяющему личные императорские покои с общественными залами в передней части дворца.
Пожилой мужчина с сумкой через плечо бодро шагал впереди нее, даже не удосуживаясь обернуться.
Поскольку двор сегодня император не собирал, Джиа была одета в простой шелковый халат и обута в деревянные шлепанцы. Этот наряд позволял женщине бежать, что было бы просто немыслимо в церемониальном платье, обшитом сотнями нефритовых и коралловых диранов, в тяжелой и высокой короне из серебра и бронзы, и в трехфутовой длины придворных туфлях, похожих на маленькие сапоги. Мчалась императрица так быстро, что совсем запыхалась, а ее раскрасневшееся лицо стало под цвет огненно-рыжим волосам. Свита из дюжины фрейлин, придворных и дворцовой стражи трусила рядом, держа дистанцию: они не смели вырваться вперед, пока государыня не даст команды схватить убегающего мужчину, а уж этого приказа ожидать от нее сейчас явно не стоило. В общем, ситуация сложилась воистину непростая для всех, кто был в нее вовлечен.
Императрица остановилась, и стражники, придворные и фрейлины тоже резко затормозили; кое-кто из них налетел друг на друга: послышались лязг оружия и доспехов, возгласы удивления и бряканье драгоценностей.
— Кон Фиджи говорил, что ученый муж не должен заставлять стремящихся к знанию бегать за ним! — крикнула императрица Джиа, переведя дух.
Дзато Рути, наставник императорских детей, замедлил шаг, а потом со вздохом остановился. Однако оборачиваться не стал.
Чинным шагом, но все еще пыхтя и отдуваясь, Джиа догнала его.
— Ваше императорское величество, — произнес Рути, по-прежнему не оборачиваясь. — Боюсь, меня нельзя с полным основанием назвать ученым мужем. Вам лучше было бы поискать для принцев и принцесс более способного наставника. Дальнейшее исполнение мною своих обязанностей может лишь повредить образованию августейших отпрысков.
Голос его звучал так натянуто, что слова походили на жареные каштаны, отлетающие от стенки.
— Согласна, дети бывают иной раз непослушными и озорными, — сказала императрица, расплывшись в улыбке. — Но именно поэтому они нуждаются в вас, человеке, способном дисциплинировать их умы при помощи наставлений и мудрых…
— Дисциплинировать? — перебил ее Рути.
Придворные и фрейлины сжались — никто не осмеливался перечить императрице в гневе, но слова Джиа явно задели учителя за живое, и он позабыл о приличиях.
— Честное слово, я всячески пытался привить им дисциплину, но поглядите, чем увенчались мои труды! — продолжил Рути. — Принцев и принцесс и след простыл, тогда как им полагается сейчас сидеть в своих комнатах и работать над эссе, которые я велел написать детям в качестве наказания!
— Ну, если говорить точнее, то отсутствуют не все. Фара у себя в комнате и упражняется в написании логограмм…
— Фаре всего четыре года! Уверен, что остальные не захватили ее с собой лишь потому, что понимают: малышка окажется только помехой в задуманной ими проделке. Озорникам еще хватило наглости заставить слуг шуршать в их комнатах бумагой, чтобы я, подойдя поближе, подумал, будто они работают!
— Разумеется, подобные детские уловки не смогли обмануть столь изощренного преподавателя, ибо…
— Да разве в этом дело! Государыня, вам прекрасно известно, что я в меру своих скромных сил самоотверженно занимаюсь образованием наследников, но даже у самого терпеливого человека есть свой предел. То, что дети прогуляли занятие, само по себе плохо, но это еще полбеды. Вы только посмотрите на это. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь! — Учитель сбросил с плеча сумку и повернулся так, чтобы императрица видела заднюю полу его мантии.
На ткани детским почерком был начертан буквами зиндари стишок:
«Играю на цитре жующей корове.
Мычит мне корова: зачем хмуришь брови?»
Лица придворных, фрейлин и дворцовых стражей задергались в попытке подавить рвущийся наружу смех.
Рути сердито глянул на них.
— Вы находите столь забавным сравнение с тем болваном из стихотворения Лурусена, который играл на цитре коровам, а потом жаловался, что они его не понимают? Неудивительно, что учение так плохо укореняется на столь бедной почве.
Свита Джиа смутилась, и все потупили взгляды.
Сама императрица оставила скрытое оскорбление без внимания.
— Но если взглянуть на это с другой стороны, — предложила она вкрадчиво, — то разве не отрадно, что ваши старания привить ученикам классику увенчались успехом? Никогда не слышала, чтобы дети цитировали Лурусена, если не считать, быть может, Тиму, который всегда отличался усердием…
— Так вы полагаете, что я должен радоваться? — Рути взревел так, что даже Джиа вздрогнула. — Подумать только: в былые времена я обсуждал с Таном Феюджи и Люго Крупо наилучшие пути управления государством! А теперь пал так низко, что должен терпеть оскорбления проказливых детишек… — Голос изменил ему, он несколько раз моргнул, сделал глубокий вдох и добавил: — Я удаляюсь домой, в Риму, где смогу уединиться в хижине в лесах и продолжить научные изыскания. Простите, государыня, но императорские отпрыски необучаемы.
Тут на сцене появился новый персонаж и звучным голосом произнес:
— Ах, мастер Рути, как же вы ошибаетесь насчет детей! Сердце мое разрывается, когда я вижу, что их не понимают!
Рути и Джиа повернулись к говорившему. С противоположной стороны коридора шел средних лет мужчина, чей великолепного покроя халат не мог вполне скрыть пивной живот. С печальным выражением на лице, в окружении собственных придворных и стражников, к ним приближался Куни Гару, известный ныне как Рагин, император Дара.
«Спасибо», — одними губами прошептала Джиа, обращаясь к Дафиро Миро, капитану дворцовой стражи. Тот молча кивнул в ответ. Миро бегом бросился разыскивать императора, едва только Дзато Рути принялся ругаться, обнаружив, что комнаты принца Тиму, принца Фиро и принцессы Тэры пусты.
Даже пребывая в ярости, Дзато Рути не мог совершенно пренебречь правилами дворцового этикета и склонился в глубоком поклоне.
— Ренга, прошу простить, что вышел из себя, но совершенно очевидно, что я утратил уважение детей.
— Нет-нет-нет! — Император качнул головой, как музыкант трещоткой, а потом театрально воздел руки в жесте отчаяния. — Ах, как это напоминает мою собственную юность, когда я занимался у учителя Тумо Лоинга. Ну почему детей из семьи Гару всегда преследует рок быть неверно понятыми?
