— О чем вы говорите? — спросил Рути.

— Вы совершенно не так истолковали двустишие, сочиненное моими отпрысками, — заявил император.

— Неужели?

— Да, в корне неправильно. Отец лучше знает своих детей. Все трое явно устыдились своего поведения — уж не знаю, что они там натворили…

— Они сочиняли глупую историю о том, как Кон Фиджи был обманут труппой актеров из народной оперы, тогда как им следовало…

— Согласен! Это ужасно, просто ужасно! Поэтому дети и решили, что обязаны извиниться перед вами.

По лицу Рути пробежала судорога — ему потребовалось просто невероятное усилие, чтобы задать вопрос вежливым тоном:

— Так, стало быть, каракули у меня на спине — это извинения?

— Видите ли, они сравнивают себя с коровами, тупыми животными, не понимающими красоты музыки, которую для них исполняют. И если немного перефразировать, то вот что дети хотели сказать: «Учитель, мы искренне сожалеем, что рассердили вас. А потому готовы взяться за плуг и под вашим руководством трудиться на ниве познания».

Тут дирижируемые капитаном Дафиро Миро собравшиеся придворные и фрейлины единодушно закивали и защебетали, подобно хору певчих птиц, в поддержку слов императора:

— Ах, принцы такие скромные!

— Принцессы так раскаиваются!

— Никогда и нигде не доводилось мне видеть более искренней покаянной записки!

— Где придворный историк? Он обязан запечатлеть рассказ о мудром, как диран, учителе и прямодушных, словно соколы, учениках!

— Не забывайте о достойном крубена глубоком истолковании императора!

Куни нетерпеливо махнул рукой, давая им знак замолчать. Свита старалась помочь ему как могла, но все хорошо в меру.

Джиа пыталась сохранить серьезную мину. Императрице вспомнилось, как однажды, очень давно, еще в ту пору, когда Куни ухаживал за ней, он предложил весьма необычную трактовку поэмы Лурусена, что сыграло не последнюю роль в развитии их отношений.

По мере того как Рути переваривал слова императора, лицо его постепенно разглаживалось.

— Тогда почему дети тайком сделали надпись сзади на моей мантии? Полагаю, это произошло, когда Фиро предложил помассировать мне спину, пока я читал остальным лекцию по риторике. Это как-то мало похоже на чистосердечное извинение.

— Люго Крупо однажды сказал: «Слова и действия следует рассматривать в свете намерений». — Куни вздохнул. — Перспектива решает все. Мои дети старались следовать максиме моралистов, гласящей, что искреннее раскаяние должно исходить из сердца, но его не следует выставлять напоказ. Вряд ли их побуждение можно было бы счесть искренним, извинись они сразу после того, как вы устроили им выволочку. Дети сделали надпись у вас на спине, полагая, что вы увидите ее, когда будете ложиться спать, и в этот миг спокойного созерцания сумеете верно оценить их порыв.

— Тогда зачем они сбежали, вместо того чтобы корпеть над эссе в своих комнатах, как я им велел?

— Ну, это потому что… потому что… — Император, похоже, совсем запутался и никак не мог связать концы с концами, но тут, на его счастье, появились сами виновники истории: по коридору шла Рисана, королева-консорт, а за ней плелись прогульщики.

— Госпожа Сото и кастелян Крин поймали их при попытке пробраться в свои комнаты, — сообщила Рисана с улыбкой. — Все трое переоделись в простолюдинов, и наверняка поэтому стражникам, отправленным в город на поиски, не удалось их найти. Сото и Ото привели их ко мне, я рассказала детям, какой переполох из-за них поднялся, и вот теперь они здесь, чтобы объяснить свое поведение. — Она склонилась перед императором и императрицей в глубоком джири.

— Папа! — вскричал Фиро, подбежал к императору и обнял его ноги.

— Отец, — промолвила Тэра с улыбкой, как если бы ничего не произошло, — у нас есть для тебя настоящая история!

— Ренга. — Тиму низко склонился, коснувшись ладонью пола. — Твои верные, но глупые дети к твоим услугам.

Куни кивнул Тэре и Тиму и бережно, но твердо отцепил Фиро от своих ног.

— Я тут как раз объяснял мастеру Рути, который очень сердит, вашу неуклюжую попытку извиниться.

Тиму смутился.

— Какую еще…

— Да, вашу попытку извиниться, — перебил его Куни, строго посмотрев на Тэру и Фиро. Эти трое переговаривались между собой одними глазами.

— Ах да, это была моя идея, — кивнул Фиро. — У меня на душе было так скверно, когда учитель Рути накричал на нас, вот я и решил, что надо как-то исправить дело.

— Я сразу заподозрил, что это твои каракули, — заявил Куни. — А потом ты решил сбежать, наверняка от стыда. Верно?

— Идея была моя, — вмешалась Тэра. — Я решила, что нам следует выказать свое раскаяние действием, а не одними лишь словами. — Не поднимая головы, девочка подошла к Дзато Рути и вручила ему пару табличек. — Я купила их у торговца, который заверил, что они изготовлены в На-Тионе, вашем родном городе.

— Но это же счет за… — начал было Тиму, однако прикусил язык, когда сестра зыркнула на него.

Затем Тэра бросила взгляд на Куни, и отец с дочерью обменялись почти незримыми улыбками.

Рути внимательно рассмотрел таблички и покачал головой.

— На вид они как будто из какой-нибудь дешевой таверны. Посмотрите, тут даже нарисован значок для неграмотных. Если не ошибаюсь, что-то вроде кувшина на трех ножках? А что это за цифры, нацарапанные на задней стороне?

— Ой, неужели нас обманули! — в притворном ужасе воскликнула девочка и сразу вся сникла. — Вообще-то, таблички сразу показались мне грубоватыми, но торговец говорил так убедительно! Он сказал, что цифры якобы обозначают номер обжига и мастера.

— Какая нелепица! Тэра, тебе следует быть осмотрительней на рынках, там полно мошенников. — Рути упрекал ее, но добрым голосом. — Тем не менее важен сам порыв.

— Ах да, чуть не забыл! — Фиро пошарил рукой и извлек из рукава полупустой мешочек с жареным сладким арахисом. — Я купил это для вас, учитель, потому что знаю, как вы любите орешки. — И тут же смутился. — Только они так вкусно пахли, что я не смог удержаться и попробовал немного…

— Все хорошо, — заверил его Рути, окончательно сменивший гнев на милость. — Маленькому мальчику так сложно побороть искушение. В твоем возрасте я тратил все карманные деньги на засахаренные обезьяньи ягоды… Но со временем, Фиро, ты обязан выработать умение владеть собой. Ты ведь принц, а не уличный мальчишка. — Наставник повернулся к Тиму, его лучшему ученику. — Ну а вы что скажете в свое оправдание, молодой человек?

— Я… да я на самом деле… это, как его…

Куни нахмурился.

Джиа вздохнула в глубине души. Ее сын рос умным и послушным мальчиком, но ему не хватало смекалки, когда требовалось наплести с три короба. Она хотела уже заговорить сама, но тут вмешалась Рисана:

— Полагаю, что, как первенец, принц Тиму счел своим долгом найти самый лучший подарок, дабы выразить искренние сожаления. Но ему не встретилось на рынке ничего, что было бы достойно статуса и положения высокочтимого наставника, не так ли?

Рути посмотрел на Тиму, а тот, весь красный, кивнул.

— И тогда ты решил, что выразишь свои чувства отличным эссе, которое сочинишь сегодня вечером, — продолжила Рисана.

Поскольку она славилась даром улавливать истинные чувства тех, кто ее окружает, а дети всегда были с ней более откровенны, чем с другими взрослыми, наставник поверил.

— Побуждения ваши верны, да и сердца тоже на правильном месте, — изрек он тоном, более подобающим любящему дедушке, чем наставнику императорских детей.

— Это, безусловно, ваша заслуга, ибо трудно переоценить пользу мудрых наставлений, — вставила Джиа. — Рада, что мы исчерпали это ужасное недоразумение.

— Тем не менее раз уж ученики так вас рассердили, — произнес Куни, придав лицу самое строгое выражение, — следует наложить на них дополнительное наказание. Полагаю, этим троим предстоит в течение недели чистить уборные вместе со слугами.

Дети приуныли.

— Но, ренга! — воскликнул ошеломленный Рути. — Это слишком сурово в сравнении с их проступком. Все началось с того, что детям стало скучно штудировать «Трактат о нравственности» Кона Фиджи. Думаю, предписанные мною эссе были достаточным наказанием, а все случившееся впоследствии стало цепью досадных случайностей.

— Как? — У Куни аж голос дрогнул от возмущения. — Им наскучил Единственный Истинный Мудрец?! Да это еще хуже! Две недели чистки уборных! Три!

Рути поклонился и заговорил, не поднимая головы:

— Вполне объяснимо, что абстрактные выдержки из Кона Фиджи кажутся детям слишком утомительными. Принцы и принцессы столь умны, что я иногда забываю, что они еще совсем юные и непосредственные, и я отчасти сам виноват, ибо чересчур давил на них. Учитель, требующий слишком многого от своих учеников, похож на крестьянина, дергающего за ростки в надежде, что они поскорее вырастут, а в результате, увы, получается как раз наоборот. Если вы собираетесь наказать их, ваше величество, то накажите заодно и меня.

Дети переглянулись, и все втроем бухнулись на колени и поклонились Рути, коснувшись лбом пола.

— Учитель, это наша вина. Мы искренне сожалеем и обещаем исправиться.