— С чего вдруг Тета не берет с тебя денег?

Я знаю, он не состоит в братстве. И практически уверена, что он против всех тех вещей, за которые ратует любое братство, то бишь веселья, товарищества и братской любви. Холт Росси не любит полагаться на кого бы то ни было, кроме себя.

— С того, что я занимаюсь с первокурсниками и работаю, поддерживая порядок на территории.

Я киваю.

— Понятно.

Холт достает из комода серебристую флягу и протягивает ее мне. Я, конечно, не жажду испить то, что внутри. Плевать, что это. Никогда не была большой любительницей выпивки, но поскольку я солгала ему, будто ищу тут, чего бы выпить, мне не хочется разрушать свою легенду.

Я беру фляжку и делаю маленький глоток. На удивление идет гладко, но на языке остается привкус виски.

Когда я возвращаю ему флягу, Холт подносит ее ко рту, прижимаясь губами к горлышку, где секунду назад были мои губы, и делает большой глоток. Думая об этом, я ощущаю странную вспышку чего-то чуждого и отвожу взгляд.

Его спальня обставлена скудно: двухместная кровать на металлическом каркасе, без изголовья и с одной подушкой. Я сплю по меньшей мере с шестью подушками. Чересчур? Да, но мне нравится.

Комод высокий и узкий. Один из ящиков провисает, будто его выдернули с рельсы и так и не вернули на место. Под маленьким круглым окном стоит письменный стол, кряхтящий под тяжестью учебников и древнего ноутбука.

Впервые я задумываюсь о Холте, о его истории, о том, что ему нравится и с какими девушками он встречается.

Если я — благовоспитанная, коей меня все считают, то Холт — полная противоположность этому. Он из рабочей семьи и, насколько я знаю, учится тут по стипендии, полученной за высокую успеваемость. Вполне естественно, что я интересуюсь им. Так ведь?

— Ты не в его вкусе. — Глубокий голос Холта вновь выдергивает меня из раздумий.

— А?

— Браун.

Я пожимаю плечом, стараясь выглядеть безразличной, но слова Холта пронзают насквозь, выбивая воздух из легких.

На этот раз, когда он передает мне флягу, я принимаю ее охотно, благодарная за возможность отвлечься. Я делаю глоток побольше, позволяя горячительному напитку теплой струйкой пролиться в мое нутро.

— Почему это я не в его вкусе? — Я вытираю рот тыльной стороной ладони.

— Потому. — Холт пожимает плечами, забирая флягу и опустошая ее. — Ты хорошая девочка. От тебя исходит вайб постоянной подружки. А я практически уверен, у Брауна аллергия на моногамию.

Его слова ранят, но, если задуматься, приходится признать, что в них есть смысл. Если Алекс и правда переведется в следующем году в НХЛ, зачем ему заводить девушку?

Холт отодвигает стул, аккуратно задвинутый на место под письменным столом, и предлагает мне сесть. Я сажусь, а он занимает место в изножье кровати.

Алекс прекрасно сложен в своей суровой хоккейной манере, с его мускулистыми бедрами, массивными предплечьями и растрепанными волосами. От Холта же исходит энергетика горячего плохого парня. Он высокий, даже крупнее Алекса, и, судя по жесткой щетине на его подбородке, его лицо неделями не видело бритвы. Но глаза у него добрые, теплые, словно топленый мед. Мне всегда нравились его глаза.

— Не важно, — в конце концов говорю я, понимая, что Холт все еще рассматривает меня, словно бабочку, попавшую в сеть паука. — Этого не случится. Не сейчас. — Я смотрю через комнату, на дверь, где всего в нескольких шагах по коридору Алекс Браун, вероятно, трахает в горло какую-то бедную счастливицу.

Тон Холта смягчается.

— Он не заслуживает этого, ты ведь знаешь, да?

Понятия не имею, с чего он такой проницательный. Откуда ему знать, что я планировала на вечер с Алексом? Ему я об этом не рассказывала.

— Этого? — «Это», скорее всего, довольно грубая отсылка на чью бы то ни было девственность, и мой тон более чем явно намекает на раздражение.

— Твоей преданности, — говорит Холт, дабы внести ясность, приподнимая одну темную бровь.

Я расправляю плечи.

— О. Точно.

Холт прокашливается и отводит взгляд. Не уверена, смущен ли он моим присутствием или просто дает мне время. Я медленно выдыхаю и пытаюсь успокоиться. Руки у меня все еще дрожат.

— Еще есть? — Я киваю подбородком на флягу на комоде.

Губы Холта изгибаются в кривой ухмылке, и мне думается, это самое близкое к улыбке, что я у него наблюдала. От него не исходит никаких теплых, мягких флюидов, однако же с ним я чувствую себя в безопасности.

Вспоминаю, как на втором курсе после совместных занятий в библиотеке он настоял на том, чтобы проводить меня обратно в общежитие, когда мы поняли, что на улице стемнело. Пока я отпирала дверь, он ждал на крыльце, хотя шел дождь и он был без зонта. Холт не сдвинулся с места, пока я не помахала ему из окна своей комнаты на втором этаже. После этого он опустил голову, закинул на плечо тяжелый рюкзак и зашагал прочь.

— Конечно. — Он встает с кровати и открывает верхний ящик комода, вынимая бутылку, из которой, как я подозреваю, была наполнена фляга.

Когда он отдает ее мне, откручиваю крышку и делаю глоток. Я уже чувствую, как внутри разливается тепло, меня даже слегка ведет в сторону.

— Ну и какова твоя история? — спрашиваю я.

— Моя история?

Я пожимаю плечами.

— Самое главное. Планы в жизни… ну ты понимаешь.

Я уже знаю о нем самое главное, но мне не хочется выглядеть какой-нибудь сталкершей. А еще мне известно, что по выходным вечерами он подрабатывает вышибалой в баре «Таверна», расположенном за пределами кампуса. Он проверяет удостоверения и разнимает драчунов, когда те становятся слишком шумными.

Холт ерзает на кровати.

— Тут особо нечего рассказывать. Вырос в маленьком городке в Нью-Джерси, в нескольких часах езды от Нью-Йорка. Уехал оттуда, как только смог.

— Семья?

Он издает раздраженный звук.

— Полагаю, их можно назвать и так. Никого, с кем я был бы близок.

Я киваю. Несмотря на идеальный фасад, коим любят щеголять Винны, я знаю, каково это — быть потомком династии.

— У меня семейство тоже не сахар. Вероятно, не как у тебя, но все же… не сахар.

Холт не пожимает плечами и не смеется над моей неловкостью, когда я произношу эту фразу. Уверена, он знает, что я из состоятельной семьи и что мой отец был губернатором, так что при желании Холт мог бы рассмеяться мне в лицо. Мог бы потрепать меня по голове и отнестись весьма покровительственно к моей привилегированной жизни… но не сделал этого.

Вместо этого он смотрит с пониманием. Не с сочувствием, не с жалостью, а так, словно знает, о чем я говорю. В некотором смысле мы тут вроде как делимся секретами. У меня такого ни с кем не было. Даже с Гретхен.

Внимание Холта отвлекает потасовка в холле и громкие голоса. Я поворачиваю голову к двери, прислушиваясь, гадая, не принадлежит ли один из голосов Алексу. Раздумываю, не пора ли сваливать отсюда. Затем раздается глухой стук, словно кого-то толкнули в стену, а затем звук скребущих по полу ножек мебели.

— Оставайся здесь, — говорит Холт и уходит на разведку, оставляя меня в спальне одну.

По лестнице раздаются громкие шаги, и я пересекаю комнату. Когда выглядываю в коридор, там уже тихо и пусто. Голоса теперь доносятся снизу, гневные мужские выкрики, хотя я никак не разберу, о чем они.

Дверь в комнату Алекса открывается, и я быстро закрываю дверь Холта, снова прячась внутрь. Девушка, с которой он был, что-то говорит, и он смеется, затем они вместе спускаются по лестнице.

Я вынимаю телефон и вижу сообщение от Гретхен.

«Ты где?».

«Наверху», — набираю я трясущимися руками.

Понятия не имею, почему все еще нервничаю. Может, потому, что меня опять едва не поймали на подглядывании, только на этот раз Алекс?

Но я знаю, что дело не в этом. Все потому, что я, по сути, пряталась тут с Холтом.

От Гретхен приходит ответ.

«На улице драка. Я ухожу. Ты справишься или тебя надо подбросить?»

Алекс и его подружка на одну ночь ушли. Так почему я все еще прячусь в спальне Холта? Решившись, я набираю:

«Справлюсь».

«Как хочешь, — пишет Гретхен в ответ. — Дай знать, если передумаешь, я заеду за тобой».

Я посылаю ей эмодзи «палец вверх».

Холт пока так и не вернулся, так что я прячу телефон в карман и пересекаю комнату, направляясь к его маленькому деревянному письменному столу у окна. На нем лежит записная книжка, и я открываю ее, просматривая страницу и пытаясь понять, что это.

«Я пресытился глупыми играми,
А затем появилась вдруг ты —
С голубыми глазами, а волосы…
Прежним мне уж не быть никогда»

Куплеты песни? Стихи? Не уверена, но не хочу разнюхивать дальше. Звук приближающихся шагов заставляет меня отойти от стола и приватных мыслей, что прячутся в записях Холта.

Холт вваливается в комнату, тяжело дыша. Руки у него сжаты в кулаки, а обычно спокойное лицо искажено.

— Гребаное братство, — бормочет он под нос, когда я подхожу к нему.

— Что случилось?

Он не отвечает. С трудом сглатывает, глядя с яростью.

— У тебя кровь, — говорю я, с беспокойством оглядывая его.

Костяшки его пальцев ободраны, а в уголке нижней губы появилась капелька крови.