Кэрил Уилсон

Сегодня и всегда

Пролог

Лондон, Англия, 1859 год

— Какого дьявола я тащусь за этим незнакомцем, чтобы встретиться с Сильвером Недом? — спрашивал себя Брэндэн Блейк, пробираясь по плохо освещенному коридору, ведущему от черного хода в клуб.

Такие необдуманные поступки были совсем не в его духе. Но этот китаец пробудил в нем любопытство, неожиданно появившись у игорного стола и прошептав ему на ухо: «Сильвер Нед хочет встретиться с вами, чтобы поговорить о Шоне Кадделле». Брэндэн сгреб свой выигрыш и послушно пошел за этим сутулым человеком в самое логово зверя.

Сильвера Неда знал весь Лондон. Он преуспевал в нелегальном бизнесе. Оружие, контрабанда, торговля белыми рабами и прочее, то есть все, что приносит прибыль, было его занятием. От Шона Кадделла ему нужно было только одно: корабли. Но почему он ищет встречи с Брэндэном и Шоном? Ведь Брэндэн был так осторожен. Конечно, Сильвер Нед умен, но не до такой же степени! Может быть, это просто совпадение?

Нет. Не совпадение.

Нед, вероятно, упомянул имя Шона Кадделла, чтобы припугнуть Брэндэна на случай, если тот вздумает отказаться от встречи. Брэндэн должен понять это как намек, что с Недом не стоит портить отношений, так как ему многое известно.

Когда подъехал экипаж, китаец встал в дверях. Кэб был самый обычный, такой же, как большинство наемных кэбов в Лондоне. Из приоткрывшейся дверцы кэба высунулась рука в серебристой перчатке и поманила Брэндэна. Он вскарабкался в тускло освещенный экипаж, и уселся напротив мужчины, находившегося внутри. Мужчина постучал тростью по потолку экипажа, и кэб тронулся с места.

Брэндэн машинально взглянул на часы. Это был его привычный жест, когда приходилось иметь дело с не особенно приятным партнером. Он изучающе посмотрел на человека напротив. Тот был одет в плащ из серого шелка с поясом, отделанным серебряными нитями. Голова его была скрыта капюшоном с вырезами для глаз и рта.

— Капюшон-то зачем? — осведомился Брэндэн.

— Просто предосторожность, — отвечал Нед. — Если вы меня не узнаете, значит, можно вас не убивать. — Он захихикал. — В нашем деле чем меньше знаешь, тем лучше, верно?

— Что же это за дело?

— Не имеет значения, мистер Блейк. Я не люблю слишком долго торчать на одном месте — сами понимаете почему. Поэтому не будем тянуть. — С этими словами Нед достал из внутреннего кармана кошелек и бросил его Брэндэну.

Тот поймал его в воздухе и раскрыл. В свете фонаря кэба он увидел кучу золотых монет — целое состояние.

— И кого же я должен за это убить? — шутливо осведомился Брэндэн.

— Я имею в виду задачу полегче. Например, мне известно, что вы финансируете Шона Кадделла…

Наконец-то. Все-таки Кадделл.

— …В его незаконных операциях с транспортом.

Слушая Неда, Брэндэн мучительно пытался догадаться, откуда тот мог получить эти сведения. Ясно, что отрицать это бессмысленно. Шон Кадделл был слишком заметной фигурой в теневом бизнесе Лондона, и вполне естественно, что кто-то обнаружил его связь с Брэндэном.

— Чего вы хотите?

— У меня есть работа для Кадделла. Дело тонкое и срочное. — Сильвер Нед поднял руку, чтобы предупредить возражения Брэндэна. — Я знаю, что он в Англии. Его корабль «Ариель» стоит в гавани Дила.

Брэндэн удивленно поднял брови. Несомненно, Нед прекрасно информирован.

— Шон — самостоятельный человек. Он не возьмется за работу просто потому, что я его попрошу. Что за груз и что даст ему эта работа, кроме денег?

— Груз — военное снаряжение. Все подробности — на этом листе бумаги: место приемки груза, его разгрузки, расписание и так далее.

— Почему вы решили, что Шон возьмется за эту работу?

— Он возьмется за нее, так как сообразит, что лучше быть моим другом, чем врагом. Но прежде всего, он возьмется за эту работу ради Ирландии.

Брэндэн вежливо улыбнулся, ничем не выказывая своего раздражения. Он пытался уловить акцент в выговоре Неда, но это было непросто. Акцент был, но трудно понять какой—то ли столичный кокни, то ли как у провинциала, старающегося выглядеть джентльменом.

— Допустим, Шон отказывается от вашего контракта, что тогда?

— Мне бы не хотелось говорить о последствиях, мистер Блейк. Вы, например, вдруг обнаружите, что вам чертовски трудно вести дела в Лондоне. Банкиры — дальновидный народ. Кроме того, ведь существует закон. — И едва заметно он зевнул. — Мне бы не хотелось что-нибудь предпринимать против вас и Шона, но за своих коллег я не ручаюсь. Шона могут найти где-нибудь на причале с ножом под лопаткой. Сами знаете, как нынче опасно в доках. — Это звучало как неприкрытая угроза. — Похоже, мне не удалось убедить вас. Что ж, может быть, если я сообщу вам, что снаряжение поступит к фениям, [Фений — член тайного общества, боровшегося за независимость Ирландии (прим. перев.).] на земли британского лендлорда — графа Лоудена, лорда Гарретта Аскуита, вы станете сговорчивее?

Холодок пробежал по спине Брэндэна. Сильвер Нед знал даже об Аскуите. Как? Откуда? Никто ничего на знал об Аскуите.

Глумливое хихиканье Неда раздражало Брэндэна: он понял, что этому человеку все известно. Откуда у Неда такой интерес к его жизни?

— Так вы беретесь организовать сделку?

Воспоминания с новой силой вспыхнули в душе Брэндэна. Морин… Ее лицо… Мысли о ней были мучительны, и он постарался встряхнуться. Вернуться обратно к Аскуитам было целью его жизни. Он не мог упустить такой возможности.

— Я постараюсь сделать все, чтобы убедить Шона в том, что дело выгодное и его не следует упускать. Кроме того…

Брэндэн умолк и пожал плечами.

— Я уверен, что вы меня не подведете, — произнес Сильвер Нед, и скрытая угроза шелковой нитью вплелась в его голос. — Совершенно уверен.

Сильвер Нед слегка постучал по потолку экипажа, и тот остановился. Выйдя, Брэндэн обнаружил, что находится в нескольких шагах от входа в свой клуб.

На востоке всходило солнце. Брэндэн разбудил своего кучера, и они направились в Дил. Шон Кадделл должен будет пойти на соглашение. У него нет выбора. Судьба затевает игру — чет или нечет, — и Брэндэн должен будет принять участие в этой игре.

1

— Тильда! Прошу вас, сделайте что-нибудь с моими пальцами, вправьте их!

— О-о-о! — «Со стороны это, наверное, выглядит комично», — подумала Кортни. Крохотная балерина металась по своей уборной, пытаясь преодолеть боль от судорог, сводивших ногу. В этот момент ее никак нельзя было назвать грациозной. — О-о-о! — Она извивалась и так и эдак, пока, наконец, не замерла между восточным ковром и темно-красным бархатным креслом.

— Я снаю, што делать, мадемуазель Аскуит, — сказала Тильда с сильным немецким акцентом, — я двадцать лет обслуживала прима-балерин в Парижском королевском балете, — продолжала она, проворно массируя ноющую ступню Кортни, — поэтому вам не нужно учить меня, как делать мою работа.

У Кортни вырвался вздох облегчения, когда судорога, наконец, прошла. Очерчивая кончиком ступни воображаемый круг, она с удовлетворением отметила, что боль ушла, и забралась в кресло.

Тильда, вылитая валькирия, имела в Балетной компании реноме лучшей костюмерши. Властная, сильная натура, она держала своих подопечных под каблуком. Сознавая, что и она не является исключением, Кортни послушно поправила шифоновую пачку и осторожно встала на ноги.

— Я не хотела вас обидеть, простите меня. Я просто выдохлась.

— Ну конечно, — отозвалась Тильда. — Вы работали день и ночь. Но вас ждет награда. Я слышала, один критик сказал о вас: «Весьма интересно». Они никогда не назовут вас второй Аделиной Планкет.

Кортни вздрогнула при одной мысли об этом. Мисс Планкет, бельгийская танцовщица, фактически была похоронена критикой, писавшей, что малый рост не позволяет ей быть заметной на сцене. Мсье Бонифаций, балетмейстер, заверил критиков, что научил Кортни компенсировать свой малый рост «безудержной энергией и отточенной техникой». Утром она узнает, что думают о ней критики.

— Што? Вы плачете из-за спазмы? Ба! — Вешая халат Кортни на ширму, Тильда жестом показала, что отпускает ее. — Вы никогда не будете иметь сердце прима-балерины.

Кортни сняла золотую сетку со своего шиньона.

— Я делаю все, на что способна, — запротестовала она, распуская свои длинные, до пояса, волосы. — Кто ожидал, что мадемуазель Грета сломает лодыжку?

— Я ожидала этого. Мадемуазель Грета давно должна была оступиться. Стара, голова занята этим русским князем, сосредоточенность, собранность упорхнули как бабочки на ветру.

Она щелкнула толстыми пальцами и шутливо погрозила Кортни:

— Вы были в запасе, а теперь должны прилежно работать. Только так вы покажете все, на что способны.

Кортни повернулась спиной, и Тильда расстегнула крючки ее корсета.

— Радуйтесь своему таланту, мадемуазель. Я всегда снала, што наступит день, когда вы саймете место Греты.

— Да, но какой ценой? Мой отец, можно считать, лишил меня наследства. У меня нет ни близких друзей, ни мужа, ни даже любовника.

— Для того, чтобы стать великой танцовщицей, требуется полная отдача. Вы танцуете самозабвенно, кроме того…

Слушая разглагольствования Тильды, Кортни вдруг осознала, что эта валькирия — из тех женщин, которые, болтая без умолку, так ничего толком и не говорят.

— Что? — переспросила Кортни.

— Только страстная женщина может танцевать с такой отрешенностью. Я спрашивала себя, как долго танец будет вашим единственным любовником.

«А, в самом деле, как долго?» — подумала Кортни. Успех мало значит, если нет рядом кого-то, с кем его можно разделить, кто будет восхищаться твоими достижениями, на кого можно положиться в трудную минуту. Она сделала свой выбор давно, еще тогда, когда отец демонстрировал ей вереницу подходящих женихов, словно призовых лошадей на скачках. Она выбрала балет, и выбрала его на всю жизнь.

Однажды в Венгрии, после представления старая цыганка нагадала ей, что она никогда не сможет унять свою страстную натуру, что это видно по зеленым огонькам, сверкающим в ее глазах. Вспоминая эти слова, она ощутила жар, почувствовала, как горят ее щеки. Но почему именно теперь она испытывает такую неудовлетворенность, теперь, когда она достигла вершины своих устремлений, когда она находится на пороге триумфа?

Легкий стук в дверь вернул Кортни к действительности. Дверь слегка приоткрылась, в щель просунулась рука в белой перчатке, держащая черную трость с серебряным набалдашником и бутылку вина.

— Ты здесь, гусенок?

— Марк! — Кортни бросилась к двери и распахнула ее. — Входи, входи. — И она втащила его за руку в комнату и стала целовать в щеки, пока бледное лицо Марка не залилось краской до корней рыжевато-золотистых волос.

— Т-ты…

— Успокойся, Марк. Ты же знаешь, что сильнее заикаешься, когда волнуешься.

— Ты была великолепна!

Поймав в его глазах выражение гордости за нее, она очень обрадовалась.

— П-представляешь. Твой лондонский дебют. Зал битком набит сливками лондонского общества, не говоря уже об арабском принце. Кажется, их было даже два.

Марк протянул ей вино.

— Шампанское?

— Чтобы отпраздновать твой успех.

— Как мило с твоей стороны, — проговорила Кортни и, передав бутылку Тильде и обогнув Марка, подошла к двери и выглянула.

— А где они? — спросила она, повернувшись к Марку. Тот втянул ее в комнату, закрыл дверь и обнял за плечи. По его поведению она уже поняла, что он собирается сказать.

— Они… не приехали?

Он пожал плечами и опустил глаза. После недавнего радостного возбуждения она ощутила пустоту.

— Я не была уверена, что придет отец, но Сара…

— Ш-ш… — Марк приложил палец к ее губам. — Эт-то — это твоя ночь. Не позволяй нашему старику нарушить ее прелесть.

Внезапное чувство разочарования охватило Кортни. Ей так хотелось, чтобы отец увидел ее триумфальное возвращение в Лондон. Став, наконец, прима-балериной, она надеялась, хоть и без особых на то оснований, что он похвалит ее, будет гордиться ее успехами и, наконец, одобрит дело всей ее жизни.

Но то был лорд Гарретт Аскуит, пятый граф из рода Лоуденов. Он превращал все в какой-то театральный спектакль, где у каждого была своя роль. Ему досталась роль страдающего отца — преуспевающего политика, пэра королевства и дальнего родственника королевы. Ей — роль его своенравной дочери, которая, несмотря на отеческую любовь и заботу, нарушила традиции, убежала в Европу, наплевав тем самым на все его попытки сделать из нее достойную молодую женщину.

Кортни направилась к ширме для переодевания. Она с трудом удерживалась от слез. Но почему это так сильно ранит ее? Глупо было надеяться. Ведь отец твердо дал понять, что не изменит своего отношения к ее жизненному выбору. В ту ночь, четыре года назад, когда она уезжала из Оуклей Корта, отец прямо сказал, что никогда не придет на ее представление. Так почему она должна надеяться на что-то другое?

Марк прав. Она сделала свой выбор, и нечего об этом сожалеть.

— Это, пожалуй, самое правильное из всего сказанного тобой за все двадцать пять лет твоей жизни, — сказала она Марку. — Я не должна сидеть как на иголках в ожидании милости отца, тем более, когда я, наконец, добилась успеха.

Как бы в подтверждение своих, слов она взяла бутылку и посмотрела на этикетку.

— Хорошее вино; Тильда, дайте нам два бокала.

Тильда принесла бокалы, и Марк хлопнул пробкой.

— Тебе очень идет этот новый костюм.

— Новый? — Марк удивленно посмотрел на свой костюм. — Что, эти лохмотья? Боюсь, твой комплимент не по адресу. Мой портной ужасно настырный. Он говорит, что мой обычный стиль слишком тяжел и скучен для таких случаев.

— О, Тильда, — как бы спохватившись, сказала Кортни, — позвольте представить вам моего брата, виконта Стансуорта, лорда Маркуса Аскуита.

Тильда окинула Марка взглядом с ног до головы. Кортни видела по выражению ее лица, что тощий, длинный, шести футов ростом, со слабым подбородком Марк был, по ее мнению, слишком англичанин и совсем не в ее вкусе. Они обменялись вежливыми кивками, затем костюмерша поманила к себе Кортни.

— Надеюсь, вы не собираетесь праздновать всю ночь? — спросила Тильда, разувая Кортни. — Вы должны рано лечь. Вы…

— Вы кудахчете, как наседка, — капризно прервала ее Кортни.

— Карашо, но кто-то должен следить за вами, — возразила Тильда, пока Кортни копошилась за ширмой.

— У меня есть Марк.

— Да, — поддакнул Марк, — конечно. — Он присвистнул. — Ого! Целых три ряда букетов. Совсем как сад.

— Или как приемная на похоронах, — проворчала Тильда.

— Маленький гусенок исполняет роль Жизели. Кто бы мог подумать, когда ты лазила по деревьям в моих брюках, что ты вырастешь такой грациозной!? Сегодня ты была выше всяческих похвал.

— Как мой брат ты просто обязан был это сказать.

Тильда шумно выдохнула: «Х-ф!..»

— Я знаю, что танцую неплохо, но есть ли у меня такой талант, как, скажем, у Эммы Ливри?

— Ливри? — повторил Марк, — никогда не слышал этого имени.

— Потому что ты живешь в культурном вакууме, дорогой братец. Эмма Ливри — прекрасная танцовщица, одаренная такой грацией, о которой я могу только мечтать. Великая балерина Мария Тальони покинула свое уединение, чтобы заниматься с ней. Говорят, что Тальони даже написала балет для нее.

— Вы еще саявите о себе, — провозгласила Тильда, — в Европе найдется место для двух великих балерин.

— Совершенно верно, — согласился Марк.

В дверь постучали. Кортни услышала тихие голоса и звяканье монет.

— Кто это, Марк? — спросила она.

— П-письмо из-з Кента. Почерк Сары. М-можно распечатать его?

— Нет! Я сама. — Кортни набросила халат, вышла из-за ширмы и вскрыла послание. Прочитав его, она обеспокоенно посмотрела на Марка.

— Ч-что там? — спросил он.

— Мне необходимо поговорить с тобой. Это очень важно. — Тревога, сквозившая в ее взгляде, передалась и брату. — Там что-то не так.

— Я н-не ви-видел Сару с весны, с тех пор как уехал из Брайтона, — сказал Марк. — Она бы-была в Стансуорте, когда отец позвал ее домой, узнав, что около нее вертится какой-то американец. Я в это время был на своей фабрике в Манчестере.

Кортни обдумала сказанное и припомнила, о чем Сара писала ей раньше. Сара часто жаловалась на свое одиночество, на скуку в доме и чрезмерно навязчивую заботу отца. Постоянно твердила, что ей хочется свободы. По тону ее последнего письма Кортни поняла, что Сара дошла до отчаяния. Она даже просила позволить ей приехать в Париж к Кортни и жить с ней.

Кортни во что бы то ни стало надо было повидать сестру, так как она знала, что Сара не из тех, кто ноет по пустякам. Она взглянула на календарь.

— С понедельника у меня четыре свободных дня. Я смогу быть в Оуклей Корте до сумерек.

Перед Кортни возникла Тильда: руки скрещены на груди, подбородок воинственно выдвинут вперед.

— А што с вашими репетициями? Ваши уроки?

— Я потренируюсь…

— Вы не можете ездить и выступать в один и тот же день. Ваши мышцы сведет судорога.

— Но моя сестра нуждается во мне.

— В вас нуждается балет. Мы будем смотреть, што скажет мсье.

— Ш-ш-ш! — Мсье Бонифаций протиснулся в дверь, вытирая потный лоб носовым платком и махая руками. — S'il vous plait! [Пожалуйста (фр.).] Даже снаружи слышно, как вы ссоритесь.

— Она… — начала Тильда.

— Мсье Бонифаций, — вмешалась Кортни, — мне необходимо поехать к отцу в Кент в понедельник утром. Вернусь в пятницу.

Мсье подергал себя за усы и почесал свою лысую голову.

— А как быть с балетом? Что нам делать, если вы вдруг не вернетесь вовремя?.. — спросил мсье, протянув, как бы в мольбе, руки.

— Мадемуазель Деверо знает эту партию не хуже меня.

— Мадемуазель Деверо не вы. Не знаю, как быть.

Кортни испугалась, увидев знакомую морщинку на лбу мсье, означавшую, что он намерен отказать.

— Прошу вас, мсье, клянусь, что буду вовремя.

— Вовремя, то есть, к репетиции в пятницу? — спросил он.

Вздохнув с облегчением, Кортни взяла его за руки.

— Ну, конечно, мсье. Разве у вас был когда-нибудь повод усомниться в моем слове и в моей преданности делу?

Он отрицательно покачал головой и застенчиво улыбнулся.

— Никогда. Поезжайте. Поезжайте к вашей семье. Разве я не уговаривал вас повидаться с отцом?

Действительно, он делал это, надеясь получить пожертвования для балета.

— Не перечьте мне, Тильда, — сказала Кортни, видя, как костюмерша поджала губы, выражая неодобрение. — Я буду вовремя, к репетиции.

— Это вы так говорите, но мы будем смотреть.

Следующие несколько дней пролетели для Кортни как в тумане, так как у нее совсем закружилась голова от успеха. Она понравилась критикам! Они называли ее новой «маленькой любимицей» балета и «англичанкой».

В понедельник Кортни с неохотой села на поезд в Кент. По прибытии она наняла двухколесный экипаж, чтобы добраться до Оуклей Корта. Ей не удалось вдосталь полюбоваться окрестностями. Как только колеса экипажа заскрипели по сельской дороге, ей пришлось покрепче ухватиться за сиденье и все свое внимание сосредоточить на том, чтобы не свалиться с него. Кучер правил экипажем как лунатик, совершенно не обращая, внимания на просьбы Кортни быть поосторожней. В конце концов, она свалилась с сиденья на колени.

Когда она поднялась, ее капор упал, а волосы рассыпались и растрепались.

— Тише! — закричала она, но ее голос почти не был слышен из-за ветра.

— Чего? — прокричал кучер.

— Я сказала — тише. Я хочу добраться до Оуклей Корта жи-и-и…

Экипаж перекатился через валун, Кортни выбросило с сиденья, она ударилась о потолок и, вскрикнув, упала на пол.

Кучер затормозил, слез со своего сиденья и открыл дверь.

— Вам чего-то надо, миледи? О!