— Видите? Вот он, Промысел Божий, — сказал Дэн, выковыривая из зубов застрявшие рыбьи кости.

— Промысел! — рассмеялся Габриэль. — Промысел может и по-другому обернуться.

— Может, — согласился Дэн, — но сейчас он на нашей стороне. Рейни, ты как? Все хорошо?

— Нет. Плохо, черт возьми. Не видно, что ли?

Глаза у него совсем вылезли из орбит. С тех пор как мы съели второго борова, у старпома начались страшные головные боли, и он постоянно тер себе лоб и за ушами. Дэн практически взял на себя обязанности шкипера. Со дня крушения прошел месяц. Дневная жара стала сменяться холодными ночами.

— Боюсь, больше мне не вынести, — задумчиво произнес Габриэль.

— У меня что-то с лицом, — сказал я и закашлялся.

— Все нормально, Джаф, — успокоил меня Тим.

— Нет.

— Нормально, я тебе говорю. — На губах у него застыла странная улыбка.

— Да, — ответил я.

Горькая, тягучая слизь приклеила язык к изнанке зубов, отчего во рту появился мерзкий привкус, вонючий, как сточные канавы в Бермондси.

— Хозяин, подать сюда кувшин лучшего вина! — Тим откровенно паясничал.

— Скоро получите свою порцию, — успокоил Дэн.

Если бы мы были в состоянии, то, наверное, пускали бы сейчас слюни.

— Помнишь, Джаф, как мы ловили рыбу под Лондонским мостом?

— Мы вдвоем и Ишбель.

— А потом жарили ее в масле, — продолжал вспоминать Тим.

— Интересно, что сейчас делает Ишбель?

— Ноги моет.

Мысль об Ишбель, моющей ноги, наполнила меня радостью.

— Думаешь?

— Уверен. Беспокоится, как мы тут.

— Она бы тоже отправилась в плавание, если бы могла.

— Это уж точно.

Мистер Рейни принялся судорожно кашлять и не мог остановиться.

— Долго не протянет, — понизил голос Тим.

Судя по всему, мой приятель был прав.

— Он будет первым, сказал я.

— Похоже на то.

Я стал зевать, пока в уголках глаз не появились слезы. Но они тут же высохли. На небе ни тучки.

— Не могу нормально глотать, стараюсь, но не могу, — пожаловался я.

— Не старайся, — посоветовал Дэн.

— Заберите меня с этого… с этого… — Габриэль глубоко вздохнул. — Надоело мне это чертово…

Рейни спал, издавая тяжелый глухой храп.

— Ему конец, констатировал Дэн. — Вот бедняга!

— Солнце вот-вот сядет, произнес Скип.

— Где остальные?

— Вон там.

Серая призрачная шлюпка следовала за нами по пятам, населенная нашими тенями с такими же запавшими глазами.

Дэн осторожно разбудил мистера Рейни. Капитанский вельбот подошел совсем близко, видно было Яна, Джона, Саймона, Уилсона и Дага. Широкая физиономия последнего была цвета мореного дерева, а волосы — белые, как ланкаширский сыр, усы, как проволока, топорщились в разные стороны. Капитан и мистер Рейни раздали нам сухари и воду.

— Ням-ням, — паясничал Тим.

— За курицей гнался, да гуся поймал… — запел Габриэль. Болячки на губах у него растрескались и превратились в сплошное кровавое месиво. Лоб блестел.

— На вот, глотни. — Дэн попытался влить воду мне в рот тонкой струйкой по пальцу. Язык удалось отлепить.

— Я искупаюсь, — заявил Скип.

— Не стоит, — предупредил Дэн, — соль на болячки попадет, будешь орать как резаный.

— Какая разница, все равно уже весь просолился, — возразил Скип. — Главное, чтоб вода холодная была, остальное не важно.

— И я, я тоже искупаюсь, — сказал Тим.

— Держитесь только за борт, — предостерег их Дэн.

Скип и Тим перелезли через борт шлюпки и погрузились в прохладное море. Видно было только, как головы качаются над водой. Забавно. Оба не знали, то ли кричать оттого, что соль разъедает раны, то ли вздыхать в исступленном восторге, ощущая, как вода охлаждает кипящую кровь, и поэтому хихикали, словно маленькие дети, поглядывая друг на друга.

— Ну и как? — спросил я.

Сам бы я тоже искупался, но у меня было такое чувство, будто стоит мне покинуть шлюпку, и назад будет уже не вернуться, поэтому я просто перегнулся через борт и опустил в воду руки. Габриэль последовал примеру Скипа и Тима.

— Делать нечего, — оправдывался он, — иначе бы расплавился.

— Я — пас, — сказал Дэн. — Все равно солнце скоро сядет, тогда и охладимся.

Шлюпки опять сблизились. Вскоре раздался крик Скипа: он обнаружил, что днище вельбота облеплено сотнями раковин. Купальщики принялись отколупывать раковины, раскалывать пополам и набивать их содержимым рты. Тьма наступила внезапно, как и всегда. Пока зажигали фонари, слышно было только всплески и возбужденные крики. Раковинами оказались покрыты обе шлюпки. Мы передали за борт ведра, и, когда все они были наполнены, а на днищах ничего не осталось, наши ныряльщики так ослабли, что не могли самостоятельно залезть обратно в шлюпки. Они пытались то перебросить колено, то подтянуться на руках, похожие на смешных котят, карабкающихся по лестнице. Неудачные попытки вызывали у них приступы бессильного хохота. Мы тоже смеялись, затаскивая их на борт, словно тяжелые сети, а потом все вместе жевали моллюсков, или морские желуди, — как там они называются, не знаю. Поначалу хотели оставить немного про запас, но уничтожили весь улов. Только мистер Рейни отказался есть. Сказал, что слизняки ему не по вкусу. Не по вкусу! Предложи мне кто червяка — я б за него душу отдал.

— Попробуй хоть одну, — уговаривал его Дэн, — тебе на пользу пойдет.

— Дайте поспать. — Измученный болью, старпом опустил голову на планширь, подложил руки под щеку и закрыл глаза.

Интересно, как люди начинают разговаривать, когда количество слов строго ограниченно. Каждое слово на вес золота и очень много всего значит.

— Свежая была водичка, — прохрипел мистер Рейни.

Вид у него был странный: лицо и шея распухли. Дэн долго готовился что-то произнести, шевеля языком и губами, прежде чем смог выдавить из себя несколько слов:

— Ума лишился, Господи спаси.

Какое-то время дул северный ветер, и мы шли на неплохой скорости, но потом направление его поменялось, и мы стали ползти. Уж и не помню, сколько это продолжалось. Перекатывались через волны, как улитки через булыжники мостовой. Вся живность в море таинственным образом исчезла. Мы остались одни. Не хватало пронзительных птичьих криков. Рыбы тоже было не видно.

— Сколько еще? — спросил Джон Коппер. Это он про следующую раздачу воды.

Слышно было, как капитан сглотнул:

— Еще час.

Быть не может!

Проктор кивнул.

Ян перегнулся через борт и опустил руку в море. Он что-то пробормотал, набрал в ладонь соленой воды и опрокинул себе в рот.

Рейни отрицательно покачал головой:

— Не глотай.

— Подожди, всего час, — произнес Дэн.

— Не могу, — Джон проделал то же, что и Ян.

— Но если не глотать… — начал Тим.

— Не надо.

Ян и Джон облизали губы, пытаясь увлажнить их, но тщетно.

— Пейте мочу, — еле ворочая языком, пробормотал Дэн, — это лучше.

Я уже подумывал об этом. Приберегал этот способ на крайний случай. Мы даже смеялись как-то с Тимом и Скипом над самой мыслью, что можно прибегнуть к подобному средству. Но ведь до этого не должно дойти: появится корабль или остров с родниками. Остров, корабль, видение, ангел, дьявол во плоти — кто или что угодно, только появись.

— Мальчики, мальчики мои, — донесся издалека голос Дэна, — я горжусь вами! Уж как я вас буду расхваливать, когда домой доберемся. Только продержитесь еще немного. Держитесь!

Но я уже не верил в реальность происходящего. Мы оказались вне мира, в месте, похожем на сон, где страхи способны убить и нет ничего невозможного. Я отвернулся, чтобы не видеть, как остальные держат во рту морскую воду и корчатся от боли, когда соль попадает в язвы.

— Чушь, — услышал я слова Рейни, — если не глотать, от одной горсти ничего не будет.

Я закрыл глаза. Тьма, а за ней — глубина. Вот бы сейчас услышать пение Сэма. Если постараться, можно было вызвать в памяти его голос. До странности тонкий, но иногда поразительно чистый. Силой воображения я заставлял его пропеть в моей голове старые гимны: «Господь идет по водам, Господь идет…» Он запевал снова и снова, пока слова не начинали звучать в такт волнам. Господь, пошли корабль. Господь, пошли нам дождь. Господь, пошли нам манну. Господь, пошли нам это. Господь, пошли нам то. Слова, слова, слова. В сердце осталась лишь ноющая пустота, как рана от выпавшего зуба, и еще пустое небо и море, и вечность, и присутствие товарищей, которое ничуть не утешало.

— Тогда один раз набрать в рот. Только один.

Дэн поднес кружку к моим губам.

Набрать в рот, подержать, выплюнуть.

Смочить нёбо, хоть на секунду.

НЕ глотать.

Терпеть можно. Лучше, чем моча. Но вскоре пришлось пить и ее. Звучит омерзительно, но мочу можно глотать. Оказалось противнее, чем я ожидал. На вид было ничего, казалось, будет сладко, но ничего подобного. На вкус — как на запах, когда горшок простоит целый день, потому что кто-то забыл его вынести. По мне — резкий, горький, неприятный вкус, хотя кое-кому, похоже, противно не было. Может, у них моча оказалась вкуснее. В любом случае толку особого я не заметил: если и становилось легче, то ненадолго. Ложное облегчение, как от крепкого алкоголя: жажду утоляет, но потом только еще больше пить хочется. В общем, к моче я так и не привык, хотя, не сомневаюсь, кто-то воспринимал этот напиток иначе. У Тима, естественно, моча была золотистого цвета, и пил он ее с удовольствием. Наверняка сладкая на вкус. Дочерна загорелый, золотоволосый, из ушей тоже торчат волосы, только на тон темнее, а вокруг глаз коричневые впадины.

— Знаешь, Джаф, у меня что-то странное творится с головой, — сообщил он мне.

— Да?

— А у тебя?

Я кивнул в подтверждение.

— Саймон, сыграй что-нибудь.

— Саймон, эй, Саймон!

С соседней шлюпки послышались звуки скрипки. Веселая штука. Саймон отлично играл. Умел заставить нас смеяться или плакать. Но что могла поделать его несчастная маленькая скрипочка, голос которой звучал наперекор реву гигантского водопада, льющегося с края земли, где наше ничтожное суденышко было обречено навеки погрузиться в пучину? У мистера Рейни губы совсем пожелтели, но он все равно продолжал набирать в рот соленую воду — не мог удержаться. «Главное — не глотать», — повторял он. Он делал это чаще, чем остальные, чаще, чем можно, потому и ослаб так быстро, а еще потому, что незадолго до крушения подхватил жуткую простуду, и она спустилась ниже, в легкие. Страшно было наблюдать, как такой крепкий и здоровый человек, которого я боялся, с каждым днем теряет силы. Он уже не мог глотать, горло слиплось. Лицо судорожно подергивалось, приобретая при этом совсем беззащитное выражение. Ноги распухли, как пузыри. Я встал, чтобы подойти и посидеть с ним. От движения голова у меня закружилась, на секунду перед глазами возникли серые облака, а сердце бешено заколотилось. О чем с ним разговаривать? Ведь я совсем не знал его. Мистер Рейни всегда казался мне человеком непростым — в этом смысле, По крайней мере, ничего не изменилось. Из уголков глаз у него сочились слезы, поблескивая в складках морщин.

Ветер стих. Время от времени кто-то из команды произносил пару слов, но я тут же забывал, что именно было сказано. Когда полагалось, я получал свою порцию воды и сухарей. Продолжал ощупывать свой подбородок, проверяя, не растет ли щетина, но ничего не росло. Один только капитан продолжал регулярно бриться. Рейни оброс, как старый пес. Лохматая борода и измученные болью глаза делали его похожим на ветхозаветного пророка. Солнце постепенно высушивало нас. Мы все превратились в соленых рыб с широко раскрытыми круглыми глазами, вытаращенными в небо. Выглядели мы примерно одинаково: изможденные и одичавшие. Сквозь истончившуюся кожу прорезались кости черепа. По плечам змеились мокрые волосы. Глаза светились нездоровым блеском. Кожа задубела и приобрела темный, коричневый оттенок, конечности превратились в шишковатые ветки, а одежда истлела.

Паруса надували свои щеки, встречая закаты и рассветы. Старшие говорили, что воду надо беречь — на всякий случай.

— Ее ведь не хватит? — спросил Саймон как бы между прочим.

— Хватит, если будем расходовать разумно.

— Скоро пойдет дождь.

— Дождь не поможет.

— Далеко еще до Чили? — поинтересовался Даг.

Капитан вздохнул в ответ:

— Зависит от погоды. Дней двадцать примерно.

Все притихли. Двадцать дней.

— Волноваться не стоит, — продолжил Проктор, — порции пока сокращать не будем. Но если в ближайшие… шесть… дней ничего не произойдет, — он делал паузы между словами, словно принимая решение на ходу, — придется сократить.

— Но если мы будем пить меньше воды — точно загнемся, — возразил Джон Коппер.

Скип обхватил голову руками и застонал.

— В чем дело, Скип?

Но он лишь качал головой и продолжал стонать, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Оставьте его в покое, если ему так лучше. Можешь стонать сколько влезет, Скип, только потише.

— Это все из-за того, что я убил дракона, — затянул Скип свою волынку, — потому-то все и случилось.

— Рехнулся.

Рейни приподнялся со дна шлюпки, оперся руками на планширь и устремил сверкающий взгляд вперед. День стоял невыносимо жаркий, палящее солнце приблизилось к зениту.

— Голову прикрой чем-нибудь, — посоветовал Дэн, но Рейни коротким жестом приказал ему замолчать.

— Тсс!

— Что такое?

— Слушай!

Ни звука.

— Что случилось?

— Ты что, не слышишь?

— Ничего не слышу.

— Джаф, а ты?

Я покачал головой, отчего в мозгу у меня загудело.

Мы все напрягли слух.

— Бедняга, — произнес мистер Рейни, и глаза его наполнились слезами. — Вот бедолага!

— Где? Где бедолага? — переспросил Скип.

Где ж ему было быть, как не в море? Ведь не в нашей же шлюпке. И не на капитанском вельботе тоже. Все выжившие члены команды оставались на своих местах. Так кто же мог взывать о помощи из воды или из воздуха?

Слезы лились у мистера Рейни по щекам.

— Господи, Господи, будь милостив, пусть это наконец закончится! — запричитал он.

В конце концов, мистер Рейни был всего лишь человек. До какого-то момента он еще сопротивлялся, но теперь сдался. Дэн уложил его обратно в лодку и стер пот с его лица.

— Ты наглотался морской воды. Не надо больше. Держи. — С этими словами он отдал мистеру Рейни собственную порцию воды, а себе оставил одну каплю, на потом. — Ты прекрати это с морской водой. Прикончит она тебя. Перестань ее глотать, и все будет хорошо.

— Верно, — согласился мистер Рейни, стуча зубами.

— Распускаться нельзя, я серьезно. Стоит дать слабину, и вот что получается. Завтра утром увидишь на горизонте корабль, точно говорю.

С юго-запада пришел шторм, и мы снова принялись вычерпывать воду — все, кроме Рейни: он остался на своем бесполезном посту, где раньше было рулевое весло, пока во время одной из бурь его не вырвало из уключины. Старпом сидел, молча плакал и смотрел — на что? Небо прорезала вспышка молнии. Море загрохотало. «Если он умрет, — думал я, — нам достанется его порция». Рейни повернулся к нам. Море не ответило на его слезы. Он лег на дно шлюпки, разговаривая сам с собой. Несчастный то начинал радостно смеяться, то плакал, как новорожденный, и звал маму. Страшно смотреть на взрослого мужчину в таком состоянии. «Мария! Мария, Мария!» — взывал он.

— Это он жену зовет, — сказал Габриэль.

— Да, мы все думаем о наших женах, — заметил Дэн. — А у тебя есть жена?

Габриэль кивнул.

Вечером, перед самой темнотой, мистер Рейни сел, протер глаза и медленно облизнул отечные губы распухшим языком.

— Ну, — произнес он, — вот мы и приплыли.

— Приплыли, значит, — отозвался Габриэль.

Тим вложил свою руку в мою:

— Небо. — И показал глазами наверх.

Небо тускло мерцало, как бывает за секунду до наступления темноты.

— Откуда вы родом, мистер Рейни? — поинтересовался Скип.

Старпом взглянул на него, задумался на мгновение и медленно растянул губы в улыбке:

— Из Нориджа.

Тим продекламировал:

Человечек с луны
Упал с вышины
И в Норидж отправился вброд.
Он такой был голодный,
Что овсянкой холодной
Умудрился обжечь себе рот. [Здесь стишок цитируется из сборника «Песни Матушки Гусыни».]

— У вас там в Норидже все овсянку едят? — спросил Скип.

Мистер Рейни засмеялся, слезы вновь брызнули у него из глаз, оставляя дорожки на перепачканном лице.

— Так же, как в Дели все едят кнели, — ответил он.

Тут уже мы все расхохотались. Во второй шлюпке, наверное, подумали, будто мы просто веселимся, как бывало раньше. Но в разгар веселья мистер Рейни вдруг резко откинулся к борту, словно отброшенный гигантской рукой, после чего окончательно потерял рассудок, начал метаться, биться о планширь. Голову его мотало с такой силой, что казалось, шея вот-вот переломится, рот раскрылся, и язык то высовывался, то проваливался внутрь, глаза были зажмурены, руки и ноги беспорядочно дергались. Его ломало так, что мне стало дурно. Смотреть на старпома в таком состоянии было невыносимо, но куда денешься: человек умирал прямо у меня на глазах, и с каждым ударом его головы о борт я зажмуривался, как при ударе молота.

Дэн и Тим подобрались к нему, но удержать не смогли.

Иссиня-белые глаза мистера Рейни выскочили из орбит и стали закатываться все дальше. Потом белки перестали блестеть, он вытянулся и умер.