Те из нас, кто решил сойти на берег, могли побродить по городу. Местечко оказалось премилое — с узкими мощеными улочками, осликами, цветами и маленькими белыми домиками, украшенными узорной плиткой. Встречались и роскошные виллы с изящными балконами, нависающими над дорогой, которые были увиты цветами. Но по большей части дома были бедные, и из дверей их выглядывали черноглазые босые ребятишки, одетые в отрепья. Мужчины тоже выглядели как оборванцы. Женщины носили длинные балахоны с плотно прилегающими капюшонами, несмотря на жару, а на головах они держали горшки. В лавках, увы, не было ничего, что бы нам захотелось купить, да и денег у нас не было. Побродив по городу, мы с Тимом выбрались за его пределы по узкой, ведущей вверх тропинке, обрамленной высоченными кустами с розовыми и багряными цветами, и увидели, как несколько мужчин что-то копают в поле, а пара волов тащит за собой плуг. Высокие бамбуковые изгороди делили поле на участки. То тут, то там виднелись небольшие домики с прохудившимися камышовыми крышами.

Мы лезли все выше, пока не оказались в лесу. Из-под скалистых завалов вниз, по дождевым стокам, бежала вода.

— Подумать только! — воскликнул я. — Все это существует здесь всегда!

На мгновение мне показалось, будто любое несчастье — пустяк. Я подумал о матери, которая потрошит рыбу в Лаймхаусе, и об Ишбель, которая выступает на сцене в «Квоши».

— Понимаю, о чем ты, — отозвался Тим.

Странно у нас выходило с Тимом. Мы ведь с ним и не разговаривали никогда как следует — так, как я обычно беседовал с другими, со Скипом например. Со Скипом мы могли болтать день и ночь напролет. А с Тимом — нет. Каждый из нас понимал, о чем думает другой.

На фоне неба вырисовалась темная фигура. Человек неподвижно сидел на высокой плоской скале, все его внимание было сосредоточено на предмете, который лежал у него на колене, — это могла быть книга. Скип. Он показался мне странным, и лишь через пару минут я сообразил почему. Он не двигался. Я еще ни разу не видел, чтобы он сидел на месте. Скип был настоящий живчик: даже стоя на месте, все время покачивался, а когда сидел — мелко тряс коленями.

— Эй, Скип, ты что тут делаешь? — крикнул Тим.

Скип вздрогнул.

Тим с ухмылкой взобрался на скалу.

— Да пошел ты, — Скип произнес это самым будничным тоном — спокойно и сдержанно. — Так и заикой стать недолго! Не предупредить было? Подкрались, как воры.

— Это кто подкрался?

— Ты, придурок, кто еще?

Я полез вслед за Тимом. Сидеть на скале оказалось приятно — тепло и просторно. Мы расположились, скрестив ноги, точно индейцы на совете племени.

— Ты что делаешь?

— Рисую. — Скип показал нам альбом.

На рисунке был остров, вид на вулкан. Несколькими легкими серыми штрихами Скип умудрился создать узнаваемый образ.

— Красиво, — признал Тим.

Я перевернул страницу. На предыдущем листе была гавань, и в бухте — «Лизандр» со всеми своими мачтами, парусами и рангоутами. Стал листать назад — оказалось, что мы все есть в альбоме. Наши лица, руки; мы опираемся о борт, сидим у «малыша»: широкие скулы Яна, долговязая фигура Комеры, Билл, мой товарищ по несчастью, ест свой ужин, и волосы у него торчат во все стороны. Уилсон Прайд чистит картошку, стоя у входа на камбуз.

— Гляди-ка, Самсон! — показал пальцем Тим.

Я рассмеялся.

— И капитан — прямо как живой. — Это про капитана Проктора с его пухлыми щеками и невыразительным взглядом.

— А вот и ты, Джаф!

Действительно, на картинке был я.

— Ни разу не видел, чтобы ты рисовал, — удивился Тим.

Скип пожал плечами.

— Ты где так научился?

— Талант. — Он сглотнул с громким щелчком, от которого у него наверняка должен был заболеть кадык. Откуда-то из глубин острова донесся бешеный собачий лай. Скип оглянулся на источник звука. — У меня всегда было много талантов, — задумчиво произнес он, а потом сжал губы и надул щеки, будто рот у него был полон воды. Прозвучало это забавно.

— А какие еще таланты у тебя есть? — спросил я.

Скип подтянул колени к подбородку, обхватил их руками и принялся раскачиваться взад-вперед, робко улыбаясь. У Скипа было очень странное лицо: пухлое и круглое, если смотреть анфас, но в профиль совсем другое. Прямая, словно выровненная по линейке, линия лба шла до переносицы, а потом становилась извилистой, доходя до шишковатого кончика носа, и сводилась на нет почти полным отсутствием подбородка. Кожа нечистая, покрытая бугорками и угрями.

Тим взглянул на меня, поднес палец к виску и состроил гримасу, показывая, что считает нашего приятеля психом.

— Свистеть умею, — хихикнув, сообщил Скип и опять сглотнул.

Мы с Тимом рассмеялись.

— Что угодно могу просвистеть, — добавил Скип.

Свистуном он был знатным — не поспоришь.

— А еще что? — не унимался я. — Это всего два таланта.

Скип молча посмотрел на меня.

— Вы не поймете, — сказал он.

— Ты знаешь, что ты чокнутый? — поинтересовался Тим. — Правда. Тронутый, сумасшедший, психический.

— Да неужели? — Скип тоже засмеялся. — Ты серьезно?

— Хватит ерунду нести.

— Что такого мы не поймем? — спросил я. — Мы что, по-твоему, идиоты?

— Не идиоты, — Скип облизнул губы, — просто нормальные люди.

— А ты, значит, ненормальный?

Он улыбнулся. Рот у него был маленький — едва видать.

— Недоумок ты — вот ты кто, — рассердился я.

— Без обид. — Скип захлопнул альбом и сунул его в карман. — Просто люди не… люди не… — Он сосредоточенно напрягся. — Нормальный — нет, я не нормальный, это правда.

— Наконец хоть что-то разумное сказал. — Тим лежал на скале, прикрыв глаза.

— Ничего особенного, — продолжал Скип, слегка пожимая плечами со стеснительной полуулыбкой. — Просто я — ясновидящий.

— А, ну ладно, — успокоился я. — Тогда — ничего страшного.

Даром ясновидения обладала добрая половина жителей Рэтклифф-хайвей.

— Гадать умеешь?

— Все не так просто.

— А будущее можешь предсказать? — спросил Тим.

— Иногда, — после недолгого раздумья ответил Скип.

— Тогда что же ты умеешь?

— Мысли твои читать! — встрял я. — Давай скажи, что думает Тим?

— Он думает, что я сумасшедший.

Мы снова рассмеялись.

— Они в церковь пошли, — сказал Скип.

— Кто?

— Мистер Рейни. Генри Кэш. Сэм Проффит.

— Прямо сейчас? — Тим сел и протер глаза.

— Они пошли в церковь, но Бог не там.

Мягкий ароматный ветерок нежно ласкал нам загривки.

— Где же тогда Бог? — спросил я.

Мы с Тимом обменялись многозначительными взглядами. Скип только улыбнулся. Небольшая ящерка молниеносно скользнула по скале, будто мы ее приманили, и это вызвало очередной приступ смеха.

— Знак! — воскликнул Тим. — О могущественная ящерица, благослови меня!

— Вот за таким зверем мы и пустились в путь, — заметил я, — только в миллион раз больше.

— В миллион раз? — Тим оперся на локти. — Надеюсь, нет.

Скип откинулся на спину, вытянул ноги и закрыл глаза. Веки у него были белее фарфора, тяжелые и плотные.

— А эта тварь, — проговорил он, — это существо… Это существо… Как думаете, вы его найдете?

— Если найдем — разбогатеем. — Я тоже прилег. Каменная поверхность раскалилась.

— Нет, — возразил Скип, — не разбогатеете.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю.

— Не знаешь.

— Знаю.

— Ха. — Тим снова лег.

Теперь мы все трое растянулись под жарким солнцем. Когда я закрыл глаза, все стало оранжевым. «Домой возвращаться не обязательно, — думал я, — можно отправиться куда угодно. Не обязательно на Рэтклифф-хайвей, или к реке, в «Матрос», или к Менгу. Можно жить на горе. В джунглях. Где все покрыто цветами. На мили и мили вокруг ничего определенного и все разное». Я попытался выразить эти мысли вслух, но получалось плохо, и я сдался.

— Только представьте себе, — произнес Скип и сдавленно фыркнул, словно ему в голову пришло что-то очень смешное, — в следующую секунду, прямо сейчас, гора — раз! — и взорвется.

— Бум! — весело воскликнул Тим.

— Смешно, правда? — хохотнул Скип. — Мы можем погибнуть в любую минуту.

— Где ты родился? — спросил я.

Он не отвечал так долго, что я уже забыл про свой вопрос, а потом вдруг сказал:

— В Рочестере. Давным-давно.

Вельботы были загружены провизией доверху, но жир в бочке еще остался.

— Совсем сбрендил? — рявкнул Рейни на Саймона Флауэра. — Просто так решил отдать? Эй, парень! Тебе разве это было велено делать?

— Нет, сэр, — ответил Саймон, серьезный темноволосый юноша, настоящий красавчик — мог дать фору даже Тиму.

— Хватит, хватит. Скажи им, больше не дадим! — орал Рейн на Коппера, а тот пытался отогнать от бочки толпу нищих старух, которые окружили его, точно стадо гусей.

— Мистер Рейни, сколько там осталось? — мягко поинтересовался капитан Проктор, подойдя сзади.

Насчет церкви не поручусь, но в кабак Рейни явно успел заглянуть. При появлении капитана весь хмель с него словно ветром сдуло.

— Немного. — Старпом наклонил бочку.

— Что скажете, Флауэр?

— Совсем чуть-чуть, — Саймон покраснел как рак.

Проктор немного подумал и вынес решение:.

— Слей что осталось. Пусть заберут. Там все равно одна капля.

Старухи рванули вперед и облепили бочки, отпихивая друг друга и подсовывая кружки под краны. Темнело. Дэн Раймер сидел на волнорезе. Далеко в бухте зажег свои фонари «Лизандр», на берегу тоже начали вспыхивать огни. Дэн подозвал нас с Тимом:

— Это ваш первый выход на берег. Держитесь ко мне поближе. Лучше меня провожатого не найдете.

Сколько Дэну было лет, не знаю. Кожа — одни морщины, но по повадкам — совсем еще юноша; временами его огрубевшие черты озаряла слабая мальчишеская улыбка. Я сказал «огрубевшие», потому что где-то там, в глубине, все еще таился прекрасный призрак, почти совершенно скрытый за этим иссушенным, стареющим лицом. Для меня Дэн всегда был всего лишь любимым поставщиком Джемрака, привычным мрачноватым персонажем, и с момента отплытия он почти не обращал на меня внимания, моим обучением занимался в основном Габриэль. Но той ночью в Орте я впервые познакомился с Дэном поближе.

Узенькие тропки дышали ароматом цветов. В глазах пестрило от узоров на стенах домов. Мы направились в таверну, или это был просто дом — я уже никогда не узнаю. Из дверей лился золотистый свет. Внутри пела женщина. Низкий голос рвался в ночь, и звук его был подобен райскому пению. Лиловые и белые цветы волнами вились по стенам, нависали над неширокой улицей. Мы зашли в комнату, наполненную весельем: стены были увешаны изображениями святых, за столами хохотали мужчины и женщины — последние были куда красивее девок с Рэтклифф-хайвей. Таинственные заморские женщины, с черными бровями, темной кожей и замысловатыми движениями. Насыщенный ароматами воздух вызвал во рту привкус сладких приправ и мяса. В земляном полу горел костер, над которым в котле готовилась еда.

Я сел за стол спиной к стене, Тим — сбоку, Дэн — напротив. Я глотнул из круглой кожаной фляги какой-то крепкой красной жидкости. Смазливая дружелюбная женщина, болтавшая без умолку на чужом языке, принесла нам тушеное мясо с картофелем. Ничего вкуснее я в жизни еще не пробовал. «Надо перебраться жить сюда, — подумал я. — И плевать на вулкан».

— Видишь, — Дэн потряс передо мной своей ложкой, — я знаю хорошие места.

— Чистая правда! — согласился Тим. — Не представляю, что бы мы без тебя делали.

— Были бы как все остальные, — торжественно заявил Раймер. — Дядюшка Дэн все знает! — Он слегка шепелявил.

Дэн щедро плеснул нам напитка из кожаной фляги, и мы осушили стаканы. Девушка в красном платке, с косами, сидела на деревянных ступенях и играла на мандолине. Я с первого взгляда влюбился в нее и понял, что должен остаться здесь навсегда, что нашел наконец свой настоящий дом и буду теперь счастлив навеки. От россыпи невозможно сладких звуков в груди защемило. Подвыпившие посетители затянули мелодичную песню. Цепляясь за штанину, ко мне на колено взобрался крошечный котенок. Теплый комочек замурлыкал, уткнулся мне в подмышку и принялся меня вылизывать. Большие и маленькие собаки бродили под столами, выбегали на улицу и возвращались в дом. Повсюду вышагивали куры и клекотали, разинув сердитые острые клювы. Тим исчез. Я оглянулся, ища его глазами, но все вокруг закружилось: яркие цвета, огонь, красный платок, синие балахоны… Дэн все еще сидел напротив, с усмешкой поглядывая на меня своими небольшими, близко посаженными глазами из-под низких морщинистых бровей. Он оперся на локоть, наклонился через стол и посмотрел мне прямо в глаза.

— Вот что, Джаф, — сказал он, — никогда не забывай этого.

— Чего, Дэн? — со смехом спросил я: крепкое красное вино ударило мне в голову, и я осмелел. На вкус оно было как кровь, когда губу закусишь или зуб кровит. — Давай поделись мудростью!

— Я уже все сказал. Этого достаточно. Просто никогда не забывай.

— Чего «не забывай»?

Во рту у него была длинная коричневая сигара, и он изящно помахивал ею, создавая вихри неожиданно яркого голубого дыма.

— Вот этот дым, — серьезно произнес он, — помни этот дым до самой смерти. — И принялся тихонько напевать «Табак — индейская трава…».

Нам принесли еще вина и маленькие ярко-желтые пирожные, приторно-сладкие и чем-то пропитанные.

— Вот эти — очень вкусные, — сообщил Дэн, и мы принялись их поглощать, — предел мечтаний. Ради таких пирожных умереть не жалко. — Он усмехнулся. Рука описала в воздухе подобие круга.

— Ты Мадонну когда-нибудь видел?

— В каком смысле? — невпопад спросил я, осушил стакан и тут же схватил бутылку, чтобы налить еще, пролив несколько капель.

На глаз было не понять, сколько осталось вина, но на вес бутылка оказалась тяжелой. Котенок выпал у меня из подмышки и соскользнул на пол с недовольным мяуканьем.

— Мадонну, — повторил Дэн. — Идем взглянем, она на втором этаже.

Я не хотел вставать, но он уже поднялся и жестом пригласил меня подойти туда, где ангел с мандолиной все еще извлекал из своего инструмента небесные звуки кончиками смуглых пальцев.

Я последовал за Дэном.

— Смотри, прекраснее этого ты мало что в жизни увидишь.

Я поднял голову. Живая девушка, та самая, с мандолиной, осталась по левую руку. Мелодия стихла, теперь музыкантша просто бесцельно перебирала струны. Над лестницей прямо на стене была нарисована картина: Матерь Божья развернула свой плащ, покрывая им весь мир. Не знаю, как это получается, но бывают такие картины — глаз не видно, но смотришь и знаешь, какие они, просто знаешь — и все.

— Ты ведь знаешь, — произнес Дэн, выдыхая мне в лицо теплые винные пары, — что у меня есть жена?

— Знаю, — подтвердил я.

— Я люблю свою жену.

Та самая — высокая светловолосая женщина, с младенцем на руках, остальные дети толпятся вокруг ее юбки. Гренландский док. Лондон. Славный Лондон. Ах, этот Гренландский док! И жареная рыба, и серые небеса, и запахи рынка на Уотни-стрит, когда только-только начинает светать.

— Она родилась за городом, — продолжал Дэн, — среди болот.

— Я ее видел.

— Видел?

— На пристани.

— Ну конечно, — пробормотал он, — конечно, ты ее видел.

Мы в оцепенении разглядывали картину. Я скосил глаза и увидел, как девушка в платке лениво разглядывает меня без тени интереса. Захотелось еще выпить. Вернувшись за наш стол, я наполнил стакан почти до краев. Пусть мне потом будет плохо, но это потом, не сейчас. Мне было все равно.

— Когда мне было столько лет, сколько тебе, — снова заговорил Дэн, садясь напротив, — когда, когда… эх, когда же это было… — Размахивая стаканом в такт своим словам, он пролил на пальцы немного вина.

Широколицая женщина подсела к нему и поцеловала его в щеку. На шее у нее висел маленький ключ, привязанный к голубой ленточке. Дэн приобнял женщину за талию и запел, откинув назад голову и прикрыв глаза:

Западный ветер дует,
Брызжет мелким дождем.
Уютно в теплой постели лежать
С любимой моей вдвоем.

Бог ты мой, ну и голос! Не просто голос как у всех, а такой, что до печенок пробирает. У меня снова слезы подступили к горлу. Глупое пьяное сердце! Краем глаза я увидел, как Тим и та девушка выскользнули за дверь. Тяжко вздохнув, сердце упало. Не было для меня нигде уютной теплой постели. Котенок вернулся.

— Ее зовут Элис, — сообщил мне Дэн.

— Элис, — повторил я.

— Элис.

Ох, Элис, Элис. Где же моя Элис? На колене урчал котенок.

От смеха глаза у Дэна превратились в узкие щелочки, а уголки губ опустились. Он подлил мне еще крепкого красного вина и поднял воротник своей куртки. Женщина, сидевшая рядом, закрыла глаза и положила голову ему на плечо, словно приклеилась. Когда Дэн наклонялся через стол, голова женщины наклонялась вместе с ним, точно лисья морда у шикарной дамы на горжетке. Низким доверительным тоном он спросил:

— Я когда-нибудь — когда-нибудь — рассказывал тебе, как видел ангела?

Я помотал головой. Господи, ну я и набрался! Свет от огня плясал на впалых щеках Дэна, отчего он выглядел старым, до ужаса старым.

— Дело было в Вальпараисо.

Он перешел почти на шепот, и мне пришлось наклониться вперед, чтобы лучше его слышать, отчего к моему горлу опять начала подкатывать тошнота.

— Я лежал в канаве, — продолжал Дэн, — и какая-то собачонка только что помочилась мне на плечо. — Он глотнул вина. — «Господи, — сказал я, — спасибо тебе, Господи, спасибо! Ведь могла и на лицо напрудить».

Я прыснул со смеху. Котенок встал и принялся кругами ходить у меня на коленях, впиваясь в них коготками.

— «Воистину, воистину, ты милостив».

При этих словах женская голова на плече у Дэна немного сдвинулась.

Комната поехала вбок. Тонкие иголочки кошачьих когтей прорвали мне штаны и впились в ноги. Во дворе пели на несколько голосов. Кто-то с кем-то ругался, но, судя по интонациям, не всерьез.

— Луна хохотала, глядя на меня, — рассказывал Дэн, входя во вкус, — злорадно поглядывала из-за разбухшей тучи. — Он распрямился.

«Сейчас меня вырвет, — подумал я. — Нет, только не это. Не надо».

— И я заорал на луну: «Над кем ты смеешься?» — Он выбросил вперед руку. — Толстомордая! Слезай вниз и посмейся. Я тебе покажу, что такое смешно!

Дэн вскочил, оттолкнув стол. Бутылка покатилась на пол. Котенок спрыгнул вниз, а женщина незаметно исчезла.

— «Слезай, хватит паясничать!» — кричал я луне.

Он стоял в длинном распахнутом плаще, с всклокоченными волосами, взгляд его блуждал.

— И тогда, — тут Дэн снова сел и понизил голос, — тогда-то и явился ангел. Ростом — футов восемь примерно, очень высокий. Босиком. Ступни у него были серебряные! Можешь себе представить? Ноги из настоящего серебра. И крылья тоже. Они задевали за стены домов по обеим сторонам улицы. Хочешь знать, что он мне сказал?

— Очень хочу, — признался я.

Дэн наклонился ко мне и продолжил свой рассказ еще тише, с необычайной серьезностью:

— Он сказал: «Вставай, глупец несчастный! Вытаскивай свой вонючий зад из канавы и закрой свой бестолковый мерзкий рот, пока я не закрыл его тебе сам». После этого он дал мне пинка! — Дэн схватил себя за запястье и выпятил нижнюю губу. — Но я уцепился за его серебряную щиколотку. На ощупь — холодная. И он взмыл вверх, раз — и полетел, а я так и остался висеть у него на ноге. Он летел к моему кораблю, и городские огни кружились внизу, и ветер свистел в ушах, и корабли в гавани все кружились. — Дэн откинулся на спинку стула и взял стакан. — А потом он опустил меня на квартердек, мягко, как перышко, и сказал: «Считай, что тебе повезло. В следующий раз я утоплю тебя в вине». Обернулся комаром и улетел. Вот и вся история.