Мы сели, и я увидела перед собой бокал красного вина. Я взяла его за ножку и немного отпила, от сухой и мшистой текстуры вина вязало во рту. Арт тоже поднял бокал и романтично потягивал из него, не спуская с меня глаз. Он был подстрижен куда короче, чем тогда, в зале ожидания, где я наблюдала за ним. В тот раз у него уже намечалась бородка, а теперь он был так чисто выбрит, что подбородок и щеки казались фарфоровыми. А он не разобьется, если я прикоснусь к нему? Может, всё развалится? Как только я села, он схватил меня за руку и крепко сжал её. Ладонь у него была сухая и податливая, совсем не похожа на фарфор.

Нет, ничего не развалится. Уж я об этом позабочусь.

И тут случилось страшное. Я только пришла, а сказать было уже нечего. Язык впустую ворочался во рту, будто что-то искал — что угодно, лишь бы заполнить разверзшуюся пропасть, пока еще не поздно. Я совершенно и бесповоротно впала в ступор. Глаза у Арта были большие, и под его обезоруживающим взглядом я только о том и думала, какая у него бледная кожа, даже бледнее моей, и какие на ощупь его волосы. Колючие, наверное, как щетина. Уж точно не мягкие. Так прошло несколько секунд или, может, минут — но по ощущениям, пролетели годы, а я все никак не могла приземлиться.

Арт улыбнулся, обнажив ровные белые зубы с небольшой щербинкой между резцами размером с ребро копеечной монетки. «Я это предусмотрел». Он запустил руку под стул и, поднявшись, экстравагантным жестом протянул руку вверх, медленно опустив на голову миниатюрный желтый праздничный колпак с пушистыми флуоресцентными помпонами.

— С днем первого свидания! — пропел он, торжественно раскинув руки.

Я рассмеялась, и бордовые капельки брызнули у меня изо рта, который я тут же прикрыла руками, будто его и нету вовсе. Арт достал из-под стула вторую шляпу, на этот раз в форме лодочки с длинными кистями вроде лошадиных хвостов на обоих концах. Он сунул шляпу мне в руки.

— Я подумал, это разрядит обстановку. Подыграешь?

Ужаснувшись, я растерянно взяла ее за кисточку. В ресторане все и так уже, наверное, пялятся.

— Я…

— Не бойся, надевай!

В итоге я надела шляпу не потому, что хотела, а потому что так мы могли сойти за настоящую пару, которая празднует день рождения или годовщину. И другие посетители будут шептаться: «Они, наверное, давно знакомы. Иначе они бы так не выпендривались, да?» Я тоже улыбнулась Арту, как будто это все — ради него, и только малая толика смущения сквозила в моей улыбке. И знаете что? Как только я натянула эту шляпку, что-то изменилось. Я даже перестала следить за чужими взглядами, и эта возмутительная шалость затмила нашу с Артом смутную предысторию. Мы в хорошем смысле отгородились ото всех остальных. Стали той самой шумной парочкой, которую все старательно игнорировали. Гениально. Так у нас появилась первая смешная история. Помнишь те шляпки, милый? Расскажи им про шляпки!

Арт отодвинул портфолио на край стола, не открывая, так что свое я решила даже не доставать. Все вдруг встало на свои места, и мы весь вечер провели в одном ритме, рука об руку, не замечая течения времени. Он немного рассказал мне о своей семье в Висконсине и о том, как лет в двадцать переехал в Нью-Йорк, подальше от своих земляков. Он не вдавался в подробности, и когда я стала расспрашивать, он просто покачал головой и отпил из бокала. Не то чтобы Арт избегал разговоров, но, как я поняла, он считал свою американскую жизнь делом минувшим. В Англии он жил всего пару месяцев, но создавалось впечатление, что он твердо решил порвать с прошлым. Он сказал, что так «проще». Так что мне достался Артур, не обремененный грузом прошлого, и это не могло не радовать. Никаких лишних хлопот.

Я все время за ним наблюдала. В разговоре я заметила у него странный тик — теребить мочку уха каждый раз, когда он обрывал предложение, а еще он начинал искоса поглядывать на меня, если я болтала больше двух минут подряд. За ужином он избегал касаться приборов зубами или губами и только закидывал еду в рот. Слушал он меня с широко открытыми глазами, слово белками глаз он лучше слышал.

Наш маленький столик был расположен перед огромным аквариумом, который доставал до потолка и тянулся во всю стену. Стекло было толщиной с кирпич и издавало глухой стук, если Арт касался его костяшками пальцев. На уровне глаз среди водорослей вился косяк рыбок гуппи с искристыми хвостами, и рыбки, пятнистые, как далматинцы, сквозь мглу аквариума плыли за моим пальцем, который двигался по ту сторону стекла. Мы выбрали себе по рыбке. Арту полюбилась белая гуппи с голубоватым отливом, он назвал ее Буревестником, а мне понравилась самка коричневого сома, которая копалась в песке, распустив кошачьи усы; морда у нее была, как у выдры. Она одна плыла не спеша, и я сумела рассмотреть крошечные швы, набухшие стежки, благодаря которым она не рассыпалась на части.

Подходящего момента обменяться портфолио так и не представилось, поэтому мы решили оставить это под конец и забрать их домой, чтобы почитать на досуге и обсудить на следующем свидании. Меня это даже воодушевило, хоть я и не сказала этого вслух, но так я хотя бы не обмирала от страха раскрыть неизбежное. Вот бы мы все могли так же отсутствовать, когда стоим обнаженными в первый раз посреди чужой комнаты.

На удивление, решить, что включать в портфолио, оказалось легче, чем определиться с нарядом на вечер. Компания «Истон Гроув» прислала мне официальный список с инструкцией, но мне он не понадобился. Я как будто заранее знала, что от меня потребуется, да и выписать все на бумагу оказалось проще, чем пережить.

Я включила туда и мое резюме, где вкратце описала свою карьеру, начиная с работы в пекарне (еще подростком) и кончая трудоустройством в страховой компании «Стокерс». Я старалась сделать упор на своих обязанностях, строила из себя «завидную партию»… Но факты были налицо: на деле я скорее «мелкая сошка». Осознав это, я подумала, что лучше все-таки выложить все начистоту. Моя работа состояла в обработке заявлений на мелкие страховые выплаты. Сама я никогда не общалась с клиентами; мое дело сторона, сидеть и превращать ущерб в активы, но иногда мне доводилось наблюдать эти встречи — все при параде, в пиджачках и галстучках, — по ту сторону стекла переговорной. Иначе говоря, я наблюдала чужие невзгоды и подкручивала шестеренки, чтобы выгадать в дальнейшем пару-тройку копеечек. Впрочем, сколько бы ни упало в их кошелек, им все будет мало. По глазам всегда видно, даже если с их губ не слетает ни слова.

В общем-то, история моей карьеры была довольно жалкой, поэтому я приложила фотографию дома, в котором выросла, на побережье, в графстве Нортумберленд; на заднем плане — домики в ряд, выкрашенные в пастельные тона; еще я распечатала две мамины картины (на одной я сижу за столом с книгой в руках, на второй — морской простор, раскроенный надвое телом синего кита в прыжке) и вложила USB-флешку с песнями Эдит Пиаф. Когда речь заходила о музыке, я и двух слов связать не могла, все казалось слишком… пафосным. Но эти мелодии я знала наизусть и, хотя совсем не разбирала слов, это не имело значения, ведь сами ноты заставляли кровь бурлить в венах. Надеюсь, Арт меня поймет, хотя бы отчасти.

Все бы ничего, но в портфолио все-таки недоставало чего-то особенного, чего-то говорящего обо мне. Это меня беспокоило, ведь самое важное всегда угадываешь между строк. Я пыталась что-то написать, стихотворение, пару многозначительных фраз, но все было глупо и не к месту. Проведя несколько вечеров за этим тщетным бумагомаранием, я поставила крест на творческих потугах и вместо этого вложила в папку старую фотографию чайки, которую сто лет назад нашла на одной барахолке. В этот момент я пожалела, что у меня уже нет тех перьев в рюмках для яиц. Какой был бы красивый жест, вложить между страниц что-то настолько неопровержимое. Но у меня не осталось ни одного перышка.

Когда я добралась домой из «Ля Фолим», выпитый шираз уже подступал к горлу. Я закрыла дверь в квартиру и упала ничком на диван. Комната перед глазами плыла, стены дрожали и пульсировали в такт голосу Арта, отзываясь на каждое сказанное им слово. Было уже поздно, в квартире тишина, но у меня в голове все гудело.

Я включила телевизор, чтобы перебить этот гул, присела к журнальному столику, потянула бегунок на кожаной папке и раскрыла портфолио. Он вложил резюме, идеально приглаженное, где в деталях описал свой путь становления от начинающего копирайтера до полноценного писателя. Здесь же был список опубликованных романов, и я насчитала семнадцать, включая тот, что был в работе. Я поняла, что не читала ни одной книги из списка, хотя пара обложек была мне знакома. Сплошь детективы, не мой жанр, зато в мягкой обложке они отлично расходятся в аэропортах как легкое чтиво для отпуска. Ему бы я такого ни за что не сказала, но я презирала такие книги. Жизнь в них шла по привычным шаблонам, и у меня бежали мурашки от того, что главный герой — как водится, напичканный несовершенствами, — утверждает, что и не подозревал, как все обернется.