Он показал нам с Артом задники для фото, которые одобрили в «Истон Гроув», и мы, исподтишка обмениваясь красноречивыми взглядами, хихикали над самыми дурацкими: пустой пляж с рядами пальм, площадь перед Пизанской башней, заросшие травой склоны острова Пасхи с гигантскими головами. Мы остановились на голубом размытом заднике с перистыми облаками — как на старых фото для выпускного альбома. По крайней мере, не такой нелепый, как все остальные.

Фотограф посадил нас рядышком на коробку, задрапированную синей тканью, и попросил сначала посмотреть друг другу на брови, потом в воображаемый водоем между нами, а затем сказал следить за его пальцем: вот сюда, теперь сюда и вот сюда. Все эти позы давались нам с трудом, одна хуже другой. Арт, по всей видимости, боялся лишний раз ко мне притронуться, и даже когда он все-таки притягивал меня поближе, я почти не ощущала на плечах его руку. А мне, наоборот, руки девать было некуда, и я просто мяла колени.

«Попробуйте другую позу. Дышите. Дышите. Вдыхайте носом, выдыхайте ртом, губы не поджимайте, вот так». Ноздри у фотографа на вдохе непристойно раздувались, а на протяжном выдохе отвисала челюсть. Выглядело это все не слишком фотогенично. «Расслабьте-МЫШЦЫ-ЛИЦА».

Мы оба старались. Я мельком взглянула на Арта и поняла, что он все делает не так: хмурит брови, с силой выдыхает и сжимает губы. Фотограф потер раскрасневшееся лицо и велел нам встать, попружинить в коленях, помахать руками. После чего мы порепетировали за кадром, как держаться за руки, глядя при этом на наши сплетенные пальцы.

Когда эта пытка наконец завершилась, фотограф подозвал нас к экрану посмотреть предварительный результат. Он прокручивал бесконечные ряды превьюшек, пока не долистал почти до самого конца папки. Он показал на четыре практически идентичные фотографии.

— Я думаю, лучше у вас не получится, — сказал он. — Да, извините. Эти точно лучшие из худших.

Он отдал нам на руки четыре распечатки в конверте, и когда мы вернулись домой и разложили их на столе, то долго морщились на наши несуразные лица. Я на всех фотографиях смотрела на Арта, словно хотела что-то сказать, как будто с моей приплюснутой верхней губы вот-вот сорвется буква «б» или «п». Арт смотрел мимо меня, на что-то за кадром, и, видимо, моргнул в этот момент, поэтому глаза на снимке смазались.

Стоя в одиночестве у вазы, я вполголоса пробормотала: «Лучше у нас не получится».

Но как бы мучительно все это ни было, я радовалась даже такой ужасной фотографии. Из-за того, что мы заранее навели тут красоту и лоск, в день переезда я чувствовала себя самозванцем в чьей-то чужой жизни. В этой новой обстановке даже мои собственные вещи приобрели чужеродный, жуткий вид, и я опасалась к ним притрагиваться. Хотя бы по фото было видно, что я здесь живу.

Мы освежили интерьер везде, за исключением чердака.

Наличие чердака было обязательным пунктом в договоре аренды, и нам дали добро выкидывать или пользоваться всем, что мы там найдем. По большей части это был всякий хлам: продавленные подушки, коробки из-под обуви с кучей старых бумажек и выцветших счетов, замызганные ящики для инструмента, в которых гремели шурупы, и пакеты для благотворительности, набитые старыми простынями и новогодними украшениями. Мы наняли мусоровоз и выгребли все подчистую; на месте барахла образовалось гулкое пространство, даже больше, чем на планировке дома.

По бокам на чердаке стояли деревянные скамейки вроде тех, на которых сидят старшеклассники на школьных собраниях; из всей мебели мы оставили только их. Под слоем пыли мы обнаружили, что обещанный паркет был еще в хорошем состоянии, хотя и глубоко поцарапан. Я ползала на четвереньках, вычищала и полировала, а потом дезинфицировала его, пока Арт развлекался с кисейной паутинкой, которая тянулась за ним по пятам.

Расчистив чердак, мы покрасили стены с потолком в темно-сливовый цвет, а желтую электрическую лампочку заменили на другую, дневного света. В дальнем углу было небольшое слуховое окно, и я драила стекло, пока снаружи не пробился нежно-сиреневый свет.

Когда свет был выключен и трубы монотонно гудели, комната напоминала полое чрево, и выбраться оттуда можно было только через узкое отверстие, ведущее на первый этаж. Мы не стали его обставлять безделушками, чтобы не за что было зацепиться или запнуться, и оставили только картонную коробку с клетчатым полотенцем, ситцевое постельное покрывало (сложенное вчетверо и засунутое в угол чердака) и пластиковый ящик для фруктов, выстеленный зеленой флисовой курткой, которую Арт уже не носил. Под конец мы поставили в дальний угол пластиковый поддон, как значилось в инструкции, и засыпали его деревянными гранулами с ароматом сосны. Но даже разделавшись с чердаком, я все равно поднялась туда вечером с банками краски, чтобы поровнее наслоить сливовый цвет и окончательно подготовить комнату для будущего жильца.

Мы жили в доме уже недели две. Я выбрала платье с узором в виде черных ив и накрасилась в изысканные серо-коричневые тона. Я протянула руку за кулоном со скворцом, но в итоге выбрала массивный серебряный чокер. Он неприятно давил на шею, но я его не сняла, ведь он так хорошо смотрелся с нарядом. В зеркале спальни отражалась я и в то же время не я. Идеальная версия меня. Уже совсем взрослая. Я приложила к шее прохладный стакан, пытаясь остудить тревожно-красные лепестки, распустившиеся у самого горла.

Арт прокрался в комнату, уже переодевшись в твидовые штаны с рубашкой в огурцах, туго застегнутой на верхнюю пуговицу.

— Я так волнуюсь. А ты? — прошептал он, подойдя со спины и прижавшись ко мне грудью.

— В ужасе.

— Может, я смогу помочь. Закрой глаза.

Он взял меня руками за плечи, и я откинула голову, подчиняясь темпу его пальцев. Через пару мгновений он меня отпустил, и я упала во тьму одиночества.

— Повернись.

Я обернулась на каблуках и протянула руки к нему, но Арт куда-то исчез. Когда я открыла глаза, он стоял передо мной на одном колене. Я сразу поняла, что происходит, но от неожиданности я просто потеряла дар речи. Арт рассмеялся и взял мою руку.

— Не бойся, все в порядке. Ты согласна, Нора?

Мне теперь стыдно за то, как я тогда себя повела. Но шок на то и есть шок. Бей или беги. Я стояла в замешательстве, совсем сбитая с толку.

— Арт, кто тебя на это подбил?

— Никто. Это все я. Ну и ты, понятное дело.

Я обхватила левой рукой зардевшуюся шею. Женаты? Мы? «Артур и Нора». Мы уже и так решили идти рука об руку до конца наших дней, так почему сейчас все кажется иным? Наверное, я просто думала, что мы сперва все обсудим и, как обычно, примем решение вместе. Я думала, что распрощалась с сюрпризами, даже смирилась с этим. А тут Арт достал динамитную шашку, размахивая спичкой у самого фитиля. Хороший взрыв или плохой?

— Я так понимаю, это да, дорогая? А значит, мы сможем встретить Новый год красиво?

Что мне было делать? Я кивнула, словно бестолковый манекен. Арт поднес мою руку к губам для поцелуя, после чего достал из кармана красную коробочку. Вот и оно.

— Можешь думать, что я параноик, но я не хотел его доставать, пока не был уверен.

Он открыл коробочку, и я увидела золотое кольцо с белым камнем, отливавшим то зеленым, то алым. Он напоминал окрашенное стекло.

— Это огненный опал. Не такой, как все, тебе под стать.

Ведь мы с тобой другие.

Арт надел мне кольцо на костяшку и повертел его в разные стороны, чтобы протолкнуть до конца. Я взглянула на свою новую руку, и ядрышко на ней сияло, как небесный самородок, а кожа вокруг него вспучилась так, будто лопнет в любую минуту. Может, я, конечно, все надумала, но я могла поклясться, что уже тогда палец начал неметь.

— Оно прекрасно.

И я тут же начала задавать себе все эти классические вопросы. Ну, вы знаете, какие. Я уже иначе себя ощущаю? А я возьму его фамилию? Буду, наверное, по вечерам практиковать новую подпись — Нора Макинтайр? Ах, Боже мой, а они-то что скажут, когда я им об этом расскажу? Мы же только-только съехались, да и знали друг друга всего восемь месяцев. Я не успела познакомить Арта со своими друзьями, и сегодня он должен был их охмурить, чтобы им было легче принять нас как пару, а еще познакомить их с новой мной. Но теперь придется говорить, что мы уже обручены.

Звучит, наверное, как будто я была не рада. Знаю, да, я склонна переживать. Но я была правда счастлива. Подумать только: я совсем недавно съехалась с прекрасным, замечательным, талантливым Артом — и вот мы уже помолвлены. До этого я даже не жила с мужчиной, а теперь у меня появился человек, который хотел расписаться со мной и, на языке романтики, отдать мне руку и сердце. По правде говоря, я разрывалась между ликованием и тревогой и не могла остановиться на чем-то одном.

Внизу, на кухне, Арт открыл бутылку с чем-то розовым, сверкавшим золотыми блестками изнутри. Он налил нам два фужера, и мы чокнулись. Я выпила шампанское залпом.

— Боже мой, Нора, во что такими темпами превратятся десерты?

О ежевичном пироге я думала в последнюю очередь. К счастью, я в тот день заранее приготовила суп из артишоков и гужеры со швейцарским сыром. Арт же заведовал запеканкой с джекфрутом [Самые большие съедобные плоды, произрастающие на деревьях; кожура покрыта конусообразными выступами, внутри каждый плод разделен на большие доли, которые содержат желтую мякоть, напоминающую по вкусу дыню, но намного слаще ее.].