Девушка с силой толкнула раздутую дверь, которая процарапала полосу на полу, впустив Кэрис в прихожую.

— Привет, — неуверенно позвала она.

Было тихо и темно, и характерный промозглый холод указывал на то, что гибридные обогреватели давно не включались. Лампа в коридоре исчезла, но рамки до сих пор висели вдоль стен. Как это похоже на Макса, он даже не переустановил их должным образом, когда уезжал. Боль раскаленной кочергой ударила по ее животу, и Кэрис застонала.

На стекле веранды перед ней образовался конденсат, однако в старом коридоре было очень холодно, пока она пробиралась по нему в сторону заброшенной кухни Макса, а в сознании крепла одна мысль. Кэрис потянула за ручку чулана под лестницей, но эта дверь тоже разбухла.

— Нет, — девушка решительно схватилась за ручку, — ты откроешься. — Она рванула ее на себя, навалившись всем телом. Дверь распахнулась, и Кэрис отскочила в стену позади себя, заставив дом недовольно заскрипеть.

Джек-пот: чулан был заставлен старыми запасами из супермаркета, консервными банками и коробками с едой и — это она и надеялась найти — давно просроченными болеутоляющими. Кэрис не запивая выпила две таблетки, потом еще две. Держась за стену, она вывалилась в коридор, отсчитывая пятнадцать минут и молясь, чтобы препарат подействовал. То, что она находилась здесь, после того как он уехал, было похоже на сон.

Прошло пятнадцать минут, до сих пор чувствуя боль, Кэрис вновь выпила две таблетки.

Тишина. Боль обжигала изнутри, и девушка прикидывала, сколько еще болеутоляющего ей потребуется, чтобы пережить это. Мысль была отрезвляющей. Она вызвала «скорую» через свой чип и прислонилась спиной к стене, пытаясь не засыпать, считая балки и декоративные детали над древней деревянной лестницей, ведущей в бывшую спальню Макса. Она думала о том, как они вместе просыпались в этой комнате, как он, стоя у лестницы, звал ее завтракать.

— Кэрис?

Голос доносился от входной двери — кто-то начал молотить в дверь, а затем с трудом открыл ее; она не закрыла замок, когда пришла.

— Привет.

— Вы вызывали помощь?

— Да. Спасибо.

Медработник помог ей пересечь опасные трамвайные пути сразу за дверью и забраться в ожидающий их гибрид. Положив голову на подголовник, Кэрис смотрела на дом Макса, от серого дождливого неба болели глаза, а затем она начала отключаться. Где он был? Медик склонился, чтобы пристегнуть ее, тут же закрыв собой свет, и она вновь попала в сумеречную зону. Он спросил о самолечении, она ответила, с трудом ворочая языком.

— Постарайтесь не засыпать, — сказал он, в то время как она сделала совершенно противоположное.

Кэрис пришла в себя. Она лежала, уткнувшись лицом в подушку, на кровати в углу аккуратной белой комнаты, с настолько острой болью, что на какой-то момент задалась вопросом, не в ад ли попала.

— Она так юна.

Кэрис повернулась в сторону говорившего, того, кто произнес слова, напоминающие адский приговор Европии, но они растаяли, когда из другой комнаты донесся вопль. Девушка свернулась, приняв позу эмбриона, и зажмурила глаза.

Она почувствовала, что в дверях появилась фигура, но двигаться не могла, измученная и напуганная. Боль становилась все сильнее. Когда Кэрис открыла глаза, человек исчез, затем через пару секунд вернулся вместе с другой фигурой в белом халате. Слава богу!

Врач осматривал ее, меряя пульс и рукой оценивая температуру тела.

— Кэрис? Вы меня слышите?

Она кивнула, все еще жмуря глаза.

— Кэрис, ваше тело выталкивает Три-А, однако устройство зажато.

Она опять кивнула, слегка приоткрыв глаза.

— Это вызывает схватки, которые вы переносите на фоне выкидыша.

Боковым зрением Кэрис заметила, как кто-то, стоящий за врачом, вздрогнул от этого слова.

— Хорошо.

— Нам нужно немедленно удалить устройство.

Кэрис взглянула вверх на доктора.

— Здесь. — Врач начал готовить комнату, доставая стерильные инструменты, затем повернул ее на спину.

Кто-то нерешительно подошел, осторожно забрался на кровать и положил голову Кэрис себе на колени.

Кэрис подпрыгнула:

— Ты здесь?

— Я здесь. — Макс улыбнулся, глядя вниз на нее, и она подозвала врача:

— Доктор, передозировка: галлюцинации…

— Я здесь, — продолжил Макс. — Лилиана сообщила мне и сказала, чтобы приехал.

Скрутившись от очередной мучительной схватки, Кэрис захныкала. Макс обхватил ее руками, словно ограждая от этого.

— Тише, я тут.

— Тебя, скорее всего, нет.

— Есть.

— Готова, Кэрис? — Врач кивнул Максу, давая знак, что готов начать, и Макс взял руки Кэрис в свои, закрывая ее, насколько мог.

— Крепись.

Она почувствовала, как обожгло низ ее живота, будто бы кто-то спицами колол ее изнутри. Ее лицо исказилось от боли, внутренней и внешней, холодной и горячей одновременно.

— О господи!

Один последний рывок — и врач отошел, закончив. Макс поднял глаза, когда доктор поместил внутриматочное устройство Три-А в серую картонную чашу, где оно лежало в луже крови. Лицо Макса стало пепельно-серым, и, криво улыбаясь, он вновь посмотрел на Кэрис.

Глава четырнадцатая

Тридцать минут

— Может, нам лучше не разговаривать, чтобы экономить воздух? — Кэрис прерывисто подает в космос сигналы светом от фонарика. Она слишком сильно давит большим пальцем на выключатель, и фонарик выскальзывает из ее руки в невесомость, парит в темноте и, накренившись, уплывает от нее. Она тянется за ним, дергая фал между собой и Максом, который издает протяжный звук, когда Кэрис натягивает веревку, кончики ее пальцев касаются основания фонарика и соскальзывают, так что он снова ускользает и становится недосягаемым. — Черт.

Макс пытается дотянуться до него, но тоже безуспешно, и на мгновение они врезаются друг в друга.

— Извини.

Они смотрят, как фонарик уплывает от них, лампочка горит, и, когда он поворачивается, освещая их, нить накаливания отражается в глазах Макса и Кэрис. Но луч исчезает, пуская пучок света в пространство, а затем, попадая в вакуум, гаснет.

Макс пожимает плечами.

— О чем ты говорила?

— О том, стоит нам разговаривать или нет. Экономить воздух.

— Стоит, — отвечает он. — Конечно, нам стоит говорить. Мы не можем опускаться в полной тишине, во имя Бога.

— Во имя Бога? Ты сейчас атакуешь меня религией? — спрашивает Кэрис.

— Нам нужна любая доступная помощь, Кэри.

— Помощь не придет, Макс. ЕКАВ…

— Я не их имею в виду.

— Кого же тогда?

— Если Бог существует…

— Ты же не веришь в это, Макс. Не ты, не в этой жизни. Когда речь заходит о Европии, ты на другой стороне, а не сидишь в доме веры, молясь Всевышнему.

— Мы не в Европии.

«До боли очевидное заявление», — думает она, но ничего не говорит.

— Мне известно только одно, — продолжает Макс, — здесь мы нуждаемся в открытом разуме. Тут, в глубине космоса. Я думаю, нам стоит попробовать… поверить.

— Правда?

Он кивает:

— Я должен знать, что мы не одни.

— Но ты же ненавидишь религиозные заморочки.

— Вовсе нет. Я просто их не понимаю. — Макс ерзает в скафандре, задумавшись над тем, как это объяснить. — Я вырос под гнетом утверждений, будто религия разделяет людей, способствуя тому, что другие боятся или ненавидят тебя. Одни люди настолько сильно верили в простую историю, что считали кощунством, если иноверцы полагали истинной в какой-то мере расходящуюся с их догматами версию. По-моему, это сумасшествие. Так много войн началось из-за этого.

— Я знаю. Вера может быть забавной вещью для неверующих людей.

— Но религия отличается от веры. Верить или не верить — в Европии это просто. И если бы мы были верующими, то сейчас уже молились бы.

— Я думала, нам нужно продолжать говорить друг с другом, — произносит она раздраженно. — Ты же только что сказал именно это.

— Да. Я не ожидаю, что мы начнем молиться.

Пока они, постоянно двигаясь, вращаются в туманных сумерках звезд и метеоритов, под ними над Индийским океаном формируются облака, вытягивающиеся в перистую нить вдоль его насыщенной синевы. Кэрис вздыхает:

— Ну ладно. Ради бога, скажи, что нам нужно делать, чтобы показать эту веру?

— Говорить, — отвечает Макс, — все оставшиеся у нас минуты. Мы должны говорить до конца. Про все хорошее, что произошло с нами.

— А как насчет плохого? Или печального? — Она запнулась. — К примеру, о том, как ты ушел?

— Я вернулся.

Она молчит, и несколько секунд проходят в тишине.

— Нам это нужно? — спрашивает Макс.

— Вера?

— Фонарик. — Он указывает на то место, где, все еще крутясь в микрогравитации, фонарь удаляется от них в свободном падении.

Кэрис смеется:

— О нет, не особо.

— Мы могли бы справиться, если бы нам немного повезло, — вздыхает Макс.

— Кризис твоей новообретенной веры?

— Нет. Но настало время для подобного вмешательства, — говорит он и смотрит на ее индикатор воздуха. Затем бросает взгляд на свой, и ему становится плохо. — Или чуда.

— Макс, — нерешительно начинает она, — ты веришь… я имею в виду, раньше, когда мы наблюдали за звездопадом, ты упомянул Анну.

Он смотрит на нее и ждет.

— Что она может быть где-то здесь.

— Да, упомянул.

— Тогда ты веришь в то, что жизнь Анны в каком-то смысле не прервалась? — Он думает об этом, в то время как Кэрис продолжает: — Ты всегда был настолько уверен, что религия — это нечто, созданное во имя других.

— Однако в космосе не существует рая и ада, Кэри. Мы знаем это, находясь здесь.

— Но когда до этого дошло, ты сказал…

Он кивает:

— Я понимаю, о чем ты.

— Значит ли это, что ты веришь в жизнь после смерти?

— Я где-то читал, — осторожно говорит он, — что жизнь после смерти — это то, что мы оставляем в других.

Кэрис обдумывает его слова, отворачиваясь от Земли, чтобы взглянуть через астероидное поле на звезды над ним, точечный свет которых огромной паутиной окружает их насколько хватает глаз.

— Анна не живет, — наконец произносит она. — У нее не было шанса оставить что-то после себя. Даже тела. Вероятно, даже мозга.

Его голос нежен:

— Ты и я — здесь, мы говорим о ней. За свое короткое существование она изменила все наше будущее. Она осталась в нас.

* * *

Макс специально приготовил морковный пирог, но когда он позвонил в дверь квартиры напротив набережной, то понял, что это было лишь незначительным жестом. Дверь открылась, и его голос стал формальным, а манеры неловкими. Кэрис лицом к окнам неподвижно сидела в плетеном кресле с высокой спинкой, через балкон глядя на море.

— Привет.

— Привет. — Она не повернулась к нему.

— Я принес тебе пирог, — сказал он, зная, что это было неправильной фразой. — Ты в порядке?

Она повернула голову:

— Ты вернулся.

— Да.

— В мой Воеводу.

Он обдумывал свои дальнейшие слова.

— Я рад, что Лилиана позвонила мне. Я бы хотел знать…

Кэрис прервала его резким голосом:

— Я пыталась тебе позвонить.

— Извини. Я скучал по тебе.

— Садись, — все, что она ответила.

Макс пошел ва-банк и отрезал два куска морковного пирога, робко присев на диван в темной комнате. Кэрис повернула плетеное кресло спинкой к морю и взяла тарелку с пирогом.

— Мне хочется кое-что прояснить, — сказала она, откусывая кусок сливочной выпечки. — Я была также удивлена, как, полагаю, и ты, когда узнал, что я беременна.

— Да, — осторожно ответил он.

— И я не хотела ребенка, не особо. Меня просто немного травмировал этот процесс.

— Могу представить. Ты…

— Так что я опечалена, но это странная грусть.

Макс наклонился вперед:

— О чем ты?

— Это имеет научное объяснение: уровни гормонов меняются, мое тело снова приходит в норму. Между тем есть кое-что еще — я потеряла нечто неосознанно желанное, если это имеет какой-то смысл.

Он взвешивал слова, отчаянно пытаясь сказать все правильно.

— Я уверен, у тебя в жизни еще будет шанс сделать это снова, Кэри. В нужное время.

— Может быть. Однажды. — Она поставила тарелку на ногу. — Когда тебе говорят, что у тебя не может быть чего-то, я думаю, очень по-человечески начинать хотеть этого.

* * *

— Вот почему я считаю, что вера сбивает с толку, — говорит Макс, отчаянно и безуспешно пытаясь почесать свое тело внутри скафандра. — Ты проводишь столько времени в молитве и ожидании. Ждешь чуда.

— Верующие очень терпеливы.

— Меня совсем не впечатляет это. Я не думаю, что мог бы провести остаток жизни вот так, ожидая доказательства.

— Все оставшиеся двадцать пять минут или меньше?

Макс закрывает глаза.

— Возможно.

— Теперь ты агностик? [Человек, не верящий ничему, что нельзя было бы подтвердить с помощью органов чувств. (Примеч. ред.)] — скептически спрашивает Кэрис.

— Думаю, да.

— Это продлилось недолго.

— Я не говорю, что точно верю или не верю. — Макс дергает рукав своего скафандра с двумя соединениями, пытаясь выгнуть запястье назад, чтобы добраться до части руки где-то над лучезапястным суставом. Ткань растягивается, когда он тянет ее, она намного тоньше и универсальней жестких, более старых версий космических скафандров. Он не может достать до места, которое чешется, поэтому царапает податливую, похожую на неопрен [Вспененная резина. (Примеч. ред.)] ткань. — Я только говорю, что мне нужно будет какое-то доказательство. Но я не стану ждать его всю оставшуюся жизнь. Не думаю, будто когда-либо отличался особым терпением. — Почесав нужное место, он удовлетворенно выдыхает. — Не считая того времени, когда я каждый день приходил, чтобы увидеться, пытаясь убедить тебя вернуться ко мне, — тогда я был очень терпелив.

— Хм-м, — говорит Кэрис.

* * *

Они сидели в той же комнате, на тех же плетеном кресле и диване, сквозь толстые фасадные окна балкона доносился слабый рев океана.

— Я думала над этим, — сказала она, — и я не принимаю тебя назад.

— Что?

— Мы больше не будем вместе.

— Почему?

— Не хочу, чтобы ты сбегал каждый раз, когда становится трудно.

— Я не сбегу, — возмущенно сказал он.

Кэрис приподняла бровь:

— Появились трудности, и ты ушел. При первом признаке проблем.

— Но я вернулся в ту же минуту, когда получил малейшую информацию о том, что у тебя проблемы. Это считается?

Она взболтнула кофе в кружке, держа теплый фарфор возле подбородка, и ее окутал аромат коста-риканских бобов. Пар полз вверх по лицу Кэрис, образуя подобие маски.

— Нет. Извини. Это хороший жест, так же как и морковный пирог, но нет.

Этот чертов морковный пирог.

— Что тогда?

— У нас слишком разные взгляды на жизнь, Макс, — ответила она. — Возможно, даже конфликтующие мировоззрения. Когда ты решил все закончить, то сказал: «Может, так будет лучше». Для тебя это было облегчением.

Он медленно кивнул.

— Ты все еще считаешь, что мы слишком молоды. По-прежнему уверен, что отношения могут сложиться только тогда, когда мы станем старше.

Он опять кивнул.

— По-твоему, двое становятся лучшими родителями, когда они старше.

Он помедлил, а затем кивнул в третий раз.

— Ты веришь, — подытожила она, — целиком и полностью в индивидуальность. — Она скривила гримасу.

— Меня так воспитали, Кэри, — сказал Макс с отчаянием в голосе. — Это все, во что я был приучен верить.

— Но не я. Мне известно, что я чувствую к тебе, и я была готова открыться миру. Однако ты даже не смог заставить себя рассказать обо мне своим родителям.

— Они не поймут.

— Хорошо, — сказала она просто. — Ладно, я тоже не понимаю. И ты четко обозначил свою позицию на твой день рождения.

Его лицо было удрученным.

— Но… Я не хочу тебя терять. Я хочу быть с тобой.

Макс выглядел очень расстроенным, поэтому Кэрис не стала вести себя мелочно, говоря ему, что он должен был подумать об этом в первую очередь, она просто осталась непоколебимой.

— Нет, Макс. В любом случае, какой женщиной я была бы, если бы так сразу вернулась к тебе после того, что ты меня бросил?

— Счастливой? — с надеждой сказал он, но Кэрис печально покачала головой.

— Я тебя умоляю. Не хочу быть в отношениях на расстоянии, которые и тебя, и меня делают несчастными, к тому же противоречат твоим принципам.

— Подожди. Ты спросила, какой бы женщиной была, если бы сразу вернулась ко мне. Это означает, что ты можешь вернуться со временем?

— Я так сказала? Я не это имела в виду.

— Это такая игра? Ты пытаешься вызвать во мне чувство вины? Потому что, поверь мне, Кэрис, именно его я испытываю. Вернуться, увидеть тебя в мучениях…

— Это не игра, — прошептала она. — Но я не думаю, будто ты пойдешь против того, во что веришь, надолго, просто чтобы быть со мной.

— Что я должен сделать для возрождения твоей веры?

Она задумалась над этим.

— Я не знаю. Что-нибудь значимое.

* * *

— Я больше не вижу фонарик, — говорит Кэрис. — Он исчез.

— Вероятно, ударился о микрометеорит и разбился.

— Здесь так много мусора, это отвратительно.

— Не говоря уже об огромном астероидном поле. Помнишь, какую панику оно вызвало, когда появилось?

— Да. Посмотри туда, — говорит Кэрис, и Макс поворачивает голову в ту сторону, куда она указывает.

— Сатурн, — удивляется он.

— Можно взглянуть на него собственными глазами.

— Мы не должны были видеть его вот так еще тридцать лет или около того, — печально произносит Макс.

— Кольца Сатурна. Сфокусируйся на кольцах.

Он одаривает ее короткой улыбкой сожаления.

— Значит, ты хочешь использовать оставшиеся у нас двадцать минут на разговоры? — спрашивает она.

Он смотрит на нее:

— Да. Мы попробовали все, что могли. Мы в ожидании чуда.

— И мы не хотим, чтобы кто-то из нас отчаивался и сдавался.

— Именно.

— Знаешь, будет быстрее и более безболезненно, — произносит она, — если мы сейчас снимем наши шлемы. Прекратим дышать и покончим с этим по собственному выбору.

Макс в ужасе смотрит на нее.

— Не говори так — ты рассуждаешь, как я.

— Тем не менее это правда.

— Прекрати сейчас же! Хватит. Ты не должна так говорить. Давай рационально расходовать наш воздух, на более позитивные слова.

Она выжидающе смотрит на него.

— Тогда мы разговариваем.

— Нет лучшего способа провести последние минуты жизни, — говорит он, — чем разговаривать с лучшим человеком, которого ты когда-либо встречал.