— Ты не слушаешь…

— Извини, Макс, тут тебе не найти сторонников. Только если поступишь правильно. — Она выжидающе посмотрела на него.

После паузы он покачал головой.

Алина встала рядом с мужем у крыльца, таким образом показывая молодой паре, что они должны уйти. Макс и Кэрис вышли на тротуар, и его мать потянула к себе ручку входной двери, закрывшейся с надежным щелчком.

* * *

Кэрис опустила руку на плечо Макса, когда он присел на бордюр, явно удивленный тем, насколько плохо прошел их визит. Выброшенный из семейного гнезда, побежденный…

Он действительно собирался сделать это?

Макс размышлял, стоит ли постучать и попробовать восстановить отношения или пока оставить все как есть.

Он наблюдал, как вечерняя темнота ползет вдоль белого куба больницы, а свет быстро ослабевает. Сумерки. Его тетя появилась одна в эркере, лицо Прии было безрадостным, и Макс шагнул в ее сторону. Она молча поднесла палец к губам, затем прижала ладонь к стеклу.

Подняв руку, Макс приложил ее к стеклу напротив, движением запястья она активировала чип в комнате позади нее. Рамки на стенах заполнились фотографиями, которых Макс никогда прежде не видел, и он в замешательстве внимательно их рассматривал, двигаясь от рамки к рамке, от изображения к изображению. Его тетя с братом — отцом Макса, — они выглядят счастливыми, но измотанными, держа звезды Европии, за ними море синих и золотых флагов. Его дед присоединился к ним на другом фото, втроем они широко улыбаются, стоя на фоне светящейся красной вывески, на которой написано «Супермаркеты Фокс». Его тетя с мужчиной, которого Макс раньше не видел, вместе сидят в гибридном грузовике, заваленном свежесобранными овощами. Его тетя на ранних Играх Воевод, на фото запечатлен счастливый момент и рядом с ней тот же мужчина.

Фотографии растворились, и появилось последнее фото тети Прии, несчастье отражено на ее лице, словно пятно на экране. Она пожала плечами и опустила руку.

— Я не понимаю.

Тетя, не поворачиваясь, махнула рукой назад, на стены, шепча сквозь стекло:

— Подчиняться правилам в нашей крови. Но это не всегда делает нас счастливыми.

Глава шестнадцатая

Пятнадцать минут

Кэрис вздрагивает:

— Я замерзла.

В космосе очень сильные перепады температуры, поэтому серебристые скафандры запрограммированы определять и непрерывно регулировать ее.

Макс глядит на свой термометр.

— Прибавь тепла на своем термостате. Он должен был сделать это автоматически, но тут большой перепад. Включи его сейчас.

— Ладно. Сделала. А ты?

— Мой сделал это сам, — говорит он.

— Хм. — Она смотрит на свой термометр, стуча пальцем по экрану, будто это что-то изменит. — Я надеюсь, мой скафандр не собирается выйти из строя вдобавок ко всему прочему.

Макс делает гримасу, думая о своем неудавшемся эксперименте с выпущенным из ее ранца кислородом.

— Полагаю, это не моя вина.

— Я уверена, что нет. Просто вот так мне везет. — Кэрис опять вздрагивает. — Я все еще замерзаю.

— Скоро согреешься, теперь термостат работает правильно. И вскоре мы опять попадем на солнечный свет.

— Я думала, когда у меня появится индивидуальный космический скафандр, — она указывает на свое имя, вышитое под синим значком ЕКАВ, — мне наконец-то будет тепло.

Макс растирает ее руки, пытаясь согреть, продвигаясь от кистей к плечам и обратно, хотя из-за герметичности скафандра эти движения бесполезны.

— Ты всегда мерзнешь. Помнишь учебные занятия? Ты обычно дрожала от холода.

Он не упоминает, насколько страшно ему было смотреть, как Кэрис тренируется в бассейнах ЕКАВ, каждый раз, стоило ей задержаться под водой хоть на секунду дольше положенного, мысленно прокручивая происшествие на Играх Воевод.

— Часы погружений под воду в гидрокостюме? — Она указывает на пространство вокруг них. — Действительно идеальная подготовка для нахождения в космосе. Кто знал?

— У тебя, наверное, плохое кровообращение. — Он, кружась, отодвигается назад. — Всегда ледяные руки и ноги.

Кэрис улыбается, игнорируя насмешку.

— Наверное, астероидное поле создает помехи для индикатора температуры, поскольку из-за метеоритов я продолжаю находиться в тени. — Они озираются по сторонам, разглядывая расколотые серые астероиды, некоторые из которых имеют трещины в местах столкновений. — Не говоря уже о межпланетной пыли, засоряющей мою систему.

— И мою, — бормочет он, снова проверяя ее термостат. — Сколько времени у нас осталось?

— Тринадцать минут, — говорит она, пытаясь сдержать страх в голосе. — Некоторые считают это несчастливым числом.

— Я не уверен, будто удача имеет к нему непосредственное отношение, — размышляет Макс, пока мимо них проплывает микрометеорит, направляющийся к Земле. — Если только ты не думаешь, что везение зависит от нашего выбора…

* * *

Родители Макса были непреклонны. Несмотря на звонки, сообщения и последующие визиты сына, его отец так и не подошел к двери. Его мать погрузилась в работу. Отчаянно желая увидеть Кента в последний раз перед их отъездом, Макс вынашивал план, как можно украдкой немного пообщаться с мальчиком.

— Половину своего времени он проводит в больнице, — сказал Макс Кэрис, когда они сидели в местном ресторане Ротации. — Моя мама работает над созданием лекарства. Она чувствует себя виноватой, потому что его заболевание усугубилось, когда они переехали в Македонию из-за ее работы, — он там чуть не умер от загрязнения. Воевода 19, — машинально добавил Макс.

— Кент из-за этого не начал Ротацию?

— Именно. Говорят, он переедет, если почувствует себя лучше, когда немного подрастет, — сказал Макс. Потом его голос стал задумчивым: — В его возрасте я уже жил сам.

Он прибыл к белому кубу под конец часов посещения, проскользнув в дверь, когда выходили последние посетители. Свернув налево и заметив, что охранник исчез за углом, Макс проник в ординаторскую. Тут же решил взять белый лабораторный халат, как и подобало поступить нарушителю, изображающему врача, который пересматривает карточки пациентов. А затем он вспомнил, что этот отрезок стерильного белого хлопка будет абсолютно бесполезен при его попытке пройти через биометрические чипы и регистрацию медицинских работников. Макс пробежался взглядом по Майндшер в поисках запросов, направленных его матери, отчаянно надеясь увидеть геолокацию в ответах Алины. Ее не было.

Услышав звуки шагов группы людей в коридоре, Макс повернулся к шкафчикам, прислонившись к одному и делая вид, будто собирается просканировать свой чип. В комнату вошли пять медсестер, закончившие дежурство и уставшие, но все еще в хорошем настроении. Когда появилась последняя из них, что-то быстро говорившая, Макс повернулся, оставаясь спиной к группе, придержал дверь и мгновенно проскочил за нее. Прямо напротив входа в ординаторскую находилась старомодная маркерная доска, покрытая надписями, волнистые линии вычеркивали рукописный текст. Внимательно изучив доску, он нашел, что искал: имя его матери (и звание), а также список ее пациентов в клинике «АР». Стоило нескольким медицинским работникам выйти из-за угла, и Макс бросился к лифту, сканируя карту больницы. Он направился на верхний этаж.

Было тихо, поэтому парень немного расслабился, пока шел по коридорам отдельных кабинетов и палат. На стенах крутились красочные изображения. Мишка Тедди прыгал на стене рядом с ним. Когда он зашел в палату к Кенту, мишка катапультировался над дверной рамой. Он убрал его с экрана и открыл дверь.

— Привет, дружище.

Кент, сонно приоткрыв глаза, улыбнулся:

— Привет, Мак.

— Как ты себя чувствуешь?

— Мне дают монетку за каждую ночь здесь, — ответил мальчик.

— Очень хорошо. А сколько ты получил за этот передний зуб?

— Шоколад.

— Отличные навыки ведения переговоров. — Макс проскользнул в комнату и сел в кресло возле брата. — Я хотел встретиться с тобой перед моим отъездом из города.

Кент выглядел серьезным.

— С девушкой?

— С девушкой, — согласился Макс.

— Мама и папа ругались.

Макс закусил губу.

— Извини.

— Мне бы хотелось чаще видеть тебя.

— Мне тоже. Я работал в космическом агентстве.

— Только ты меня и обнимаешь.

— Я буду приезжать намного чаще, дружище, — обещаю. — У Макса защемило в груди, он убрал мягкие волосы Кента со лба.

Мальчик пытался бороться со сном и, вероятно, огромной дозой лекарств. Старший брат наклонился вперед, чтобы опереться на кровать, все еще нежно поглаживая его волосы, когда Кент засопел, вновь погрузившись в глубокий сон…

— Как ты сюда попал?

Макс резко вздрогнул, когда его мать раздраженно нависла над кроватью.

— Продолжаешь нарушать правила, — сказала она. — Что ты здесь делаешь?

— Я пришел повидаться с Кентом, — просто ответил он, удобнее устраиваясь в кресле и подняв на нее глаза.

Она растопырила пальцы, чтобы открыть проекцию истории болезни мальчика у подножия кровати.

— Он уже достаточно пережил. Ему не стоит знать о том, что ты собираешься сделать.

— Может, и стоит.

— Нет.

— Не тебе решать.

— Я не хочу, чтобы его считали таким же, как ты, — отрезала она, и Макс опустил глаза, уязвленный этой фразой. — Он будет изгоем, когда люди узнают, что ты натворил.

Набравшись храбрости, парень сказал:

— Тебе нужно больше обнимать его.

Она выключила проекцию.

— Спасибо, Максимилиан. Я не нуждаюсь в советах от кого-то вроде тебя.

Макс поморщился:

— Почему? Потому что я молод? Именно это ограниченное мышление разрушит Воеводство.

— Нет, это ты разрушаешь Воеводство.

Он пригладил вихрь на лбу мальчика, не разбудив его, и, стараясь говорить тихо, промолвил:

— Это социальная демократия, профессор. Возможно, мы найдем людей, которые согласятся с нами, а не с вами.

Она прищурилась:

— Я сильно сомневаюсь в этом. Европия доведена до совершенства благодаря опытному центральному правительству, устанавливающему правила, основанные на том, что лучше для большинства.

Макс подался вперед:

— Но что если ты не права и ее нужно «совершенствовать» и дальше? Нельзя всем навязывать устаревшие правила — они работают, потому что люди сами выбирают такой путь — следовать установленным догмам. Взвешивая различные способы жизни, мы избираем такой. Ты не считаешь, что в этом настоящее значение утопии? Европия была бы на самом деле унылым местом, если бы люди вроде меня, утратив свое любопытство, не спрашивали, зачем нам определенные правила. Лучше быть мертвым, нежели не интересоваться ничем.

Она рассмеялась:

— Как же легко ты разбрасываешься квази-философскими банальностями о смерти и выборе. Второго у тебя скоро не останется. По-твоему, сколько времени пройдет до того, как тебе придется делать что-то ради нее, а не во имя себя? Во имя кого, Макс?

Он обнял маленькое тельце дремлющего Кента и поцеловал его в щеку, вдыхая запах мелового талька.

— Я лучше пойду.

— Да, ты должен идти. Я с нетерпением жду этого выбора, когда придешь в чувство, — надеюсь, это произойдет перед тем, как Представители в Большом Центральном Зале выгонят тебя за столь мелочное несогласие.

Он бросил последний взгляд на брата, затем без единого слова прошел мимо матери.

Станция была переполнена людьми, возвращающимися в пригород с работы, по Стенным рекам непрерывно двигалась информация о прибытиях и отправлениях. Макс осмотрелся в поисках Кэрис, уже начав волноваться, но тут пара холодных рук обвилась вокруг его лица и закрыла ему глаза.

— Либо меня пытается ограбить двенадцатилетний, — сказал он, — либо это худющие ручонки девушки, которую я когда-то знал. — Он повернулся лицом к нападавшему. — Она уже умерла. Хладнокровно убита после неудачной попытки ограбления на станции. Очень печально.

— Как ужасно. — Кэрис приподнялась и поцеловала его в щеку. — Преступники нынче принимают любые обличия. Детей, красивых девушек. — Она взмахнула волосами. — Всевозможные.

— Красивых, да? — Он взял их сумки. — Пойдем, а то пропустим наш гибрид.

— Ты видел Кента?

— Да.

— Все прошло хорошо?

— Да.

Кэрис заподозрила, что односложные ответы указывают на противоположное, но не стала давить на Макса.

— Эй, — сказал он. — А у нас получилось немного пошутить тогда.

— Да уж. — Она повернулась к нему. — Но если ты собираешься указывать на это всякий раз, когда у нас получается, мы никогда не продвинемся дальше.

— Что ты имеешь в виду?

— Давай не будем изучать каждое взаимодействие, чтобы увидеть, есть ли еще что-то между нами, любим ли мы до сих пор друг друга, сможем ли оправиться от разрыва. Если мы будем так делать, то убьем наши отношения. Мы умрем.

Макс промолчал.

— Поэтому давай снова шутить, вести себя непринужденно и планировать сделать ту малость, которая может изменить жизни всех людей нашего возраста.

— Мне понятно, о чем речь, — сказал Макс, поднимая их сумки. — Идеальный сценарий, чтобы оставаться беззаботными.

Они подошли к платформе, где громыхающие двигатели обдавали дымкой кислорода вагоны и пассажиров и создавали атмосферу девятнадцатого века, когда паровоз готовился покинуть маленький городишко. Этот же город был отнюдь не таким: солнце, садясь, вспыхивало светом позади листового стекла станции, бледно-голубой наверху боролся с красными огнями неба на западе.

Поезд был забит, и Кэрис с Максом поднялись к выделенным им местам, устраиваясь на креслах с бледно-серой обивкой и пристегиваясь.

— Готов? — спросила она, и он почувствовал, что Кэрис говорит не о путешествии.

— Готов. — Затем задал ей вопрос: — Ты уверена?

— Конечно.

Она устроилась поудобнее, стоило поезду тронуться, и почувствовала, как ее ударило в живот, когда гибрид набрал скорость, сила инерции вжимала девушку в сиденье. Вскоре город исчез, а окна заполнились лоскутным одеялом полей: коричневых, зеленых и поразительно желтых — рапсовых.

— Ненавижу этот цвет.

Он засмеялся:

— Забавный объект для ненависти.

— Я ненавижу и его название тоже. Надеюсь, если уж на то пошло, утопия однажды решит социальные проблемы такого плана. — Она смотрела на то, как нескончаемым потоком льются фермерские земли.

— Сломленные люди будут всегда, как бы хорошо ни функционировало общество.

Они какое-то время молчали, пока поезд проезжал под Каналом. Потом Кэрис спросила:

— Макс, почему ты сделал это?

— Что именно?

Она кивнула.

— Разве было бы достаточно, если бы я просто рассказал своей семье о нас? — спросил он.

— Да, — ответила Кэрис. — Этого было бы достаточно.

Макс отрицательно покачал головой:

— Лишь на какое-то время.

Они вновь умолкли, наблюдая за пейзажем, перерастающим в ярко-зеленые поля континента.

— Как думаешь, мы ведем себя эгоистично? — спросила она.

— Почему?

— Просим изменить правила только на основании наших чувств.

Он задумался над этим.

— Коль мы так чувствуем, значит, вероятно, другие тоже, или будут, если у них появится такая возможность.

— Даже если на данный момент все просто хотят ускользнуть друг от друга, как сделал ты?

— Эй. — Он запустил руки в волосы. — Это было неприятно.

— Извини. Но ты наш главный образец.

— Думаю, нам стоит дать каждому возможность пережить те же ощущения, которые испытываем мы.

Вскоре гибрид проложил путь через центральный Воеводу, и Кэрис восхищенно уставилась в окно.

— У них есть акведук [Акведук — мостовое сооружение с каналом (или трубопроводом) для подачи воды через овраг, реку и т. п.], как у меня на Воеводе, — сказала она, — но не такой старый и рушащийся. Прямо посреди города.

— Он обеспечивает энергией главные здания — они автономные.

— Ничего себе.

Стены современной плотины поднимались над их головами, кругообразные арки акведука напоминали оборонное сооружение, а внешние резервуары — средневековый ров.

— Это невероятно.

Пока они шли по площадям с выстроившимися в ряд аккуратными кофейнями и языковыми лабораториями, развевающиеся цифровые флаги напоминали Кэрис об Играх Воевод.

— Мы просто явимся туда? — спросила она.

— Нет, — ответил Макс, проводя ее через трамвайные пути. — Я забронировал нам время для встречи.

— С кем?

Он остановился.

— С Представителями, Кэри. Мы выступим в Большом Центральном Зале.

— Правда? Я думала, у нас будет встреча в какой-нибудь боковой комнате.

— Они заинтересованы в том, что мы собираемся сказать.

Она украдкой поправила волосы, обратив внимание на то, что Макс в своей бледно-голубой рубашке выглядел более нарядно, чем обычно.

— Лучше не заставлять их ждать.

С дальней стороны самой большой площади находилось внушительное белое здание колоссальных размеров с десятью изящными светлыми колоннами, служащими фасадом и поддерживающими большую открытую галерею. Вся конструкция была полностью закрыта армированным стеклом, обратной стороной обычной архитектуры Воеводства, заключенной в оболочку и защищенной для потомков. В треугольной открытой галерее был инкрустирован продержавшийся там на протяжении всей истории Европейского союза, с двухтысячного года, официальный девиз Европии: «Единство в разнообразии».

Они вместе прошли через огромный вестибюль, где шаги каждого человека — а их были сотни — эхом отражались от мрамора.

— Смотри. — Он указал вверх на углы. — Сканеры чипов.

— Не удивлена — безопасность превыше всего.

— После Америки.

— Да.

От акустики у них гудело в ушах, пока они шли к стойке регистрации и записывались, протянув запястья к сканеру чипов и фиксируя флексы, чтобы подтвердить свои личности. Когда чип Кэрис загорелся зеленым, датчик запищал и турникет открылся.

— Добро пожаловать в Страну чудес, — сказала Кэрис, проходя сквозь сложный арочный металлоискатель.

— Что?

— Ты когда-нибудь читал?

Макс состроил мину:

— Мне нравятся истории на экранах.

Она рассмеялась:

— Значит, всякий раз, когда я ссылаюсь на книгу, ты просто делаешь вид, что понимаешь?

— Да. — Он прошел вслед за ней в арочный металло-детектор, который засветился, сканируя все его тело. — Относись ко мне снисходительно сколько хочешь, девочка, но это ты смотришь мультики, когда я пытаюсь соединить наши гостиные через Стенные реки.

— Они очень успокаивают, — прошептала Кэрис в лифте, оглушительно громко затрещавшем и загрохотавшем. И здесь был девиз утопии, пульсирующий синим цветом с трех сторон.

— Единство в разнообразии, — пробормотал Макс. — Тогда пойдем. Давай предложим им обсудить немного разнообразия. — Он взял ее за руку, когда дверь открылась и стюард вышел вперед, чтобы поприветствовать их.

— Вы, должно быть, Максимилиан и Кэрис.

Они кивнули, и он жестом предложил им следовать за ним.

Они пристроились сзади, заметив, как тихо он ступает по плюшевому королевскому синему ковру. Все трое вошли в большой круглый вестибюль, окаймленный декоративными карнизами. Потолок был выкрашен в небесно-голубой цвет и через каждые двадцать шагов опускался к резным двойным дверям, за которыми, по предположению Макса и Кэрис, был расположен Большой Центральный Зал. Стюард застыл у пары старомодных деревянных кресел с мягкими спинками.