— Правильно. Если у меня две минуты воздуха, придется тебе буксировать меня. А когда я отключусь, ты откроешь воздушный шлюз и затолкнешь меня туда, чтобы реанимировать.

Он размышляет об этом.

— Довольно рискованно.

— Это всего несколько минут, и остатков воздуха в моем скафандре хватит еще на минуту или около того.

Не хватит.

— Но ты потеряешь сознание. Не думаю… — Он умолкает, все еще не в силах противостоять ужасному воспоминанию о том, как Кэрис много месяцев назад чуть не погибла на Играх Воевод. — Ты никогда не могла задерживать дыхание, Кэри.

— Я тренировалась. — На ее лице появляется кривая усмешка. Кэрис кладет руку ему на плечо, оборванная нитка завязана вокруг ее обнаженного пальца. — Давай. — Она знает, что не должна позволять ему находиться у себя за спиной или разрешать делать что-либо с ее ранцем, поэтому отвлекает его внимание на то, чтобы в последний раз проверить веревку фала.

Она не может с уверенностью сказать, откуда все это знает, почему так решительно руководствуется тем, что следует делать и что кажется правильным. Между тем Кэрис понятно одно: она не в состоянии позволить Максу пожертвовать собой ради нее. Ей ясно, какой будет ее жизнь без него: это горе. Это горе, которое она будет пытаться вытолкнуть из себя на протяжении многих лет и верить, что оно исчезло, но никто не в силах оправиться, вот так потеряв любовь, и это изменит Кэрис. Она не полюбит снова также безудержно, никогда больше не почувствует, насколько уникальна ее личность, как в те моменты, когда он освещает ее лучами своего внимания и Кэрис, полностью открывшись, проявляет свою индивидуальность.

Она глядит на него, импульсивно обхватывая руками, и он замирает, чтобы позволить ей обнять себя.

— Эй, малыш. С нами все будет в порядке. — Макс еще раз сжимает ее руку. — Давай приготовимся. — Ему никогда не приходило в голову, что можно утонуть в космосе. После того случая он пообещал защищать ее.

Он пытается быстро переместиться за спину Кэрис, и она поспешно говорит:

— Давай я это сделаю. — Она с особым усердием постукивает по его ранцу, поправляет наплечные ремни и кабели. — Вот так.

— Я лучше проверю.

— Макс, я все проверила. Тебе стоит сфокусироваться на том, как ты собираешься дотащить мое бессознательное тело в космосе.

Он взволнованно вертит в руках фал.

— Ты уверена, что это сработает? Я немного переживаю.

— Да.

— «Да» означает, что ты уверена или мои волнения таки не напрасны?

Она вновь поворачивается к нему лицом. Под ними широко расстилается мир, над Африкой сгущаются облака.

Макс остается у нее за спиной, она поднимает свою обнаженную руку к плечу, и он сжимает ее, возможно, в последний раз.

— С нами все будет хорошо. В этом случае мы выживем вдвоем.

— Что? — переспрашивает Макс, но Кэрис уже проверяет кабели и, прищурившись, смотрит на спутник, направляющийся к ним по эллиптической орбите через поле астероидов.

Скафандр Кэрис начинает пищать, в ее левом ухе звучит пронзительный сигнал тревоги, на который девушка не обращает внимания.

— Приготовься, — говорит она, когда свет становится ярче.

— Я готов. — Макс собирается с духом.

— Самое время и для меня. У меня заканчивается воздух.

На лице Макса появляется страдание:

— Ты уверена?

— Да.

Аварийная сигнализация мигает красным в центре окошка ее выпуклого шлема, и она отключает ее с помощью флекса.

— Тебе известен план. Будь готов ухватиться за спутник, как только сможешь.

Макс кивает.

— Знаешь, где находятся аварийные люки?

— Думаю, да.

— Доберись до них и немедленно подключи меня к системе обеспечения кислородом.

Макс быстро моргает:

— А что если у этого дрона их нет?

— Есть. — У Кэрис начинает кружиться голова, когда переработанный воздух в ее системе становится менее свежим.

— Правильно.

— Уф. — Она чувствует себя одурманенной и наклоняет голову, над ней простирается темнота ночного неба с россыпью звезд, похожих на нити светодиодов.

— Кэрис?

— Сконцентрируйся.

— Какая властная, — говорит Макс и улыбается, услышав, как она шепотом возражает:

— Напористая.

Он потирает руки, одна из них голая в холодном космосе, другая заключена в серебристую ткань и тепло. Он должен это сделать, причем правильно, ради них обоих. Спутник приближается, и Макс в поисках входного люка сканирует взглядом его бока. Когда он видит отверстие, у него перехватывает дыхание.

— Что случилось? — спрашивает Кэрис, ее голос звучит словно издалека.

— Там будет тесно.

— Смотри, чтобы у тебя тоже не закончился воздух. — Она говорит тихо, теперь требуется много времени, чтобы подобрать слова.

— М-м, — уклончиво отвечает он, его разум стремительно перебирает планы и идеи.

— Он будет здесь после того, как твой скафандр начнет пищать, Макс.

— М-м, — повторяет он, снова потирая руки, голую и вторую, в перчатке.

Кэрис известно, что это значит, и она не может ему позволить совершить такой поступок. Не в этот раз. Она знает: если Макс выживет, с ним все будет в порядке, его мировоззрение поможет ему прийти в себя; он вернется к той жизни, которая у него была, пока Кэрис не пошатнула ее устои.

Нет. Она ему не позволит.

Ее голова еще раз закидывается назад, а сознание начинает угасать, и Кэрис заставляет руку двигаться, чувствуя едва ощутимое облегчение, когда нервные окончания реагируют.

Она медленно засовывает обнаженную ладонь в карман на бедре, постукивая пальцами по находящимся в нем предметам, нащупывая то, что, как ей известно, должно быть там.

Она находит это и обхватывает его рукой, призывая еще одну, последнюю вспышку силы, чтобы поступить так, как надо.

— Макс, — выдыхает Кэрис, и он поворачивается к ней. — Тебе не нужно делать широкий жест, чтобы спасти меня.

— Что?

— Пожалуйста.

Он двигается к ней, но…

— Живи, хорошо? — говорит она. — Ради меня.

Одним заключительным движением она отталкивает

Макса ногами, так что он отскакивает от нее, и в тот же миг Кэрис вытягивает руку из набедренного кармана и подносит к фалу. В то время как Макса относит к приближающемуся дрону, маленький нож, который входит в набор принадлежностей каждого члена ЕКАВ, перерезает веревку фала.

— Кэрис! — Макс издает гортанный животный крик, вытягивая одну руку к приближающемуся дрону, а другую в космос… Но ее больше нет.

Глава двадцать четвертая

Макс лежит на диване, проснувшись и часто моргая от резкого света. Он отрывает затекшую шею от подлокотника, под которым она выгнулась, и тянется, чтобы выключить звук на Стенных реках. Новости идут бесконечным кругом, просачиваясь в его подсознание. Ему опять снились кошмары — разбитые надежды. Какое-то время ничего не было — ни воздуха, ни звука… не было ее. Он пытается думать о чем-то другом и вновь включает новости.

В открытых СМИ одни и те же лица появляются в публичных и частных зданиях, ресторанах Ротации и языковых лабораториях, а также в гостиных по всему Воеводству. Снова и снова приглашают экспертов, которые размышляют, комментируют и протестуют против главных новостей. Макс настраивается на эту волну, находя утешение в чужом страдании.

— Европия сегодня в три раза увеличила помощь бывшим Соединенным Штатам. Эксперты определили, что выжившие на юге наиболее подвержены опасности, ведь, как известно, действующие на этой территории повстанческие группы вступают в бои с командами помощи и затрудняют доставку продовольствия и воды наиболее нуждающимся…

Макс вытаскивает из-под себя картонную коробку для еды и бросает ее на пол, чувствуя, что футболка на спине пропиталась жиром. Отлично. Ведущий берет интервью у эксперта, и Макс безучастно смотрит, его лицо потрепано беспокойным сном.

— Свен, Европии будет сложно обеспечить ресурсами новые команды. Их отправляют в труднодоступные места, далеко в болота, где нормальные условия для жизни невозможны, и выжившие полны отчаяния. Их атакуют повстанческие группы — далеко не заманчивая перспектива. Утопии потребуется сильный стимул для набора людей, или нам придется рассмотреть вопрос обязательного призыва на службу. А если еще добавить постоянную угрозу поля астероидов над головой к безвыходной ситуации в Соединенных Штатах…

Макс переключает канал, не желая ничего слышать о чертовом поле астероидов — он не хочет, чтобы ему напоминали. Он немного интересуется лишь ситуациями, не связанными с его затруднительным положением, кризисами, к которым не причастен. Макс наблюдает за тем, как крутится земной шар и перемешиваются новости, так или иначе зная, что для него здесь нет места — ничего из того, что он когда-либо делал или будет делать, на мир существенно не повлияет.

Он был в оцепенении, когда вернулся и слушал доклад ЕКАВ; в таком же состоянии, когда ему предложили «отпуск по семейным обстоятельствам». Но шок перерос в злость, стоило им с довольно виноватым видом показать ему добровольный отказ от претензий по вопросам здоровья или безопасности, освобождающий Европию от любой ответственности; эти бумажки Максу с Кэрис пришлось подписать, чтобы быстро отправиться в космос.

«Отпуск по семейным обстоятельствам», — думает Макс. Какой оксюморон [Здесь: сочетание несогласующихся понятий. (Примем, ред.)]. Как говорит его мать, бесславное увольнение. Макс не в состоянии немедленно вернуться к Ротации либо другому подобию нормальной жизни, тем самым утвердив родителей в мысли, как низко он отдалился от идеала.

Стоило Максу подумать о них, тут же в дверях кухни с кофейником в руках появляется его отец.

— Будешь кофе? — спрашивает он.

— Да, пожалуйста.

— Сложи диван, прежде чем присоединишься к нам. И убери эту жирную коробку с ковра, — говорит он, — пока твоя мать не увидела.

Макс начинает складывать диван. Он зол, и сейчас только восемь утра. Он хватает картонную коробку из-под еды на вынос, раздраженный тем, что родители уже добрались до него со своими замечаниями, но особенно Макса раздражает то, что после всего этого он находится здесь. Он не уверен, почему опять оказался у них: никто не хотел, чтобы он был тут, включая и его самого, но врачи ЕКАВ сослались на посттравматическое нервное расстройство и не оставили ему выбора.

— Чем будешь сегодня заниматься? — кричит отец из кухни, выглядывая, когда Макс проходит мимо, и замечая жирное пятно на его футболке.

— Я думал немного поработать в магазине, — отвечает сын, морщась, потому что кофе обжигает ему горло.

Он не привык к горячим напиткам, хотя кофеин устраивает встряску его нервной системе, так необходимую Максу после переполненных кошмарами ночей. Он задыхается во сне, из комнаты будто высасывают кислород, когда он смотрит, как рука Кэрис выскальзывает из его ладони, снова и снова исчезая в темноте. Нет воздуха и нет ее.

— Потом я хотел зайти к Кенту в больницу.

Отец Макса выглядит мрачно.

— Это огорчит твою мать.

— Это не должно ее расстраивать.

— Хм-м.

Макс бросает кружку в раковину, и маленькая комната заполняется громким звоном.

— Она меня вообще когда-нибудь простит?

— Я уверен, что да. — Прэней пробегает рукой по редеющим волосам. — Дай ей время.

— Время у меня как раз есть, — говорит Макс, отбрасывая прочь образ индикатора воздуха, непрерывно ведущего обратный отсчет от девяноста до нуля.

Он отправляется на работу, бешено крутя педали, тяжело вдавливая их вниз и чувствуя, будто они ударятся о землю, вместо того чтобы сделать полный оборот и вернуться к нему. Его пульс учащается, и он ощущает, как сердце стучит в его горящей огнем груди. Максу нравится чувствовать эту боль, и если он не сможет победить дорогу, то одолеет собственное тело, заставив его подчиняться.

«Живи хорошо, — сказала Кэрис, — ради меня». Но как это сделать без нее? Как она могла думать, что у него это получится, как проглядела очевидное?

Макс пинает кирпичную стену низколежащих руин, ее кусочки крошатся на тротуар кучкой желтой пыли и мела.

— Не оскверняй прошлое, — говорит другой велосипедист, закрепляя жидким замком свой велосипед рядом с Максом.

— Я пытаюсь, — бормочет он, между тем поднимая руку в извинении.

Технически они запрограммировали роботов целый день заполнять полки, но Макс, вместо того чтобы стоять за кассой и быть вежливым с немногочисленными посетителями, решившимися зайти в супермаркет, предпочитает бессмысленный труд. Это не тот же магазин, ведь Макс живет с родителями на Воеводе 2, однако он достаточно похож на первый, чтобы причинять боль.

От продавца до шефа, затем астронавта и вновь к продавцу. Надев фартук, Макс идет на склад.

Он выкатывает тележку, забитую банками с фасолью, и начинает выставлять замену на полку. Макс находит ритм: одна влево, одна вправо, две влево, две вправо. Несколько часов проходят незаметно. Он катит тележку обратно и в этот раз наполняет ее банками консервированных ананасов. Макс перемещается в другой проход — десерты — и выставляет их: одна влево, одна вправо, две влево, две вправо.

Сбрасывая третий вид банок в тележку, обращает внимание на этикетку. Смотрит на нее какое-то мгновение. Подносит одну из банок к лицу, читая каждое слово, затем бесцеремонно бросает ее в мусорное ведро. Берет картонную коробку с банками и тоже выбрасывает их, создавая оглушительный шум.

— Что с ними не так?

Макс поворачивается и видит Линди, продавщицу в выцветшем фартуке бакалейщика с красными и зелеными полосками.

— Они просрочены, — ворчит Макс.

— Верно. — Линди утвердительно кивает. — Большая часть товара уже просрочена, но на банках это не указано, в чем и состоит гениальная особенность этих консервов.

Макс наклоняется, чтобы поднять с пола укатившуюся банку. Оглянувшись, он видит, что Линди все еще наблюдает за ним, стоя в дверном проеме.

— Чаю? — предлагает она, не двигаясь.

— Давай.

Через минуту он встает и идет за ней на меламиновую [Меламин — искусственное декоративное, стойкое к воде и механическим повреждениям покрытие.] кухню, рабочая поверхность которой расположена между двумя сохранившимися остовами кирпичных стен.

Линди, прислонившись к стене, включает чайник, розовая пыль от кирпичей остается на ее икрах. Макс не замечает этого.

— Так вот, — говорит Линди.

— Так вот.

— Как проходит твой день?

— Прекрасно.

Она рассматривает его ясным взглядом.

— А ты не сильно разговорчив, да?

— Не особо.

— Иногда это хорошо. — Она барабанит пальцами по кирпичной стене, пока он стоит, уставившись на кухонный стол. — Следишь за чайником?

— В смысле?

— Он никогда нормально не закипает.

— Наверное.

Она наливает две чашки парующего некрепкого чая, торжественно передав ему менее сколотую.

Он берет ее и решает, что должен сделать над собой усилие.

— Ты долго здесь работаешь?

— С тех пор как переехала — я во второй очереди, — говорит Линди, и Макс обращает внимание на то, что она произносит это так, будто модуляция голоса стоит ей слишком больших усилий, словно девушка хронически утомлена. — Твой отец назначил меня менеджером, пока ты не приехал.

— Извини.

— Не беспокойся, — отвечает она. Макс не поддерживает беседу. — Тогда нам лучше вернуться к работе.

Он кивает:

— Спасибо за чай.

— Не стоит благодарности. — Она наклоняется отряхнуть ноги. — Черт.

Макс идет выставлять банки, возвращаясь к своему ритму: одна влево, одна вправо, две влево, две вправо. Потянувшись обратно к тележке, он видит несколько таких же банок, какие уже выбросил раньше. Отвлекшись, резко опускает руку — поврежденная банка острым зубчатым краем впилась ему в большой палец. Из него начинает хлестать красная струя, сбегающая по руке. Макс со злостью наблюдает, как его кровь струится по запястью и вниз по руке; боль пронзает тело, он выходит из себя и швыряет обидевшую его банку через весь зал.

Гусиный жир, извергаясь на зеркальное стекло витрины, растекается по полу.

— Черт побери, будто я хотел, чтобы мне напомнили.

— Максимилиан.

— Тетя Прия, — произносит Макс, когда маленькая женщина кладет руку ему на грудь.

— Твой отец сказал, что ты здесь, — говорит она в торс племянника, прежде чем крепко обнять его. Он хочет отстраниться, но она удерживает его на месте, шепча: — Это всего лишь еда.

— Но…

— Это не она. Это просто банка.

— Да, — отвечает Макс, потрепав волосы тети. — Думаю, что да.

— Пойдем, — говорит она, отстраняясь и внимательно изучая его. — Давай поговорим немного.

— Мне нужно убрать этот беспорядок. — Он жестом указывает на витрину, однако останавливается, когда видит Линди со шваброй, вытирающую лужу жира. Она кивает ему, и через секунду он отвечает ей благодарным кивком.

— Нам нужно поговорить. Я должна тебе сказать кое-что, мне уже давно следовало рассказать об этом.

Прия берет Макса под руку и пристально смотрит на сгущающуюся кровь на его большом пальце, струйка которой добежала вниз до локтя и запеклась там. Тетя показывает, что руку нужно промыть, и они направляются назад к основной кухне, где Прия включает кран и через пару секунд прислоняется к стене.

— Осторожно, — говорит Макс, к которому наконец вернулась обходительность. — От кирпича остаются пятна. — Он держит руку под напором воды, глядя на поток, смывающий кровь. — Как дела?

Она отмахивается:

— Как всегда.

— И у меня.

— Вот только у тебя не так, дорогой, — добродушно говорит тетя, — не как всегда.

— Да — наверное, ты права.

Она дает ему знак присесть, поэтому Макс устраивается на стремянке, а Прия садится на единственный раскладной стул.

— Я хотела объяснить, что имела в виду, когда мы виделись в последний раз, до того как ты вернулся.

— Да? — говорит Макс, отвлекшись на кровоточащую руку.

— Ты тогда пришел рассказать своим родителям о том, что хочешь попросить об отмене правила, и я показала тебе несколько фотографий через жалюзи. Помнишь?

— Да. — Макс пытается не вспоминать о Кэрис, стоявшей рядом с ним, об ощущении ее дыхания на своей руке, прикосновении холодных рук, когда она закрыла ими его глаза.

— Фотографии были сделаны тридцать лет назад. На этих снимках я с Франческо, моей первой любовью, — тетя улыбается, — и, так же как и ты, мы решили, что хотим быть вместе надолго.

Макс удивлен, но не перебивает.

— Я познакомилась с ним, когда мы с твоим отцом помогали твоему деду открывать рестораны в каждом из Воевод. Система общественного питания была дрянной в то время, и у нашего отца возникла идея централизовать рестораны и доставку на дом, чтобы жители могли есть вместе, это сделало бы прием пищи более социальным для людей, которые приехали на свою новую Ротацию. Франческо доставлял свежие продукты. Он был своего рода фермером и привозил фрукты и овощи по утрам, с шести до восьми. Я выбегала, чтобы встретить его гибрид, — нежно говорит она, — я всегда старалась попасть туда первой. Спустя какое-то время он начал возвращаться по вечерам, после того как заканчивал работу, и мы гуляли вместе. — Она внимательно смотрит на Макса, у которого слегка ироничный вид. — Мы были намного более целомудренными, чем представители вашего поколения случайных связей, — говорит она. — Я знаю, знаю, это не о тебе и не сейчас. Мы гуляли, держась за руки, и начали строить планы. Мне нужно было открывать ресторан в Воеводе 10. Франческо решил последовать за мной. Нам хотелось быть вместе, и мы не желали тянуть до того времени, когда, в соответствии с рекомендациями, у нас появится официальная возможность переезжать парой. Мы не хотели ждать старости.