Кэти Макгэрри
Скажи, что будешь помнить
Первый подросток в губернаторской программе «Второй шанс» выбран. Он признает себя виновным в ограблении и покушении на нападение.
Джейн Трайдент, «Associated Press»
Лексингтонский подросток, арестованный за ограбление местного магазина самообслуживания и незаконное владение огнестрельным оружием, признал себя виновным и становится первым отобранным кандидатом для участия в программе «Второй шанс» губернатора Монро.
Разработчики программы, находящейся сейчас под сильным огнем критики, обещают покончить с так называемым каналом «тюрьма — школа». Американский союз защиты гражданских свобод определяет этот канал как «политику и практику, которые выталкивают наших детей, особенно детей из группы риска, из школьных классов в системы ювенальной и уголовной юстиции».
С целью замедлить рост уровня преступности среди подростков и сократить число тех из них, кто попадает прямиком в тюрьмы для взрослых, губернатор Монро, выполняя данное в ходе кампании обещание, создал программу «Второй шанс». Основное внимание уделяется терапии и специальным образовательным проектам, ориентированным на индивидуальные потребности в период тюремного заключения и призванным подготовить подростков к возвращению домой.
Критики указывают на то, что деньги, выделяемые штатом на «Второй шанс», нужны для финансирования других программ. Один наш источник, занимающий высокий пост и пожелавший остаться анонимным, заявил, что жители Кентукки не желают, чтобы их налоги тратились на подростков, которым невозможно помочь, а не на учащихся и студентов, которые мотивированы и стремятся к успеху.
С учетом сказанного, можно не сомневаться, что программа привлечет к себе пристальное внимание, и, как считают многие, политическое будущее губернатора будет зависеть от ее успеха или провала.
Хендрикс
«Все говорят, ты начинаешь с чистого листа». Мой брат, Эксл, сидит рядом, положив руки на согнутые колени, и смотрит на костер, который я собственноручно сложил из палочек и веточек и запалил кремнем. За последние три месяца я еще много чему научился. Тому, например, как выжить в одиночку в полном безлюдье.
Лес и медведи — не проблема. Теперь, когда я дома, проблема в том, кому можно доверять. Эксл это знает. Потому-то он здесь, со мной, тогда как наши друзья и родственники собрались на заднем дворе ради второпях организованной вечеринки, устраивать которую я не хотел.
Есть на этой вечеринке и тот, из-за кого я год провел вдали от дома за преступление, которого не совершал.
Напряжение сковывает шею, и я кручу головой, стараясь выпустить злость. Мне понадобилось почти восемь месяцев, чтобы найти душевное равновесие, но не прошло и тридцати минут, как затаившийся было гнев, преследовавший меня, словно темная туча, опять вернулся.
Напротив нас две девчонки, школьные знакомые, жарят на огне маршмеллоу. Ждут, что я заговорю с ними. Таким я был раньше: любил потрепаться ни о чем, знал, как рассмешить девчонку, как заинтересовать ее несколькими специально подобранными словечками. Улыбочка в нужный момент, и вот уже трусики сброшены. Но сейчас мне не до разговоров и манипулировать кем бы то ни было нет ни малейшего желания.
Подумать только, раньше я жить не мог без компании. Чем больше, тем лучше. Но после восьми месяцев в центре содержания для несовершеннолетних правонарушителей и еще трех в глуши по программе «Раздвинь границы» мне больше по вкусу посидеть в одиночку перед костром.
— Все подтверждают, доступ к информации по твоему делу закрыт, — продолжает Эксл.
Он умалчивает о том, что так будет, если я выполню свою часть сделки — соглашения, достигнутого с окружным прокурором после моего ареста. Я признал себя виновным, а окружной прокурор не стал предъявлять мне обвинения как совершеннолетнему и не отправил во «взрослую» тюрьму строгого режима. Учитывая, что денег на такого адвоката, который доказал бы мою невиновность, у нас не было, сделка представлялась лучшим из двух вариантов.
— Ты получаешь отличный второй шанс.
Во всю эту заварушку я попал случайно — просто так вышло, — но попал в удачное время. Наш губернатор как раз искал подростков-правонарушителей для своей пилотной программы. Кто-то наверху решил дать мне шанс повернуть жизнь в нужном направлении, но этот шанс имеет цену. Цену, которую мой брат мне сейчас и называет.
— Вариант хороший. Начать с чистого листа. Немногим такое удается.
Чистый лист. Это меня и страшит. Может, в том, каким я был до ареста, мне нравится не все, но я, по крайней мере, знал себя. Этот чистый лист, эта возможность стать кем-то другим пугает. Этот новый тип давления. Раньше у меня хотя бы было какое-то оправдание. Теперь если облажаюсь, то только потому, что со мной действительно что-то не так.
Костер потрескивает, потом взрывается, и угольки улетают в майскую ночь. Моя младшая сестра смеется на другом конце узкого двора возле старенького дома-пенала, и ее смех напоминает звон тарелок хай-хэт [Тип тарелок, используемых в ударных установках.]. Так знакомо, так приятно. Я впервые чувствую себя по-настоящему дома.
Ей сейчас шестнадцать, выросла быстрее, чем хотелось бы. Она — одна из четырех людей на свете, которых я люблю больше жизни. А еще одна-единственная причина, почему я здесь, а не в своей тесной комнатушке. По словам Эксла, это Холидей пришло в голову устроить вечеринку.
От дуба к дубу, через двор развешены зигзагом старые рождественские гирлянды — зеленые, красные, голубые. Большинство гостей пришли со своими стульями и угощениями. Первый обед свободного человека — гамбургеры, хот-доги и картофельный салат. Чего бы я только не отдал за кусочек толстой хрустящей пиццы, но сказать об этом сестренке духу не хватает.
— Она по тебе скучала, — говорит, перехватив мой взгляд, Эксл.
— Я по ней тоже. — Это мои первые слова с тех пор, как мы съехали на дорожку. Раньше я всегда бывал душой компании, заводилой, но теперь, не разобравшись толком в себе, по большей части помалкиваю.
— Мне тебя не хватало, — говорит брат едва слышно. — Без тебя здесь все было не так.
А будет ли когда-нибудь по-прежнему? Этого никто не знает.
— Тот придурок здесь?
Эксл смотрит на Холидей, которая как раз толкает в плечо моего лучшего друга, Доминика. Оба улыбаются. Доминик в шутку берет ее на захват, но она легко выскальзывает. А потом — как говорится, помяни черта, и он появится — на горизонте вдруг вырисовывается сам поганец, бывший бойфренд Холидей.
Неровные волны черных волос, футболка с надписью «Styx», как будто он присвоил право на владение всем, что связано с рок-н-роллом, и на физиономии улыбочка, при виде которой так и хочется вколотить зубы ему в глотку. Если бы пройденный за последний год курс терапии дал положительный результат, я бы не испытывал сейчас тайного злорадства при виде его кривого носа и шрама. И то, и другое — знаки, оставленные моим кулаком в прошлой жизни. Он заслужил их тогда своим отношением к моей сестре. Думаю, заслуживает чего-то такого и сейчас.
Возникнув рядом с Холидей, Джереми обнимает ее за талию с таким видом, будто для него это обычное дело, а моя сестричка цветет и тает от удовольствия. Стройный и даже изящный, парень выглядит болезненно бледным, особенно в сравнении со смуглой, пышущей здоровьем Холидей.
Сестра пошла в мать. По крайней мере, такой вывод можно сделать, глядя на фотографии ее матери, когда та была моложе. Чернокожая, с танцующими глазами и улыбкой, которая могла осветить самую темную ночь. Кожа у Холидей светлее, но в остальных отношениях она — копия матери.
Джереми уводит мою сестру от Доминика, от всего хорошего, что есть в мире, и затягивает в тень. Я вижу их в сумерках и прикидываю, не проверить ли еще раз его нос на прочность.
— Ты же сказал, что они вроде бы расстались.
— Она с ним порвала, — подтверждает Эксл. — Примерно полгода назад. Но за пару месяцев до твоего выхода он снова приполз — мол, все понял, стал другим. На прошлой неделе Холидей его приняла, и я сказал ей, что есть правила. Мне нужно, чтобы и ты их вспомнил. Если она нарушит правила, нам придется проявить твердость.
Двадцатишестилетний кровельщик, посещающий вечернюю школу, чтобы стать фельдшером «Скорой», и семнадцатилетний правонарушитель воспитывают шестнадцатилетнюю девчонку. Такое нарочно не придумаешь.
— А есть среди этих правил такое, что ему запрещается подходить к ней ближе чем на сотню футов? Судебный запрет, так оно называется, да?
— Она клянется, что он изменился.
Изменился. Предполагается, что изменился как раз я. В лесу, где наш психолог говорил о готовности прощать. Если я не простил парня, который довел до слез мою сестру, значит ли это, что я остался прежним?
— А он изменился?
Эксл поджимает губы. Палочка летит в огонь, пламя охватывает ее и в считаные секунды превращает в пепел. Да. Такой ответ — пинок в живот.
— Я слишком много говорю. Толкаю ее прямо в его объятия, — хмыкает Эксл.
Я сам живое тому подтверждение. Перед самым арестом поцапался с сестрой из-за этого придурка, и в результате все закончилось не лучшим образом.
