— Я никогда больше не буду оставлять царапин на твоей прекрасной коже, — сказала она, гладя его по плечам. — Я никогда не причиню тебе боли.

— Причинишь, — снова рассмеялся он. — И я тоже. Иногда я читаю мольбу об этом в твоих глазах. И потом, если бы мы всегда владели собой… — Он вошел в нее глубже.

— Я теряю голову, когда ты во мне… О Боже!

Боль прошла, и по телу растеклось тепло. Почувствовав, что он хочет оставить ее, Арабелла с силой вцепилась ему в спину, стараясь удержать.

Глава 10

— В нескольких часах езды отсюда есть табор. Я хочу добраться до него, пока не рассвело.

Арабелла сидела рядом с Робертом на козлах. Спать ей не хотелось. Удивительно, что он может не только предсказать погоду, но и определить, где находится неизвестный ему табор, который постоянно кочует.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Крестьянин случайно проболтался. Его слова подтвердили женщина, у которой я покупал еду, и мальчишка-подпасок, которого я встретил в поле. — Он усмехнулся. — Никогда не задавай прямых вопросов. Человек говорит искренне, когда не догадывается, о чем на самом деле его спрашивают. Нужно опросить несколько человек, а затем сложить их ответы вместе.

— Мы надолго там задержимся?

— На день. Я должен продать Дамона и Пифиаса: их видели в окрестностях замка твоего отца. А я предпочитаю вести торговые дела с цыганами. Правда, лошади у них не очень хорошие. А мои просто красавцы, ими все восхищаются.

— А ты купишь лошадь для меня? — робко поинтересовалась она, помня о его обещании.

— Зачем человеку, который путешествует один, третья лошадь? Я доверяю своим соплеменникам не больше, чем всем остальным. Не стоит подавать им повод для подозрений и лишних вопросов, тем более что, после того как мы уедем, в табор могут заявиться наши преследователи, вооруженные мечами и туго набитыми кошельками. Мы раздобудем тебе лошадь позже. Совсем скоро. Обещаю.

Вскоре Роберт отослал ее в кибитку. Когда они приехали в табор, небо уже начало светлеть. До Арабеллы доносились те же звуки, которые она слышала в первом таборе, — лай собак, обрывки песен и фраз на непонятном мелодичном языке.

Роберт принес котелок с горячим рагу.

Арабелла села за стол, и они некоторое время молча смотрели друг на друга. Оба готовы были заговорить о том, что волновало их уже давно и о чем они говорить избегали.

Они по очереди погружали руки в котелок, брали куски сочного мяса и с удовольствием ели, не переставая внимательно, почти настороженно наблюдать друг за другом.

И вдруг он протянул к ней руку, расстегнул жилет и провел ладонью по ее округлившейся груди.

Сердце у нее забилось быстрее. Роберт молчал, и Арабелла решила, что он ничего не заметил, что это просто ласка, прелюдия к любовным утехам, которые ждут их, прежде чем он займется продажей лошадей.

— Мы вместе уже пять недель, — вымолвил он.

Она проглотила ком в горле и взяла еще кусочек мяса.

— Да, — кивнула она. Почему, хотелось бы узнать, он завел этот разговор?

— И все это время у тебя ни разу не было месячных.

— Нет, — смущенно потупилась она.

— Когда это было в последний раз, Арабелла?

Мать с детства приучила ее строго вести счет дням до тех пор, пока со временем в этом не отпадет необходимость. Арабелла задумалась, стараясь вспомнить, и вдруг вскрикнула от боли, когда Роберт слегка сжал ей грудь.

— Я сделал тебе больно?

— Совсем чуть-чуть. — Она покраснела до корней волос. — Это было с двадцать пятого по двадцать девятое апреля.

— Мы встретились девятого мая. Потом ты приехала на следующее утро. Не исключено, что это произошло уже тогда.

— Наверное, — сокрушенно вздохнула она.

Ее беременность была настоящей обузой в их положении.

Он грустно улыбнулся. Его рука, ласкавшая ей грудь, стала нежнее.

— Это могло случиться только в ту ночь, которую мы провели в лесу. Не позднее. Впрочем, какая разница. Главное, что это случилось. Хотя ты еще молода, может быть…

— С тех пор как мне исполнилось двенадцать лет, сбоев в цикле ни разу не было, — ответила она вызывающе.

— Я думал, что…

— Я знаю. Ты думал то же, что и я.

— Не раздвигай занавески, — сказал он, поднимаясь. — Никто не должен знать о том, что я не один. Меня не будет несколько часов.

— Если это действительно случилось… Ты рассердишься на меня? Ты говорил, что у тебя есть снадобье…

— Говорил, но я не хочу давать его тебе. О, Арабелла… мне не следовало извергаться в тебя. — Он коснулся ее щеки.

— Да ведь именно это мне необходимо более всего, — возразила она. — Как ты мог лишить этого нас обоих? Дай мне снадобье. Я не боюсь. — В ее глазах появилось то же тоскливое выражение, которое он видел, проезжая мимо королевского шатра на турнире. — Я могу умереть от него?

— Господи! — воскликнул он и заключил ее в объятия, как маленького испуганного ребенка. — Что за глупости! Нет, Арабелла, ты не умрешь, но это очень больно и отвратительно. И потом время еще не пришло. Не исключено, что все еще поправится. Помолись об этом, — улыбнулся он. — Это лучший совет, который я могу дать тебе сейчас.

— Помолиться? — горько переспросила она. — Может быть, если я буду ездить верхом…

— Может быть.

Оставшись в одиночестве, Арабелла потупилась и стала разглядывать рисунок персидского ковра, на котором стояла босыми ногами. Затем она подошла к зеркалу и внимательно осмотрела свои груди, выискивая внешние признаки того, что, возможно, происходило в ней. Она провела руками по плоскому животу и постаралась убедить себя, что месячные обязательно придут — не сегодня, так завтра.

С Марией тоже было такое однажды. Она пришла в полное отчаяние и уже готова была звать повивальную бабку, как вдруг все словно по волшебству обошлось…

И с ней будет так же. Иначе быть не может.

И все же червь сомнения точил ее сердце. Ее лицо помрачнело, она страшно обозлилась на Роберта. Он не должен был брать ее с собой!

Сердитое выражение не сходило с ее лица. Она проникалась к Роберту все большей ненавистью. Тем более что на память ей пришли рассказы о женщинах, которые умирали от такого снадобья.

Почему же она не поверила его предостережению и не послушалась, когда он, уговаривая ее вернуться к отцу, сказал: «Ты сама не знаешь, что выбираешь»?

Тогда она думала только о прекрасном цыгане и о том, что он сделает с ней, когда она отправит своих спутниц кататься верхом по окрестностям.

Что она ждала от тех четырех-пяти часов? Он мог дать многое той, которая хотела лишиться девственности и как молитву повторяла: «Я хочу тебя. Ты нужен мне. Я должна получить тебя».

Он сидел, прислонившись к стволу дерева, и беседовал с ней, не касаясь ее. А вокруг была такая темень, что они не видели лиц друг друга.

Он говорил о тех жертвах, которые ей придется принести, о том, что скоро она узнает разницу между наслаждением телесной близостью и обязательствами, возлагаемыми на человека любовью.

Первый жестокий урок она получила, когда он продал Соломона.

Он предупреждал ее о том, что ей будет невыносимо трудно подолгу не видеть солнечного света, потому что она привыкла к свободной жизни.

Ей и тогда не понравилась такая идея, но кто знал, что это будет так тяжко!

Арабелла сжала груди до боли и с отвращением отвернулась от зеркала.

Он может отправить ее назад с каким-нибудь цыганом. Мать подскажет ей, как избавиться от плода греховной любви. Отец наверняка простит ее.

Впрочем, в последнем она не была уверена. Вполне возможно, что вместо королевского прощения ее ждет заключение в подземелье.

Арабелла села на кровать, подперла щеку кулаком и стала размышлять о своей горькой судьбе. Затем поднялась, подошла к столу, положила в рот кусочек мяса, но тут же выплюнула его; оно больше не казалось ей таким аппетитным. Скорее, даже было отвратительным. Это дурной знак. Она обвела взглядом роскошную обстановку кибитки, которая когда-то так восхищала ее, а теперь приводила в неописуемую ярость.

Он должен отослать ее в замок. Она даже усмехнулась, представив себе его лицо, когда она скажет ему об этом. А может быть, он испытает облегчение, если она примет такое решение вместо него.

Шло время. Роберт не возвращался, и Арабеллу стали раздражать звуки бурной жизни табора, доносившиеся снаружи. Она разрывалась между яростью и жалостью к себе, обвиняя Роберта в том, что он отнял у нее свободу, поработил ее личность и сделал ее заложницей своих маниакальных страхов.

Погруженная в размышления, она не заметила, как он вошел и, задержавшись у порога, долго смотрел на нее, словно читая ее мысли, после чего захлопнул дверь.

— Я купил двух отличных пегих лошадей. Я могу устроить так, что ты отправишься назад в сопровождении троих людей. Они не причинят тебе зла, потому что будут знать, что я жду их возвращения, чтобы заплатить им. Это твой последний шанс, Арабелла. Если ты останешься со мной, тебе все же придется выпить это снадобье, а оно отвратительное. И я не смогу облегчить твою боль. Более того, я не смогу гарантировать, что этого не повторится впредь. Ты можешь ненавидеть меня, если тебе так легче. А теперь спрячься за занавеску. Я принесу воду и запас еды. Мне помогут.

Она беспрекословно выполнила его распоряжение, пораженная тем, что он заговорил на эту тему сам, что не винит ее в недостатке любви к нему и в трусости перед лицом первого серьезного испытания. Из-за занавески она слышала его шаги, чужой голос, стук чего-то тяжелого об пол. Затем дверь затворилась.

— Выходи, — промолвил он властно. — Три недели назад здесь были двое всадников, которые искали светловолосого цыгана в красно-зеленой кибитке. — Он улыбнулся. — Ты удивлена? Кибитку придется снова перекрасить. С наступлением ночи ты сможешь ненадолго выйти. А я должен поспать — у меня был тяжелый день.

Арабелла молча смотрела на человека, который вдруг показался ей незнакомцем. Он готов расстаться с ней и не испытывает ни малейшего сожаления. Их разыскивают, и, отправив ее назад, он сможет больше не опасаться за свою жизнь.

Роберт разделся, и она не могла отвести горящего взгляда от его прекрасного тела, лица, гордо посаженной головы. Он вызывающе посмотрел на нее, лег на кровать, раскинув руки и ноги, и вскоре заснул.

Она слышала, как его дыхание стало размеренным и глубоким, и в ужасе подумала о том, что скоро уедет и никогда больше его не увидит. Но что делать, если это единственная надежда на спасение для них обоих!

Он напоминал статую античного бога: широкая грудная клетка, поросшая светлыми волосами, плоский, мускулистый живот, половой орган, огромный даже в спокойном состоянии. Невозможно было вообразить, что судьбой им уготована разлука на веки вечные.

Арабелла разделась и, стараясь не разбудить его, прилегла рядом. Она проснулась оттого, что свалилась с кровати. Роберт склонился к ней и, поставив на ноги, внимательно посмотрел в глаза. В них блеснуло восхищенное ожидание.

— Нет, — категорически отверг он ее безмолвный призыв. — Ты не о том думаешь, Арабелла.

— О чем же надо думать? — улыбнулась она.

— О возвращении назад. Там твой дом, семья. Ты принадлежишь им, а не мне. Они уже давно ищут нас, мы можем наткнуться на них в любой момент.

— Еще совсем недавно я ненавидела тебя и собиралась уйти, — ответила она.

— Ты и сейчас собираешься уйти.

Она отвернулась и прижалась к нему спиной. И только спустя много времени его руки легко коснулись ее груди. Он положил ее на постель и лег сверху, зажав ей рот рукой, когда с ее уст сорвался вздох наслаждения.

Нет, он не собирается ее отпускать! И она не хочет расставаться с ним. Никогда.

Их близость продолжалась недолго, после чего он без слов оделся и вышел. Арабелла лежала с закрытыми глазами и не думала больше ни о ненависти, ни о возвращении в прежний мир.

Беременность уже не пугала ее. Преследуют их или нет, что принесет им завтрашний день — все не важно. Тепло, близость — вот единственная реальность.

Глава 11

Роберт хотел как можно скорее покинуть табор. Вероятно, он действительно не доверял своим соплеменникам. Кто знает, может быть, их искали здесь не три недели, а три дня назад? Может быть, их преследователи находятся где-нибудь поблизости?

Они выехали с наступлением темноты и не останавливались до рассвета. Арабелла почти все время сидела около Роберта на козлах. Ее прежняя враждебность породила в ней потребность ощущать его рядом, решение покинуть его навсегда магическим образом претворилось в желание не расставаться с ним ни на мгновение.

— Давай забудем этот разговор, — предложила она. — Я не оставлю тебя. Неужели тебе бы этого хотелось?

Роберт сосредоточенно правил лошадьми и не ответил. Когда она коснулась его локтя, он отрицательно покачал головой.

— Нет, я не хочу терять тебя. Но дело наше дрянь. Признай это, Арабелла, иначе мы не поймем друг друга. Ты была бы в большей безопасности с кем угодно, кроме меня. Даже если они хотят всего лишь забрать тебя и вернуть отцу, мужчинам иногда приходится сражаться.

— Я знаю, — отозвалась она задумчиво, словно размышляла над такой возможностью впервые.

Она всегда считала, что им удастся обвести преследователей вокруг пальца и добиться того, что отец и Гуиз откажутся от поисков.

Но видимо, отец намерен вернуть ее любой ценой. Они с матерью возлагали на нее большие надежды: удачное замужество дочери помогло бы им расширить свои владения. Эту проблему родители обсуждали в ее присутствии последние несколько лет.

«Она для нас ценнее, нежели все ее братья, вместе взятые», — заметил как-то отец, и Арабелла понимающе улыбнулась. Она вовсе не хотела возлагать на себя обязательства, связанные с властью, но интересовалась отцовскими проблемами и в свои двенадцать лет была посвящена в сложности правления государством более чем ее братья.

— Ты прав, — сказала Арабелла цыгану. — Они не прекратят поиски. Впрочем, не думай, что если отец найдет меня, то будет ко мне милосерден.

Она замолчала, вспоминая, каким отец бывает в ярости: это случалось нечасто, однако в такие минуты лучше было не попадаться ему на глаза. Раньше его гнев никогда не был направлен на нее саму, сестер или мать, но теперь она неминуемо станет объектом этого гнева.

— Он вполне может убить меня, — продолжала она. — Особенно если узнает, что я ношу под сердцем твоего ребенка. А ведь я беременна, правда? — Она задумчиво взглянула на грудь и слегка сжала ее. Резкая боль заставила ее поморщиться. Без сомнения, это так.

— Думаю, да.

— Откуда ты можешь это знать! — рассмеялась она. — Я спрашиваю тебя, словно ты в состоянии ответить на любой вопрос. Странно, но я верю, что это так. Ты можешь общаться со сверхъестественными силами, я это чувствую. Иначе как бы ты стал таким, каков ты есть?

Он ничего не ответил, и они оба довольно долго молчали. Светало. Роберт отослал ее в кибитку, где она переоделась и легла спать в надежде, что он ее разбудит, прежде чем заснет сам.

Однако этого не произошло, и когда она проснулась около полудня, то обнаружила, что он уже на ногах. На нем был костюм оруженосца: трико, плотно обтягивающее бедра и ягодицы, — одна половина зеленая, другая желтая; короткая куртка такой же расцветки. Этот наряд он носил, когда служил у своей графини. Роберт однажды примерил его, когда Арабелла замучила его расспросами о том, как он выглядел в те времена, когда жил с ней.

Роберт собирался в соседний город на ярмарку, чтобы купить ей коня взамен Соломона. Они были довольно далеко к югу от владений отца и Гуиза, и Арабелла могла по ночам кататься верхом. Это оставалось столь же рискованным, но находиться взаперти ей было уже невмочь.

— Меня не будет какое-то время. Еда на столе.

Она вскочила с постели в страшном испуге.

— Ты вернешься? Ты не оставишь меня?

— Я вернусь. А ты не очень-то доверяешь мне, да? — улыбнулся он. — Впрочем, как и я. С тебя станется взять Птолемея и ускакать от меня.

Когда Роберт ушел, Арабелла присела на кровать и задумалась над такой возможностью, которая самой ей в голову не приходила.

Она взглянула на себя в зеркало и нашла, что за последние несколько недель похорошела. Ее беспокоили болезненные ощущения в груди, но она убеждала себя в том, что это результат неумеренной страсти Роберта.

Арабелла намеревалась внять предостережению старой цыганки и уберечься от любви. Родители помогали ей в этом, потому что понимали: ее любовь поставит крест на их планах, впустит беду в их дом.

Но другая Арабелла, о существовании которой она не подозревала, отдалась Роберту телом и душой. Арабелла отказывалась верить в то, что та женщина, которую она видит в зеркале, — это она сама. И в то же время было приятно осознавать, что это чувственное создание, обладающее огромной притягательной силой для мужчины, а значит, и властью, — неотъемлемая часть ее личности.

Арабелла всегда была хозяйкой собственной судьбы при условии, что она выполнит единственное требование матери: сохранит для будущего супруга девственность.

«Если ты согрешишь с каким-нибудь пажом — а для меня не секрет, что ты любишь с ними поразвлечься, — то останется только одно средство. И ты знаешь какое», — так сказала ей мать накануне двенадцатилетия.

Мария, у которой жизненного опыта было побольше, рассказала ей, как поступают с принцессами, утратившими невинность до свадьбы: повивальные бабки зашивают им девственную плеву. Одно описание этого процесса заставило Арабеллу тогда застонать от воображаемой боли.

Когда она выглядывала в окно и видела цыгана, сидевшего на корточках у костра, то ловила себя на мысли, что в нем есть то благородство, которым отнюдь не обладают люди, благородные по рождению. Он всегда чувствовал ее взгляд и оборачивался. В эти минуты она страстно вожделела его.

Около полудня она услышала стук копыт, хотя Калиф не издал ни единого звука, поскольку привык встречать хозяина с молчаливым достоинством. Она выглянула в окно и увидела, как цыган спешился и погладил по шее гнедого скакуна, которого привел в поводу. Арабелла бросилась к двери и, позабыв о мерах предосторожности, забарабанила в дверь кулаками.

— Выпусти меня! Я хочу посмотреть на него! Дверь распахнулась, и она готова была выбежать из кибитки, но цыган удержал ее за плечи.

— Еще светло. Надень плащ и спрячь волосы под капюшон, — сказал он.

Они вместе тщательно осмотрели коня, не упустив ни одной детали.

— Это не Соломон, — обронил цыган.

— Я и не ждала другого, — ответила она, хотя в голосе у нее звенели слезы.

— Такой же великолепный конь, как Соломон, стал бы привлекать к нам внимание. А это рискованно.

— Этот тоже очень хорош.

Арабелла прекрасно разбиралась в лошадях, не хуже, чем цыган. Возможно, это единственное, в чем она не уступала ему.

Жеребец косился на нее и беспокойно переступал с ноги на ногу, пока они с Робертом осматривали его со всех сторон. Казалось, он тоже оценивает своих новых хозяев.

— А он не слишком норовист?

— Нет. Я специально поинтересовался этим, потому что тебе некогда его объезжать.

— Это я умею! — рассмеялась она.

— Не сомневаюсь. Но тебе придется приучить его к мысли, что ты его хозяйка.

Он стал рассказывать ей, как цыгане приучают своих коней слушаться только хозяина. Она не раз замечала, как заботливо Роберт относится к своим лошадям. Проходя мимо, он не упускал случая ласково погладить их, потрепать по холке. В его движениях в этот миг сквозила та же нежность, с какой он прикасался к женщине.