— Кэти…

— Если произнести имя дьявола в темноте, он услышит.

— Так и не произноси, — сказала Мэгги.

— А я уже.

Она не смогла удержаться.

— Значит, он придёт за тобой.

— А я его пошлю…

— Кажется, он уже здесь, — она застыла, схватила Кейт за руку. — Он под кроватью, уже тянется…

— Нет, — голос Кэти понизился до панического шёпота. Она всегда боялась всего, что под кроватью. — Несмешно. Хватит.

— Прямо сейчас тянется своими когтищами…

— Нет! — она вскочила и так пихнула Мэгги, что кровать качнулась и задела стол, где Кейт оставила яблоко. Оно звучно ударилось о голый пол и покатилось.

В тишине дома это было всё равно что грохнуть одной сковородкой о другую.

Когда яблоко наконец остановилось, совсем ненадолго вновь наступила тишина. И тут обе услышали стук — кто-то внизу встал с кровати, затем шарканье, скрип двери спальни, тяжёлый топот по лестнице. Мэгги свесилась с кровати, нащупала яблоко и сунула под простыню. Кэти схватила её за руку, а Мэгги уцепилась за ладонь сестры. Когда отец распахнул дверь, обе уже сидели с широко распахнутыми глазами, вцепившись друг в друга, готовые к вспышке гнева. Мать держалась чуть поодаль, с лампой.

— Уже ночь, — начал он, — и я не потерплю…

— Это не мы, — выпалила Мэгги не думая и тут же пожалела. Теперь он вспомнит, как она рыдала на полу кухни Постов. «Это не я, ничего я не делала, ничего…»

Но Кэти послушно повторила.

— Не мы.

Он сурово смотрел на них.

— Это мой дом, — сказал он.

— Джон! — вмешалась мать. — Джон. Девочки… они же в ужасе! Сам посмотри.

В ответ на эту неожиданную подсказку обе сделали испуганные лица.

— Мы тоже слышали, — сказала Кэти дрожащим голосом. — Это на чердаке.

— Да. На чердаке, — отозвалась Мэгги, не глядя на сестру.

Она подозревала, что чердака опасался даже отец. Ещё ни разу семье не доводилось жить в доме с чердаком. С самого переезда туда никто не поднимался.

Она наблюдала, как отец пытается разобраться.

— Что это ещё значит?

— Мам, — Кэти уже чуть не плакала. — Что-то стучит на чердаке.

Она уже переигрывала. Мэгги сжала её руку посильнее.

— Даже кровать затряслась! — Кейт не смутилась, и тогда Мэгги стиснула пальцы так, что почти наверняка остался синяк.

— Боже мой, — сказала мать. — Джон.

— Слушать ничего не желаю, — отрезал отец. — Я… всем немедленно спать.

— Им страшно, — сказала мать, а он прищурился и ответил:

— Вовсе нет.

Когда родители ушли, отцовский гнев повис в воздухе дымным следом. Девочки немного подождали, чтобы он развеялся. На улице стонал ветер.

Наконец Кейт тихо произнесла:

— Посмотришь под кроватью?

— Нет.

— Пожалуйста.

— Зачем?

— Мне как-то нехорошо.

— Тебе нехорошо от твоего вранья.

— Я что-то слышала.

— Дьявол не сидит под кроватью, — ответила Мэгги. И громче: — Дьявола не бывает.

Кэти помолчала, а потом прошептала:

— Конечно бывает.

И Мэгги посмотрела. Ей положено вести себя как старшей сестре и успокаивать младшую. Она перегнулась через край, подождала, когда глаза привыкнут к сумраку. Старый деревянный сундук, пара туфель, но больше ничего — только пыль и кривой стык пола со стеной.

Глава 4

«Дьявола не бывает».

Эми говорила не так. Однажды Мэгги корпела над скучным сочинением про грех и искушение. Перекатала пару отрывков из Библии и наобум подкинула пару мыслей о Сатане, которые должны были угодить учителю.

Эми нравилось помогать ей с домашней работой. Не презрительно поправлять, как отец. Ей нравилось обсуждать. Она вечно спрашивала что-нибудь вроде: «Так думает твой учитель. А что думаешь ты?» Или ещё возмутительней: «Так написано в Библии. А что сказала бы ты?»

Она прочитала сочинение Мэгги, улыбнулась и сказала:

— Так-то ты представляешь себе дьявола?

— Наверное.

— С копытами и хвостом?

— Его таким рисуют на картинках.

— Он толкает нас на грех?

— Наверное.

— Интересно, так ли уж прост грех.

— Мне переписать?

— Интересно: если речь о грехе, может, стоит волноваться не о человеке с вилами, а о нас самих? И о том, как мы живём в этом мире.

В разговорах с Мэгги Эми часто начинала с этого захода. Будто не хотела наставлять, а просто мягко расшатывала засевшую идею, смотрела, что будет, если она ослабнет.

В Рочестере Мэгги начала меняться. Не просто из-за города, собраний или книг и брошюр Эми. Появилось что-то внутри. Какое-то движение, какая-то новая и опасная энергия в теле.

Мэгги чувствовала, как оно начиналось в суставах — искрящееся, болезненное, а потом распространялось по телу и подступало к горлу. Вплоть до того, что порой ночами она вжималась в подушку, чтобы не закричать, или впивалась зубами в руку, или её подмывало швырнуть кресло, — и внутри для этого росла сила. «Ненавижу тебя», — думала она ни о ком конкретно — просто накатывало такое чувство. Накатывало и изливалось из неё.

Потом она думала: «Я плохой человек». И обращала эту ненависть на себя. Стояла на крыльце дома Эми и Айзека, пока отец не затаскивал её внутрь.

А иногда казалось, она вот-вот заплачет — при виде птички, или от шороха дождя по листьям, или от внезапного прилива любви к матери, сидящей за столом с какой-нибудь книгой — наверняка от Эми. А потом Мэгги опять опрокидывало в ярость — на всех. За то, что они такие, какие есть, за то, что не знают её, а думают, будто знают. А потом — спокойствие; она прижималась к матери, смотрела, что та читает, подносила к странице свечу, чтобы было лучше видно.

А потом Эми спросила:

— Так-то ты представляешь себе дьявола?

Может быть, он и не человек с вилами, но казалось, что всё-таки человек — или принимает человеческое обличье. Возможно, обычного мужчины — худого белого мужчины в костюме. Так Мэгги начала его воображать. Как-то раз нарисовала в уголке тетради дядьку в пиджаке, с вытянутым лицом и плоскими поблёскивающими глазами, как две монеты. Потом сама испугалась и зачиркала.

На следующий день отец приколачивал доску поперёк двери в подвал. Мэгги задержалась у кухонного стола. Отец весь изогнулся, прижав доску плечом, и пятью ударами чётко вогнал гвоздь в верхний левый угол. Вынул ещё один гвоздь изо рта и аккуратно примерился к нижнему углу.

— Что ты делаешь?

Он выпрямился, постучал костяшками по доске, словно проверяя на прочность, и бросил на Мэгги быстрый взгляд, намекая, что это глупый вопрос.

Мэгги уточнила:

— Зачем ты это делаешь?

— Твоя мать, — сказал он.

— Она там?

— Она там что-то слышит. Думает, это какой-то зверь. Будто кто-то поднимается по лестнице.

— Там никого нет. Мы же обе спускались… — она осеклась. — Я хочу сказать — а там правда кто-то есть?

Он нахмурился.

— Если и есть, то уже не вылезет.

От мысли о том, что дверь навсегда закроют, внутри что-то тревожно забилось. А вдруг булавка так и лежит в подвале? Вдруг Мэгги её проглядела в прошлый раз?

К тому же это запретное место. Жалко с таким расставаться.

— Но если ты там кого-то запер, разве он не умрёт?

— Умрёт.

Очевидно, отца это не трогало, и Мэгги робко спросила:

— А не будет вонять?

— При такой температуре он околеет.

— Но ведь потом потеплеет.

— Когда потеплеет, мы уже переедем.

— А.

— Надеюсь, уже скоро.

Он улыбнулся ей. Его радовала мысль о доме, строящемся неподалёку от фермы Дэвида. Отец всё обещал, что через несколько недель снова примется за работу и можно будет перебраться ещё до лета. Их первый собственный дом.

Он снова оглядел дверь.

— А пока что и этого хватит.

Мэгги посмотрела на заколоченную дверь. Доска вся в царапинах и вмятинах — явно не новая.

— Я тоже что-то слышу, — сказала она. — Внизу. И Кэти. Этот дом…

— Хватит, — отец отвернулся и положил молоток в мешок с инструментами на полу. — Дом как дом.

Мэгги знала, ему хотелось здесь оставаться не больше чем остальным. Но это он решил сюда приехать — и был готов защищать своё решение. Если придётся, то и плотницким молотком с досками.

— А те, кто поселятся после нас, не разозлятся, что ты заколотил подвал?

— Это уж их дело.

— А нас ты не мог спросить?

Кухонная дверь скрипнула на сквозняке. Мэгги слышала, как снаружи ветром мотает дверь маленького сарая: та хлопала и снова со стуком распахивалась. Сарай стоял с северного угла дома, где дуло сильнее всего.

— Кого?

— Меня. Кэти.

— Мне ваше мнение не нужно. Ни об этом, ни о чём другом.

Снова заискрило в суставах; закололо, затрясло ладони.

— Мы тоже здесь живём, — сказала она.

— Вы живёте со мной под моей крышей. Все вы.

— Но…

— Довольно, Маргарет. — Не глядя на неё, он затягивал кожаный ремень на мешке. — Не потерплю, чтобы в каждом моём решении сомневались. Ты поняла?

Воздух слегка задрожал, как всегда, когда отец отдавал приказ: миг сомнения, будут ли ему подчиняться.

Кэти ещё не встала с постели. Сегодня она снова жаловалась на головную боль. Мэгги вошла, села рядом и приложила ей ладонь ко лбу. Кейт оттолкнула. В лице ни кровинки, под глазами синяки. Но она часто так выглядела. Все они, сестры Фокс, были бледными: и Кейт, и Мэгги, и Лия. Болезненными. Удивительно, что вообще выжили. У иных женщин лица с возрастом краснеют от солнца или работы, но Лие уже больше тридцати — а кожа у неё всё равно как восковая.