— Уходи, — сказала Кейт.

Мэгги посмотрела в окошко: небо серое, дерево неподалёку ощерилось острыми ветками. Это был старый вяз — во время грозы его чуть не вырвало с корнем, и теперь он стоял косо. Мать говорила, он непременно скоро рухнет и кого-нибудь убьёт.

— Отец заколотил подвал, — сказала Мэгги.

Кэти сморщилась.

— Почему?

— Вроде как мама там что-то слышит.

— Там что-то есть.

У Мэгги по спине пробежал холодок. Глаза Кейт застыли, остекленели, как гладь тёмной воды.

— Нет.

— Есть. Не надо было туда спускаться.

— Ну а мы взяли и спустились, — сказала Мэгги.

— Не надо было.

— Но мы спустились.

— Я больше туда не хочу.

— И хорошо, потому что всё равно уже не сможешь.

Кейт с немалым трудом выпуталась из простыней и села.

— А что она слышала?

— Как будто по лестнице кто-то поднимается.

— И он поверил?

— Нет, конечно. Он считает нас глупыми женщинами. Девочками. Мол, вечно нам что-то мерещится.

Кейт моргнула. Её косы расплелись, волосы прилипли ко лбу.

Кейт легко обижалась на отца. Его равнодушие к словам Мэгги не шло ни в какое сравнение с пренебрежением к словам самой Кейт. Она запросто могла бы нести всякую тарабарщину — так мало он к ней прислушивался. Тогда, в Рочестере, он даже не рассердился на её плаксивые уверения, что Мэгги говорит правду, не может врать. Просто пропустил всё мимо ушей.

— Он ничего не знает, — сказала Кейт.

Мэгги встала, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу. Мелькнуло желание — вот бы запустить в стену лампой или канделябром, чем угодно, а потом перебить все окна и с воплями унестись в лес. Вот тогда Мэри Редфилд будет о чём посудачить.

— Как же я от него устала, — сказала Кейт.

Устала. Да, он действительно выматывал: говорить с ним — всё равно что снова биться головой о стену, снова и снова, надеясь, что она рухнет. Но в усталости была странная сила. Например, в детстве они пробовали не спать всю ночь, просто чтобы посмотреть, на что это похоже. И в темноте, сильно за полночь, от утомления их бросало в нездоровую бодрость. Бешеную, до одури.

В детстве они во что только не играли и так, словно слаще неприятностей ничего не было. Прятались под кроватью. Передразнивали учителей. Прятали инструменты отца, чтобы он их не нашёл. С радостью, волнением и страхом следили, как его молчание превращается в гнев. Гадали, что он будет делать.

Мэгги чиркнула туфлей по неровной деревянной половице. Они все неровные, если приглядеться, весь пол кренился к восточному углу, где в крохотную щёлку между полом и стеной просачивался свет с кухни. Должно быть, из-за кривых полов и расшатанных половиц дом и наполнялся странным шумом — скрипом и стуком из ниоткуда.

Чем можно напугать отца?

Чем? Как он будет выглядеть, когда испугается? Как будет выглядеть, когда поверит ей?

Она слышала, как он покашлял внизу. По кухонному полу проехались ножки стула. Теперь он сядет и будет смотреть на дверь в подвал, оценивая свою работу.

К чему ограничиваться подвалом? Почему бы не заколотить все окна, спальни, входную дверь? Замкнутым пространством управлять легче.

Мэгги вспомнила яблоко — как оно упало на пол и покатилось. Такая мелочь.

— Давай поиграем, — предложила она. — У кого первой получится убедить его, что в доме живёт призрак.

— Здорово, — Кейт вскинула голову. К щекам снова прилила кровь. — А давай.

Они говорили тихо. Мэгги не слышала его внизу, но чувствовала, как он сидит за столом, дышит.

— А та, у кого получится…

— Нет, — сказала Кейт. — Давай вместе. Не хочу одна.

Точнее, не хочет попасться одна, не хочет одна влипнуть в неприятности.

— Ладно.

— Тогда хорошо, — улыбнулась Кейт. — Здорово.

— Хорошо, — Мэгги снова взглянула на острые росчерки веток на фоне неба. — У меня есть пара мыслишек.

Вот бы заставить его усомниться в себе хоть на секунду.

Тем вечером мать легла первой. Они затихли у себя в тёмной спальне и ждали, когда отец дочитает Библию и уйдёт из кухни.

Его шаги удалялись. Теперь дождаться, когда он ляжет. Когда окончательно воцарятся темнота и тишина.

Тогда Кейт метнулась босиком на другой конец комнаты и пять раз стукнула канделябром по расшатанной половице. Этот трюк они уже опробовали днём, когда за ними никто не следил. У стука именно по этой половице имелся необычный эффект — полый звук словно доносился с кухни.

На пятый удар Мэгги высунулась с кровати и постучала по полу своим канделябром: раз, два, три, четыре, пять. Когда она закончила, Кейт уже вспорхнула обратно в кровать.

Видимо, родители ещё не уснули, потому что шаги и голоса раздались почти немедленно. Сёстры закрыли глаза, задышали ровно и не шевельнулись, когда дверь открылась и отец прошептал матери:

— Они спят.

Мэгги чуяла, как он стоит и не уходит — тёмный силуэт на пороге. Представляла себе его выражение лица, напряжённый подбородок.

Когда он спустился, Кейт зажала рот, чтобы не рассмеяться, а потом прошептала: «Давай ещё разок», но Мэгги возразила. Рано. Ради дела стоит малость потерпеть.

Снизу то доносились, то затихали голоса родителей.

— …Может, какая-нибудь птица…

— …Дом старый, что тут только не…

— …Девочки всего лишь…

— …Девочки могли даже…

— …В спальне девочек, надо…

Девочки — девочки — девочки.

На следующий день отец поднялся с инструментами к ним: вскрывал половицы, двигал кровать, простукивал стены молотком. Они притворялись, что ночью ничего не слышали.

— Сегодня вам лучше лечь с нами, — мать волновалась, но явно была и довольна. — Я-то слышала, как грохотало. Так, что в стенах отдавалось.

— «Грохотало» — скажешь тоже, — ответил отец.

— Лучше сходи и проверь на чердаке.

Отец помолчал, разглядывая молоток в руке.

— Схожу.

— И сходи.

— Я же сказал: схожу.

— А я расспрошу об этом Уикменов, — предложила мать.

— Может, если бы Уикмены время от времени ремонтировали дом, — проворчал он, — мы бы мирно спали по ночам.

Мать хмыкнула.

— Да Джеймс Уикмен не отличит молоток от собственной…

— Хватит, — оборвал отец. — Ни к чему разносить сплетни про какой-то там шум в старом доме.

— Я буду рассказывать, кому захочу.

Джон посмотрел на жену, потом на дочерей. Мэгги не отвела глаза.

— И запугаешь девочек, — сказал он.

На следующую ночь они постучали по десять раз каждая, уже погромче. На другую — хлопнула дверь и опрокинулся стул. Рано поутру — медленный и тихий стук по полу палкой, которую они нашли в лесу.

Теперь они лежали в постели и думали, что бы такое пустить в ход на этот раз, может, опять канделябры?

— Но только три раза, — сказала Кейт. — И всё. Сразу перед тем, как они уснут, я стукну три раза по половице в углу, а потом заскочу на кровать, и они никогда…

— Ну не знаю, — Мэгги перевернулась на бок, вгляделась в очертания лица Кейт в лунном свете. — Если всё время делать одно и то же, быстро станет скучно. Ведь настоящий призрак не стал бы повторяться, правильно?

— Стал бы. Призраки только и делают, что повторяются. Без конца ходят одной и той же дорогой в доме, где они скончались, и всё такое.

В спальне стоял холод. Сама Мэгги уже согрелась под грудой простыней и одеял, но голова всё равно мёрзла — уши, кончик носа. Так и хотелось спуститься и разжечь огонь в камине, посидеть перед ним.

— Это кто тебе рассказал? — спросила она у Кейт.

— Не знаю. Я думала, это все и так знают. И ты должна знать после того, как видела…

— Нет. — Мэгги перевернулась на спину и уставилась в потолок, на котором плясали зыбкие тени деревьев. — Не сегодня. Иначе будет скучно.

Кейт ещё какое-то время канючила, но обычно она быстро засыпала, стоило закрыть глаза. Вскоре Мэгги уже слушала её медленное размеренное дыхание.

Она и сама погрузилась в полудрёму, когда услышала — или ей померещилось — три тихих стука в углу.

— Кэти, прекрати, — пробормотала она.

Протянула руку — сестра рядом, тёплая ото сна, лежит неподвижно. «Что-то не так, — подумала Мэгги, что-то не сходится». Но её разум уже отключался, и она не смогла удержать мысль. Та вернулась наутро, когда взгляд Мэгги упал на пустой угол. Она проснулась раньше всех, в доме ещё стояла тишина. Кейт спала. Но Мэгги не чувствовала себя в одиночестве.

— Эй? — прошептала она в тихой комнате, но ответа, конечно, не последовало.

Она выскользнула из кровати. Поморщившись, опустила босые ноги на стылый пол и вышла на лестничную площадку. Все спали. Дом принадлежал ей одной. Тихо побарабанила пальцами по косяку и прижалась к нему ухом, надеясь на ответ.

Словно подносишь ракушку к уху — только вместо моря можно слушать дом: поскрипывания и постанывания косяка, шорох холодных досок от ветра. Как оседает снег на крышу, и как шебуршатся зверьки в земле под домом.

Мэгги подумала, что дом всегда был живой — или как будто живой. Казалось, он к ним прислушивался. Она снова постучала пальцами, потом услышала внизу шаги, покашливание. Отец проснулся.

Он взял за привычку каждое утро обходить дом, сам прикладывал ухо к стенам, заглядывал под кровать Мэгги и Кейт. За шкаф. Молча слушал, как Мэгги, Кейт и мать возбуждённо перечисляют каждый странный шорох и движение. Молчал — и это выдавало гнев человека, не владевшего ситуацией.