7
Не помню точно, какие чувства вызвал у меня Креншоу в день, когда мы познакомились.
Это было давненько.
Я много чего не помню из детства.
Я не помню, как родился. Или как учился ходить. Или как носил подгузники. Да и в любом случае, это явно не то, что хотелось бы помнить.
Память — странная штука. Я помню, как потерялся в магазине, когда мне было четыре. Но я не помню, как мама с папой меня нашли — они кричали и плакали одновременно, но это я знаю только по их рассказам.
Я помню, как мою сестру впервые принесли домой. Но я не помню, как пытался положить её в коробку, чтобы почтой отправить назад в роддом.
Родители обожают рассказывать эту историю знакомым.
Я даже не уверен до конца, почему Креншоу оказался котом, а не собакой, или аллигатором, или трёхголовым тираннозавром.
Когда я пытаюсь вспомнить всю свою жизнь, она представляется мне чем-то вроде постройки из Лего, в которой не хватает важных деталек, вроде фигурки робота или колёсика монстр-трака. Ты изо всех сил стараешься собрать конструктор, но понимаешь, что на картинку на коробке он не походит.
Казалось бы, я должен был подумать: «Ого, со мной разговаривает кот, такое нечасто случается на парковках рядом с шоссе».
Но я помню лишь, что думал, как же здорово иметь друга, который любит фиолетовые мармеладные бобы так же сильно, как я.
8
Спустя пару часов после загадочного появления мармеладных бобов во время хлопьебола мама дала нам с Робин по бумажному пакету. Она велела нам сложить туда сувениры на память. Кое-что из наших вещей отправится в воскресенье на гаражную распродажу, кроме самого важного, вроде ботинок, матрасов и нескольких тарелок. Родители надеялись выручить достаточно денег, чтобы оплатить долг за квартиру, а если повезёт, то и счёт за воду.
Робин спросила, что такое сувенир на память. Мама ответила, что это предмет, который тебе дорог. А потом добавила, что вещи не так уж и важны, до тех пор пока мы есть друг у друга.
Я спросил, какие сувениры оставят они с папой. Она ответила, что на первом месте у них, пожалуй, будут гитары и, возможно, книги, потому что без них никуда.
Робин сказала, что точно оставит себе книжку про Лайла.
Самая любимая на свете книга моей сестры — это «Дом на 88 Восточной улице». Она про крокодила по имени Лайл, который живёт в семье людей. Лайл любит купаться в ванне и гулять с собакой.
Робин знает в ней наизусть каждое слово.
Позже, когда пришло время ложиться спать, папа стал читать Робин книжку про Лайла. Я стоял у двери в её спальню и слушал, как он читает. Он, мама, Робин и Арета умостились на матрасе сестры. Матрас лежал на полу. Саму кровать собирались продать.
— Иди к нам, Джексон, — позвала мама. — Тут полно места.
Папа у меня высокий, да и мама тоже, а матрас у Робин крохотный. Места там не было.
— Да мне и тут неплохо, — ответил я.
Глядя на моих родных, собравшихся вместе, я почувствовал себя родственником из другого города. Я вроде как был с ними связан, но не так сильно, как они были связаны между собой. Отчасти оттого, что они здорово походили друг на друга — светловолосые, сероглазые и жизнерадостные. У меня же волосы и глаза темнее, да и настроение иногда мрачное.
Без вещей комнату Робин было не узнать. Разве что розовая лампа осталась. И отметки на стене, которые показывали, насколько она выросла. И красное пятно на ковре — Робин как-то пролила клюквенно-яблочный сок. Она практиковалась отбивать мяч и немного увлеклась.
— ВЖУХ, ВШУХ, ПЛЮХ, ХЛЮП… — читал папа.
— Не «хлюп», папочка, — заметила Робин.
— Хлоп? Бульк? Вшух?
— Не валяй дурака, — сказала она и ткнула его в грудь. — Там «шлёп»! «Шлёп», я точно знаю!
Я сказал, что, по-моему, крокодилу не понравилось бы купаться в ванне. Я недавно прочёл целую библиотечную книгу о рептилиях.
Папа велел мне не придираться.
— Вы знали, что челюсти крокодила можно сомкнуть аптечной резинкой? — спросил я.
Папа улыбнулся.
— Не хотелось бы мне стать первым, кто проверит это на практике.
Робин спросила маму, была ли у меня в детстве любимая книжка. Она не стала спрашивать у меня напрямую, потому что дулась из-за моего замечания насчёт ванны.
Мама ответила:
— Джексон обожал «Яму — для того, чтобы её рыть». Помнишь эту книжку, Джексон? Мы тебе её, наверное, целый миллион раз читали.
— Это скорее словарь, чем придуманная история, — отозвался я.
— «Брат — для того, чтобы тебе помогать», — сказала мама. Это было в книге.
— «Брат — для того, чтобы тебя доставать», — сказала Робин. А вот этого в книге не было.
— «Сестра — для того, чтобы медленно сводить тебя с ума», — не остался в долгу я.
Солнце начинало садиться. Небо было тигрового окраса, с полосками тёмных облаков.
— Мне нужно подготовить вещи к распродаже, — сказал я.
— Эй, не спеши-ка, приятель, — окликнул меня папа. — Я почитаю «Яму — для того, чтобы её рыть». Если мы её найдём, конечно.
— Я уже вырос из этой книжки, — заявил я, хотя её я первым делом положил в пакет для сувениров.
— Прочти ещё разок про Лайла, — попросила Робин. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста?
— Пап, — спросил я, — ты случайно не покупал фиолетовые мармеладные бобы?
— Нет.
— Тогда откуда они взялись? В бейсболке Робин? Ерунда какая-то.
— Вчера Робин ходила на день рождения к Кайли, — вспомнила мама. — Ты оттуда их принесла, ягодка?
— Не-а, — ответила Робин. — Кайли ненавидит мармеладные бобы. И вообще, я же сказала тебе, что это волшебство, Джексон.
— Нет никакого волшебства, — сказал я.
— Музыка — это волшебство, — сказала мама.
— Любовь — это волшебство, — сказал папа.
— Кролики в шляпе — это волшебство, — сказала Робин.
— Я бы включил пончики из «Криспи Крим» в категорию волшебства, — добавил папа.
— А как же запах новорождённого ребёнка? — подхватила мама.
— Котики — это волшебство! — завопила Робин.
— Так и есть, — согласился папа, почёсывая Арету за ухом. — И не забывай про собак.
Они всё не унимались, когда я захлопнул дверь.
9
Я люблю своих маму и папу, да и сестру обычно тоже. Но в последнее время они здорово действовали мне на нервы.
Робин была совсем маленькой, так что неудивительно, что она так раздражала. Она постоянно спрашивала что-нибудь вроде «А что будет, если собачка и птичка поженятся, Джексон?» Или пела песенку «Колёса у автобуса крутятся» три тысячи раз подряд. Или утаскивала у меня скейт и использовала его как скорую для своих кукол. Короче, вела себя как обычная младшая сестра.
С родителями всё было сложнее. Трудно объяснить, особенно учитывая, что это звучит как что-то хорошее, но они вечно во всём искали плюсы. Даже когда дела были плохи — а такое случалось часто — они шутили. Дурачились. Притворялись, будто всё прекрасно.
Иногда мне просто хотелось, чтобы ко мне относились как ко взрослому. Я хотел, чтобы мне говорили правду, хоть она и не всегда была приятной. Я всё понимал. Я знал куда больше, чем они думали.
Но родители были оптимистами. Смотрели на полстакана воды и говорили, что стакан наполовину полон, а не наполовину пуст.
Я не такой. Учёные не могут позволить себе быть оптимистами или пессимистами. Они лишь наблюдают за миром и видят его таким, какой он есть. Они смотрят на стакан воды и отмеряют 3,75 унции или что-то в таком духе — и точка.
Вот взять моего папу. Когда я был помладше, он заболел, и серьёзно. У него нашли болезнь под названием рассеянный склероз. В основном с папой всё было хорошо, но случались и плохие дни, когда ему становилось тяжело ходить и приходилось опираться на трость.
Узнав, что у него РС, папа притворился, будто в этом нет ничего страшного, хотя ему пришлось уволиться с работы — он строил дома. Он сказал, что его утомило целыми днями слушать стук молотков. Сказал, что хочет носить приличные башмаки, а не грязные, и даже написал об этом песню под названием «Блюз грязных башмаков». Сказал, что сможет работать из дома, и приклеил на дверь ванной табличку с надписью «Офис мистера Томаса Уэйда». А мама приклеила рядом с этой табличкой вторую, гласившую «Лучше бы я рыбачил».
И дело с концом.
Иногда мне просто хочется спросить родителей, всё ли будет хорошо с папой, или почему у нас не всегда есть еда дома, или почему они так часто спорят.
А ещё — почему я не мог остаться единственным ребёнком.
Но я не спрашиваю. Больше не спрашиваю.
Прошлой осенью, когда мы были на местном обеде в складчину, Арета слопала детский одноразовый подгузник. Ей пришлось провести два дня в ветклинике, прежде чем она наконец его выкакала.
— Входит и выходит, — сказал папа, когда мы её забирали. — Круговорот жизни.
— Дороговатый какой-то круговорот, — заметила мама, глядя на счёт. — Видимо, аренду в этом месяце мы опять задержим.
Когда мы дошли до машины, я спросил напрямую, хватает ли у нас денег. Папа ответил, что беспокоиться нечего. Сказал, что у нас всего лишь небольшие финансовые затруднения. Сказал, что иногда непросто всё распланировать, если только у тебя нет хрустального шара, чтобы заглянуть в будущее, и что если у кого-то из моих знакомых вдруг имеется такой шар, он бы с радостью его позаимствовал.