Снова шорох крыльев, а вот и она, уселась на каминной полке, маленькая нахохлившаяся тень. Из темноты долетел тихий скрежет. Крошечный глаз поймал лунный свет. Птица смотрела прямо на меня.

Теперь, когда я видел ее, страх отпустил. Не сводя глаз с птицы, я шагнул к окну.

Шорох.

Тени заметались, хлеща меня сгустками тьмы.

Комната кишела птицами. Я завопил и упал лицом в пол. Сколько их здесь и откуда они взялись? Меня атаковали падальщики, а утром в комнате найдут мертвое тело с выклеванными глазами. Утешало лишь, что, увидев утром мой хладный труп, Питер Булл со страху свалится замертво.

Я провел рукой по лицу и велел себе не валять дурака. Всего-то и нужно, что открыть окно и выпустить птиц наружу. А после самому перелезть через подоконник. Я не собирался выставлять себя растяпой, завтра я и сам посмеюсь над сегодняшним происшествием.

Не поднимая головы, я осторожно пополз к окну по занозистым доскам. Гвозди царапали ладони, половицы скрипели. Захватчики не теряли времени даром: белые сгустки птичьего помета пятнали стены и камин. Наверное, галки, подумал я, в это мгновение месяц выплыл из-за облаков, и я увидел их: на каминной полке, на верхней раме окна, а одна на спинке кресла в углу. Я старался не дышать, до окна было рукой подать.

И вдруг мои пальцы дотронулись до теплой человеческой руки!

Я заорал. Птицы взвились в воздух, круша о стены тонкие косточки. Что-то коснулось моего плеча, я подпрыгнул и бросился к окну.

Рама не поддавалась! Я тянул и тянул, но руки скользили по птичьему помету. Черные перья кружились в дюйме от моего лица. Я схватил с пола какую-то палку и подсунул под край рамы. Птицы, ночные самоубийцы, ливнем бились в стекло.

Дерево треснуло. Я нажал сильнее. Сзади распахнулась дверь.

— Оставьте окно в покое, сэр! — произнес спокойный голос.

Меня словно окатило холодной водой.

Форрест стоял в дверном проеме, в вихре кружащих птиц. Подойдя, он двумя руками отжал плохо подогнанную раму, и в комнату ворвался сырой ночной воздух, заставив нас обоих поежиться.

Шатаясь, я встал. Хотелось прикрыть глаза рукой, но при Форресте я не смел проявить слабость.

— В сторону! — рявкнул он. — Не загораживай им проем!

Три птицы вылетели в окно, одна с хрустом врезалась в трубу дымохода.

Форрест хлопнул в ладоши и замахал руками. Последняя птица облетела нас и уселась на спинку кресла, вонзив когти в обивку. Тень Форреста на стене казалась огромной.

— Вон! Лети отсюда, темный дух! — воскликнул он, подойдя ближе.

Однако галка не торопилась улетать. Расправив крылья, она вспорхнула с кресла и перелетела на руку Форреста.

Удивился ли он? Мастер и галка смотрели глаза в глаза — черные дикие бусины и спокойные карие. Словно обменивались неким посланием. Я мог разглядеть чешуйки на лапках и лоснящиеся перья.

Наконец птица взмахнула крыльями и вылетела в сырую ночь.

— Поразительно! — выдохнули.

— Магия друидов, — важно кивнул Форрест.

Казалось, для него волшебное мгновение еще длится. Но вот он вздохнул и поднял глаза, тут же оценив нелепость моего внешнего вида.

— Бога ради, Зак, на кого ты похож?

Только сейчас я осознал, как выгляжу. Руки в птичьем помете, лицо чумазое. А во что превратилась одежда! Теперь ее не отчистить.

— Я искал вас, сэр, а потом… птица билась в окно…

— Ну и грязь они тут развели!

Форрест подошел к камину и заглянул внутрь.

— Ясно, тупица Питер Булл не закрыл дымоход. Этот бездельник сведет меня в могилу!

— Здесь кто-то есть, сэр, — промолвил я тихо.

Форрест обернулся. Луна осветила его правильные черты, спокойные карие глаза, твердый взгляд которых так часто выводил меня из себя. Он посмотрел туда, куда я показывал.

Девушка скорчилась за креслом, натянув на себя какую-то тряпку, словно серая мешковина могла ее защитить. На миг я решил, что передо мной и впрямь дух, такой тощей и бледной она была.

Форрест удивил меня. Склонившись над незнакомкой, он мягко, словно обращался к птице, спросил:

— Кто вы?

Она то ли пробормотала, то ли всхлипнула.

— Огня, Зак, да побыстрее! — приказал Форрест.

Выходя из комнаты, я услышал, как она ответила:

— Сильвия.

Мне потребовалось время, чтобы найти лампу и трутницу. Когда я вернулся, девушка сидела в кресле, а Форрест стоял у камина. Мне показалось, заслышав мои шаги, он отошел в сторону. Я осторожно опустил лампу на пол и уставился на девушку.

Она была очень хорошенькой.

Если не считать того, что худое грязное личико покрывали кровавые прыщики, которые она постоянно расчесывала. Медно-рыжие волосы небрежно свисали с плеч. Девушка запахнулась в серый плащ, но я успел заметить на левой ноге туфельку из белого шелка с крохотными вышитыми цветами. Обувь не для грязных улиц.

Она неразборчиво бормотала, давясь слезами, но, кажется, не лгала.

— Никто бы не принудил вас… — сказал Форрест.

— Ах, сэр, вы такой благородный господин, вы их не знаете! Я не могу туда вернуться, ни за что! Не заставляйте меня!

Значит, беглянка. Я сразу понял, откуда взялась эта пташка. Город кишел игорными и публичными домами. К тому же от нее пахло потом и помадой для волос, а еще выпивкой.

Джонатан Форрест внимательно разглядывал девушку. Наши огромные тени плясали на стене. На нем был бумазейный коричневый сюртук и жилет того же скучного цвета. Мастеру вечно недосуг подумать о костюме. На потрескавшихся ботинках налипла грязь, и, в отличие от моего отца и прочих господ, он редко носил парик. Впрочем, стоит ли удивляться — отец Форреста был каменщиком, и едва ли джентльменом.

— Что за место? — спросил он.

Она опустила голову.

— Это «У Гибсона», сэр. За термами.

— И там они заставляли вас…

— Они заставляли меня заманивать богатых джентльменов. Разговорами и… прочим. Чтобы те играли, пили, сорили деньгами. Я сама однажды оставила там все свои сбережения. Если я вернусь туда, со мной случится что-нибудь нехорошее.

— И вы сбежали оттуда?

— Да, сэр.

— Откуда вы родом?

Сильвия вздрогнула. Я заметил край грязного платья из синего атласа с глубоким вырезом, но она тут же запахнула плащ на груди.

— Моя семья из соседней деревни, но они не примут меня обратно. Я их опозорила. Придется отправляться в Лондон.

— В Лондон! — Форрест ужаснулся. — Девочка моя, Лондон — гнездо пороков! Вы не протянете там и недели!

— Тогда в Бристоль, сэр. Куда угодно. Если у меня будет немного денег на житье, я найду работу. Честную работу.

Так я и знал. Уверен, он не откажет ей в паре монет. Форреста легко растрогать, это удавалось даже уличным попрошайкам.

Мастер отвернулся к загаженному птицами камину и погрузился в раздумья. Девушка скосила голубые глаза на меня, но тут же перевела взгляд на Форреста. Я сразу понял, что пришелся ей не по нраву.

— Зак, затвори окно и проверь двери. — Форрест встал и подал Сильвии руку. — А вы, мисс Сильвия, отправитесь со мной.

Я решил, что ослышался.

Сильвия удивилась не меньше моего.

— Сэр, вряд ли это…

— Вы примите ванну, моя экономка вас покормит и найдет более пристойное платье. Спать будете на чердаке, со слугами. А завтра решим, что с вами делать.

Не припомню, когда я был так взбешен.

— Сэр, ваше положение… — выпалил я.

Форрест пригвоздил меня к месту тяжелым взглядом, и слова застряли у меня в горле.

Обернувшись к Сильвии, он продолжил:

— Я не причиню вам вреда, Сильвия, не бойтесь.

— Сэр, я… я уверена… но… — Она замотала головой. — Это нехорошо.

Ей нужны были деньги, только и всего. Не удивлюсь, если ее история — выдумка от начала до конца.

— Прошу вас. — Он махнул рукой к двери и, что-то вспомнив, быстро повернулся ко мне.

— Совсем забыл. Где письмо?

Я отдал ему письмо. Увидев печать, мастер издал радостный возглас и, схватив лампу, стремительно отошел в угол комнаты. Мы с Сильвией остались стоять в темноте. Глядя, как он распечатывает письмо, она тихо спросила:

— А ты кто таков, мастер Павлин?

Я молча смотрел на нее. Голос больше не звучал жалобно, на лице проступило странное, почти комичное удовольствие. Я вспомнил, что девушка была свидетельницей моего позора.

— Наконец-то! — воскликнул Форрест.

— Сэр? — Я обернулся к нему, но он уже смял письмо, сунул его в карман и заспешил к двери.

— Кажется, я велел тебе проверить двери и окна, Зак.

Форреста переполняло радостное возбуждение — то дуновение безумия, что порой им овладевало. Не успел я опомниться, как они были за дверью.

В темноте я запер окно и засовы, окинул дом прощальным взглядом, однако мысли были далеко. Настроение вконец испортилось. Что за горькая судьба! Из-за долгов отца я вынужден служить подмастерьем у безумца, который грезит об идеальном городе, а сам не способен отличить приличную женщину от шлюхи!

Бредя домой по грязным улицам, я размышлял о том, к чему приведет решение Форреста. Ни к чему хорошему. Могу поспорить, он ее приютит. Будет как с той дворнягой, которую мастер привел недавно, и с тремя облезлыми кошками, которые поселились у нас раньше и оставляли шерсть где попало.

Неужели я обречен вечно якшаться с подобным сбродом?

Я не ханжа, обычный повеса, как все юноши моих лет, но, по крайней мере, не тащу в дом кого попало.

Дойдя до Площади королевы, я уже окончательно себя растравил, однако вид величавых строений в лунном свете прогнал мои печали. Площадь королевы была лучшим творением Форреста. Оставалось утешаться мыслью, что все гении безумны.

Дома я поднялся по лестнице, заглянул в мастерскую. На спинке стула висел его сюртук.

Наверху Форрест бранился с миссис Холл.

Озираясь, я шагнул внутрь и, не мешкая, вытащил из кармана скомканный листок. Плотная бумага хрустнула в руках.

Никакой записки, только рисунок. Двуликий Янус: одна голова повернута вперед, другая назад; одна женская, вторая мужская. Вокруг, опоясывая головы, вилось узкое змеиное тело, хвост змеи был зажат у нее во рту.

Внизу шла подпись, одно слово, острыми, как шило, буковками: УРОБОРОС.

Хотел бы я знать, что это.

БЛАДУД

Я тосковал о семье, бродя по дубравам и голым пустошам, а ветер-ворон свистел в ушах, когда я лежал на земле, зарывшись в палые листья.

Вы, живущие в теплых уютных домах, что знаете вы о страданиях потерянной души?

Мой недуг прорывался в лужах и трясинах, тек в реках, словно лихорадка. Я был землей, я был зимой. Болезнь проявлялась по-разному: то одержимостью, то безумием. Заболевший становился опасен для близких.

А однажды из леса вышли демоны, чтобы терзать меня. Они хрюкали и сопели. Их рыла были вытянуты, а тела бледны, словно плесень. Демоны улеглись вокруг меня, боровы и хряки, чудища из легенд. И я стал одним из них, я следовал их тропами, пожирая плоды и корни, которые они выкапывали в земле.

Они рычали и хохотали.

Вскоре я заметил, что они часто удаляются на поляну в чаще леса, а когда возвращаются, струпья сходят с их тел, а шкура становится гладкой.

Во мне забрезжила хрупкая надежда, словно крошечный огонек во тьме.

Я исхудал и пал духом и долго гнал от себя спасительную мысль.

Она пробивалась во мне, подобно рассветным лучам солнца на востоке.

И тогда я спросил себя: «Если ты пойдешь туда, куда ходят демоны, возможно, и ты излечишься?»

И я последовал за ними.

Словно зверь лесной полз я, спускаясь все ниже и ниже по болотистой равнине.

Пар поднимался вокруг. Пищала мошкара.

Я погрузил морду и лапы в воду, и горяча была эта вода.

Чтобы забыться, я свернулся калачиком посреди круга.

СУЛИС

Не распакованной осталась только синяя папка.

Она лежала на дне сумки, в скрытом отделении на молнии. Сулис в пижаме сидела на кровати, скрестив ноги по-турецки. Солнечный свет из окна падал почти горизонтально, галки шумели в листве деревьев в центре Круга.

Она задумчиво смотрела на сумку, затем расстегнула молнию и вынула папку.

Зачем она хранит ее? Папка была с ней во всех переездах, в спальнях чужих домов, в квартирах многочисленных приемных родителей — везде. Теперь предстоит начать новую жизнь, а значит, пришло время избавиться от напоминаний о прошлом.

Вместо этого Сулис вытащила газетные вырезки и разложила их на одеяле.

Они потерлись на сгибах и смялись. Никто не знал, что Сулис хранит их. Двенадцать вырезок из разных газет, с одной и той же фотографией. Известной фотографией, сделанной газетным охотником за сенсациями.

Кудрявая рыжеволосая девочка лет семи вылезает из машины, вспышка застает ее врасплох, глаза округляются от неожиданности и удивления, маленькая ладонь крепко сжимает руку женщины в полицейской форме. На девочке полосатая кофта с капюшоном и брюки в розовый цветочек. Она кажется маленькой и тщедушной. Над фотографией надрывается заголовок:

...

«Таинственная смерть ребенка!

Что она увидела? Ужас на детской площадке.»

Сулис поднесла вырезку близко к глазам, затем медленно отвела руку, но ничего не изменилось: с фотографии на нее смотрела незнакомка.

Обычная полицейская машина. Машин было много, она успела забыть про них, но камеру помнила. Свет ударил в лицо, испугал ее, и женщина в форме — кажется, Джин, — рассвирепев, попыталась задержать фотографа, но он умчался на своем мотоцикле.

Наверняка заработал на снимке кучу денег.

Сулис подняла глаза и посмотрела в зеркало, которое Ханна повесила на стену спальни. В девушке, смотревшей из зеркала, было не узнать малышку на фотографии. Лицо утратило детскую припухлость, заострилось. Пристальный взгляд голубых глаз стал непроницаемым. Крашеные светлые волосы больше не вились, падая на плечи гладкими прядями. Девушка в зеркале ничем не отличалась от большинства своих сверстниц. Среднего роста и веса, в неброской одежде. Сулис тщательно выбирала ее, избегая открытых фасонов и ярких, кричащих тонов. Обычная школьница. Это была ее маскировка. Это была Сулис.

Она сложила вырезки в папку, застегнула молнию, спрятала сумку в шкаф, заперла дверцу и сунула ключ в карман. Ханна и Саймон трепетно относились к ее личной жизни. Это было ей внове.

— Новое лицо, новый дом, новая жизнь. Осталось раздобыть немного денег, — сказала Сулис своему отражению в зеркале.

Позже, сидя в маленькой, увешанной пучками трав кухне, она спокойно сказала, слизнув йогурт с ложки:

— Если вы не против, я хотела бы найти работу. Буду отдавать свою долю квартплаты.

Ее новые родители обменялись удивленными взглядами. Ханна, подливая кипяченое молоко в самодельные мюсли, осторожно заметила:

— Сулис, нам приятно это слышать, но нельзя забывать о твоей безопасности. Город кишит туристами отовсюду, в том числе с севера. Тебя могут узнать…

— Не узнают. Прошло десять лет. Я сама себя не узнаю.

— В твоем возрасте десять лет кажутся большим сроком. — Саймон отложил газету. — А для большинства из нас десять лет — все равно что вчера. К тому же мы не нуждаемся в деньгах. Мы оба работаем, и… — он тревожно посмотрел на Ханну, — мы получаем деньги от социальной службы на твое содержание.

— Неудивительно, — кивнула Сулис.

— Неудивительно?

— Ну да, я и не думала, что вы содержите меня на свои.

Не слишком ли грубо? Их оказалось так легко поймать врасплох. Саймон и Ханна не походили на ее предыдущих приемных родителей. Прямодушные идеалисты. Сулис смотрела на смущенного Саймона, который притворился, будто слушает радио. Передавали легкую классическую музыку. Сулис видела, как ранили Саймона ее слова. Не стоит давать ему повод для беспокойства.

— Дело не в деньгах, — сказала она. — В октябре я поступлю в университет. Я должна привыкнуть быть на виду, не бояться чужих. Должна научиться жить самостоятельно. Поэтому я сюда и приехала. К тому времени, как мне исполнится восемнадцать, я хочу обрести уверенность в себе.

Ханна села за стол рядом с ней.

— А ты уверена, что готова?

— Я не боюсь трудностей.

— О какой работе ты говоришь?

Сулис положила ложку на тарелку.

— Официантки. Продавщицы. Что-нибудь временное, до начала семестра. Какое-нибудь тихое место. Наверняка в сезон здесь хватает вакансий.

Ханна молча смотрела на Саймона. Кухню заполнили звуки фортепиано.

— Что ж, думаю, нужно посоветоваться с… с социальной службой.

Сулис пожала плечами.

— Вот и славно. — Ханна сцепила пальцы. — И если они согласятся, я поговорю с одной знакомой. Она работает на водах и посещает мои занятия йогой. Только вчера она пожаловалась, что одна девушка их подвела. Я могла бы разузнать подробнее…

— На водах? — удивилась Сулис. — Я стану спасателем?

В кухне повисло смущенное молчание.

— Нет, — сказал Саймон, а Ханна нервно рассмеялась. — Речь идет о горячих источниках, римских термах. Это музей, Сулис.

— А, ясно.

— Их называют «Воды Сулис». — Саймон свернул газету, подошел к двери, открыл ее и встал на пороге. В дверном проеме была видна огромная гостиная, чертежная доска у высокого окна, ветер шевелил прозрачные занавески. — Посмотрим, что скажет Элисон.

— Хорошо. — Сулис посмотрела на Саймона и улыбнулась. — Пусть не думают, что мы оставим их в покое.

А впрочем, какая разница, согласится ли Элисон, размышляла Сулис позднее, прислушиваясь к голосу Ханны, говорившей по телефону. Чужие люди управляли ее жизнью столько лет, но скоро она освободится от опеки. Теперь, когда она нашла город своей мечты.

Окна гостиной выходили на Круг.

В это время дня здесь было малолюдно. Несколько пешеходов шагали по тротуару, мужчина читал на лавке газету, грузовичок с надписью «Питер Булл. Строительные работы» огибал окружность двора. В зеленой листве деревьев уже проглядывали желтые просветы.

Сулис не уставала любоваться великолепным закругленным фасадом, освещенным солнечными лучами. Внутри этого золотого круга она ощущала себя в безопасности. Заметив резной орнамент над дверными проемами, она прищурилась, всматриваясь в детали. Почему она не замечала его раньше?

Оперная ария из радиоприемника не заглушила голоса Ханны, говорившей по телефону в коридоре.

— Да-да, конечно… отлично. В самый раз. Рут, вы так добры… Квартира великолепная, спасибо…

Сулис улыбнулась. Почему она выбрала Саймона и Ханну? У нее была возможность уехать за границу, одна семейная пара из Франции предлагала ей приют. Во Франции ее жизнь точно пошла бы по-новому.

Но Сулис отлично знала ответ. Она выбрала приемных родителей из-за города.

Вошел Саймон, снял с полки книгу. Гостиную опоясывали книжные полки, заставленные дорогими фолиантами, книгами по архитектуре и искусству.

— Кто построил эту улицу? — спросила она.

Саймон подошел к окну и выглянул наружу, отражаясь в стекле.

— Батский цирк, или Королевский круг? Архитектора звали Джонатан Форрест. Талантище, но сущий безумец. Был одержим друидами и магией. Он первым исследовал Стонхендж не как попало, а основательно, сделал точнейший чертеж. Считается, что план Круга создан в подражание каменным кругам друидов. Тридцать зданий внутри Круга — тридцать камней образуют внешнюю окружность Стонхенджа. Размеры повторяют размер Великого круга в Стентон-Дрю, неподалеку отсюда. Форрест сам измерял его под проливным дождем. Некоторые верят, что Круг представляет собой магическое сооружение.