— Отец приказал вытащить на берег лодку после того, как мой брат был погребен. В днище лодки зияла неровная пробоина.

— Конечно, это не может считаться достаточным доказательством вины вашего кузена, — заметил Грэлэм.

Кассия печально покачала головой.

— Видите ли, я брала лодку накануне. И она даже не текла. Более того. Жоффрей умел плавать, но он стоял на берегу и наблюдал за тем, как тонет мой брат. Он мог бы спасти его. Когда отец узнал обо всем, он пришел в ярость и приказал Жоффрею покинуть Бельтер. С тех пор прошло восемь лет. Сестра отца Фелис не давала ему покоя и добилась от него позволения для кузена иногда бывать в Бельтере. За последние три года ей и Жоффрею удалось трижды посетить замок.

— Какого возраста был ваш брат?

— Ему было всего восемь, когда он погиб. А мне тогда было около десяти. Я не уверена, что Жоффрей убил моего брата. Возможно, не он проделал дыру в днище лодки, Может быть, его единственной виной было то, что он оказался трусом и даже не попытался спасти Жана. Я не знаю.

— Жоффрей так и остался трусом, — сказал Грэлэм. — Я рад, что теперь вам не нужно опасаться его.

Услышав теплоту в голосе мужа, Кассия порывисто обернулась к нему — глаза ее сияли.

— Вы говорите, как мой отец, — ответила она.

— Я не ваш отец! — возразил Грэлэм резко. Глаза его опустились с ее лица на грудь — ветер, обдувавший шерстяное платье, туго натянул ткань на этих маленьких округлостях.

— А теперь расскажите о своей матери.

Кассия склонила голову, удивляясь его постоянно меняющимся настроениям.

— Мать была любящей и нежной. Я не очень хорошо её помню, но отец часто рассказывал мне о ее доброте. А как насчет вашей матери, милорд?

— Ее звали Дагни, и она не была особенно нежной и любящей. Мой отец частенько бранил ее за неповиновение и скверный характер. И даже наказывал.

Кассия с изумлением смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Вы хотите сказать, что он бил ее?

— Только когда она навлекала на себя его гнев.

— А когда ваш отец навлекал на себя ее гнев, она его била?

— Разумеется, нет. Она была женщиной. Но я помню, что иногда она язвила его своими речами. Пожалуй, это было полуправдой, если не сказать полной неправдой. Его мать была столь же сладкоречивой и нежной, какой могла бы быть змея, имей она человеческое обличье. Но, конечно, его отец никогда не сделал ничего такого, чтобы вызвать в ней нежные чувства к себе. Рыцарь решил, что лучше всего забыть об этом навсегда, когда Кассия резко сказала:

— Это, милорд, едва ли одно и то же! Мой отец никогда бы и пальцем не тронул никого меньше или слабее его. Конечно, мужчина не может любить женщину и в то же время причинять ей боль.

— Вы не понимаете, Кассия, — терпеливо возразил Грэлэм. — В ответственность мужчины входит необходимость следить за манерами своей жены, воспитывать ее. Ее же обязанность — подчиняться, служить ему и рожать для него детей.

— Жизнь жены, как вы ее описываете, не особенно-то привлекательна, — ответила Кассия. — Я думаю, — продолжала она с ошеломляющей искренностью, — что предпочла бы быть собакой. По крайней мере собаку ласкают и разрешают ей свободно бегать.

— Но в том, чтобы быть женой, есть некоторые преимущества, — сухо заметил Грэлэм.

— Да? — спросила Кассия тоном, полным недоверия. Он поднял руку и легонько провел кончиками пальцев по ее подбородку.

— Когда вы будете к этому готовы, я покажу вам эти преимущества.

Ее глаза округлились, потому что она вспомнила в этот момент все, что ей говорила Бланш. И, не задумываясь о последствиях своих слов, Кассия выпалила:

— О нет! Это еще хуже битья! Это не преимущество!

Рука Грэлэма опустилась; он изумленно воззрился на жену.

— Кассия, в вашем положении естественно нервничать, возможно, даже бояться того, чего вы не в состоянии понять. Но уверяю вас, что любовь — вовсе не наказание.

— Почему вы называете это любовью? — спросила Кассия довольно запальчиво. — Ведь это то, что делают животные, и это связано с болью. При чем тут любовь?

Грэлэм не мог поверить своим ушам. Не мог он поверить и себе самому — ему было несвойственно столь долгое терпение.

— Что вам наговорил отец?

Она покачала головой, стараясь не смотреть ему в лицо.

— Ничего. Он ничего мне не говорил.

— Тогда почему вы считаете, что это причиняет боль? Кассия опустила голову.

— Пожалуйста… — прошептала она, — я… я буду выполнять свои обязанности, когда потребуется. Я знаю, что вы хотите иметь сыновей.

— Кто вам сказал, что это больно?

— Одна… леди, — ответила Кассия деревянным голосом. — Она сказала мне, что вы… что мужчины требовательны и не беспокоятся о том, что чувствуют женщины, в том числе и о том, испытывают ли женщины боль. Она сказала, что я должна это терпеть.

Де Моретон разразился долгой и цветистой бранью, полной грязных слов и грозных проклятий, радуясь тому, что большую часть его ругательств подхватывал и уносил ветер.

— Эта леди, — сказал он наконец очень ясным и спокойным тоном, — была не права, рассказывая вам о таких вещах. К тому же она солгала. Он вздохнул, понимая, что и сам не вполне правдив. — Есть мужчины, которых не интересуют чувства женщины, но это относится далеко не ко всем.

Кассия подняла на него огромные глаза.

— А вы похожи на этих мужчин, милорд?

— Я не причиню вам боли, — ответил Грэлэм.

Она вспомнила, каким огромным выглядело его обнаженное тело и набухающий орган, направленный на нее. Она вспомнила его необычную резкость с ней нынешним утром. И не сказала ничего.

— Возможно, вы неправильно поняли эту леди. В первый раз, когда вы теряете девственность, вы можете испытать незначительную боль. Но если мужчина нежен, за этим скоро последует наслаждение и боль быстро забудется.

Кассия смотрела на Грэлэма широко распахнутыми глазами, и в ее взгляде он читал недоверие.

— У вас нет причины не верить мне. Я ваш муж.

— Вы так… так непохожи на меня, — прошептала она.

— Да. Такова Господня воля.

На этот раз голос рыцаря прозвучал более решительно, потому что терпение его подходило к концу. И все же его беспокоило то, что мысль о соитии пугает его жену.

— Кассия, вы ведь видели, как спариваются животные.

Она молча продолжала пожирать его глазами.

— Вы видели меня обнаженным. Мой орган войдет в ваше тело. Понимаете?

— Я видела, как жеребцы покрывают кобыл. Это будет нечто подобное?

Он испытывал желание расхохотаться.

— Иногда бывает и так, — ответил он, — но обычно женщина лежит на спине, под мужчиной.

— О! — выдохнула она, чувствуя, как краска заливает ее лицо.

— Главное вы узнаете на практике. — Грэлэм поднялся.

Молодая женщина продолжала напряженно смотреть на мужа. Его фигура закрыла от нее солнце, и Кассия содрогнулась.

— Миледи, — обратился к ней рыцарь. — Вы не можете вечно оставаться ребенком. Идемте, нам пора возвращаться.

Де Моретон протянул жене руку. С минуту она колебалась, потом вложила свою руку в его ладонь.

— Ваша рука холодна.

Он заставил ее подняться на ноги и притянул к себе, ощущая, что она была неподатлива, как полено. Медленно рыцарь провел руками вдоль ее спины.

— Муж несет ответственность за жену, — повторил он. — Я буду о вас заботиться.

Грэлэм почувствовал, как тело Кассии расслабилось и она доверчиво прижалась щекой к его груди.

— Сегодня вечером вы по-настоящему станете моей женой. Нет, не пугайтесь. — Он улыбнулся, глядя поверх ее головы. — Разве не вы говорили мне, что ваш отец верит в мою доброту по отношению к вам?

Робко и нерешительно ее нос приподнялся, прикасаясь к его груди, потом опустился — она кивнула в знак согласия.

— У вас ведь сейчас нет кровей?

В ответ Кассия издала прерывистый вздох; не поднимая головы от его груди, она покачала ею из стороны в сторону.

— Посмотрите на меня.

Заметив, что Кассия не решается на него взглянуть, Грэлэм нежно поднял ее головку за подбородок.

— А теперь расслабьтесь и стойте спокойно.

Он коснулся кончиками пальцев ее губ, провел по ним, затем медленно склонился к ней. Когда его губы встретились с ее губами, Кассия вздрогнула. Ощущение не было неприятным. Его губы оказались теплыми и твердыми. Она почувствовала, как его язык скользнул по ее губе, и нахмурилась, ощутив, как в нижней части ее тела внезапно образовался источник тепла. Одновременно его пальцы ласково перебирали ее волосы. Потом он отпустил ее.

— Ведь это было неплохо, а?

— Неплохо, — признала Кассия, склоняя головку к плечу мужа и внимательно изучая его лицо. — У меня в животе стало тепло. Это очень странно. Я никогда не испытывала ничего подобного.

Он усмехнулся, и от этой мальчишеской улыбки лицо его стало совсем молодым.

— Поедем, — сказал он, поднимая ее и подсаживая на лошадь, и тотчас же вскочил на своего коня.

Во все время поездки обратно в Вулфтон Грэлэм ощущал непривычное волнение: никогда прежде у него не было подобного разговора с женщиной. В Кассии он почувствовал нечто столь хрупкое и уязвимое, что это вызвало его ярость против себя самого и одновременно желание защитить ее. Рыцарь полагал, что именно ее невинная искренность заставила его разболтаться и повести себя так, будто он был какой-нибудь галантный дурень или отец, помешанный на счастье своего ребенка. Как ни странно, ему почему-то не хотелось, чтобы она боялась близости с ним. Он разбудит в ней страсть — обладая достаточной сноровкой, нетрудно заставить себя быть терпеливым. Она была молода, податлива, и Грэлэм не сомневался, что из нее легко будет слепить послушную и нежную жену. В своем воображении он рисовал счастливое, полное радостей будущее.

В тот вечер де Моретон прилежно обхаживал свою юную жену и ворковал с ней. Во время обеда все его внимание было обращено только на нее: он проследил, чтобы Кассия выпила два кубка сладкого вина и съела как можно больше острого тушеного мяса, которым рыцарь сам же и кормил ее. Она улыбалась ему, и он чувствовал, как все его тело омывает непривычная приятная теплота. Исходивший от жены нежный запах глубоко проник в него. В свете лучин ее каштановые кудри отливали медью.

— Мои волосы скоро отрастут, — сказала Кассия, заметив, что рыцарь не сводит с нее глаз.

Грэлэм обернул ее локоном свой палец.

— Ваши волосы такие мягкие. Как у ребенка. На щеках Кассии обозначились прелестные ямочки, которых Грэлэм не замечал раньше.

— Но, милорд, — ответила она шаловливо, — вы ведь не хотите, чтобы ваша жена оставалась ребенком.

Грэлэм хмыкнул и взъерошил ее кудри.

— Вы правы, миледи. Особенно я этого не хочу сегодня.

Ее глаза расширились, но Кассия не отвела их, а продолжала смотреть на него. Ему это было приятно. Повернув голову, Грэлэм сделал знак менестрелю Луи, французу, которого пригласил пожить в своем корнуоллском замке несколько дней. Низкорослый темноволосый человек с выжженной солнцем в непрестанных скитаниях кожей в течение всей трапезы нежно и негромко наигрывал что-то. Теперь же он вышел вперед и сел на скамейку прямо перед помостом, на котором стоял стол хозяина замка. Улыбнувшись Кассии, Луи сыграл несколько вступительных завораживающих аккордов на лютне.

— Посвящается вашей прелестной жене, происходящей из Бретани, милорд, — сказал он и, склонив голову, слегка тронул струны своего инструмента. — Я назвал это «Песней огня».

Огонь в крови
Влечет к любви,
О дева из Бретани,
И нежность глаз
Вселяет в нас
Мечту о гибком стане;
И кровь кипит,
И жар струит,
И я мечтаю страстно
Тебя обнять, к груди прижать
И не страдать безгласно.
Твоя улыбка, ангел мой —
Я не встречал нежнее!
Желаю быть весь век с тобой,
О стань женой моею!
Огонь, что в сердце у меня,
Зажжен твоей красою,
Одно спасенье от огня —
Мне быть всегда с тобою.
Я здесь стою,
Тебе пою,
К ногам твоим слагаю
И песнь свою,
И жизнь свою,
И все, чем обладаю.

Его голос был нежен, как весенний дождик, и заполнял собой всё пространство примолкшего зала. Кассия застенчиво улыбнулась мужу. Грэлэм прижался плечом к ее плечу и сжал ее руку.

— Огонь, миледи, — поддразнил он её. — Скоро мы узнаем, правду ли говорит песня.

Заканчивая петь, Луи опустил голову и тихо наигрывал на лютне последние аккорды песни. Они были печальными и жалобными. Наконец он поднял глаза на Кассию и поклонился ей.

— Отлично исполнено, Луи! — крикнул ему Грэлэм, перекрывая своим зычным голосом восторженный хор похвал. — Я доволен не меньше, чем моя прелестная жена.

— Это для меня радость, милорд, — отозвался Луи. Он запел снова. Теперь это была песня о великом Роланде и о его гибели от рук сарацин в Ронсевальском ущелье.

Продолжая слушать менестреля, Грэлэм спокойно приказал жене:

— Идите в нашу спальню, Кассия. Скоро я последую за вами.

Кассия поднялась и кивнула окружавшим и придворным.

— Пусть Господь пошлет вам сладкие сны, миледи, — сказал вслед, улыбаясь, Гай.

Юная леди махнула ему рукой, потом повернулась и покинула зал. Гай перевел взгляд на Грэлэма. Никогда прежде его господин не обращался с женщиной так нежно. Супружество обещает быть счастливым, подумал он.

Грэлэм медленно потягивал сладкое вино и размышлял. Женщина должна желать мужчину. Значит, он заставит Кассию отвечать на его страсть, стонать в его объятиях и забыть до своих девических страхах. Пламя, горящее в его теле, согреет и ее. Хозяин Вулфтона допил свое вино и поднялся со стула как раз в тот момент, когда Луи закончил песню. Он заметил сосредоточенность на морщинистом лице Блаунта, улыбку Гая и понял, что ни один из его людей не сомневается относительно его намерений в эту ночь.

— Продолжай, Луи, — сказал Грэлэм менестрелю. — Что же касается вас, остолопы, — обратился он к своим людям, — слушайте и учитесь, — и вышел из зала, чувствуя себя по-дурацки, потому что все знали, что он идет к жене.

Поднимаясь по лестнице, суровый рыцарь как мальчишка перепрыгивал через две ступеньки сразу. Рывком открыв дверь спальни, он застал жену сидящей на постели и кутающейся в свой синий шерстяной платок.

— Идите сюда, Кассия. — Голос, его звучал непривычно мягко.

Она соскользнула с постели и зашлепала к нему босыми ногами. Грэлэм раскрыл ей объятия; она вошла в круг его рук и обхватила его руками за талию. Руки рыцаря сомкнулись, у нее за спиной и он нежно погладил ее плечи, стараясь изгнать из ее тела напряжение.

— Ты так сладко пахнешь, — сказал Грэлэм, вдыхая исходящий от нее аромат лаванды, и провел длинными пальцами по ее волосам, пропуская через них короткие пряди, поглаживая ее головку и ероша мягкие локоны у нее за ушами. Потом привлек жену ближе к себе и обнял крепче, слегка поднимая над полом, так, что она почувствовала твердость его проснувшегося естества.

Кассия подняла голову с плеча мужа и долго смотрела в его темные глаза. Медленно и без его нажима она прижалась ртом к его рту и ощутила возбуждающее прикосновение его отвердевшей плоти к своему животу. Странная теплота разлилась по ее телу.

Грэлэм поднял жену на руки и понес на постель. Он уложил ее на спину, лег с ней рядом и медленно распустил кушак ее одежды. Услышав ее тихий взволнованный вздох, рыцарь приостановился.

— Я рассказывал тебе о своем боевом коне Демоне? — спросил он.

Кассия смотрела на него с удивлением:

— Нет, милорд.

— Демон родом из небольшого местечка поблизости от Йорка, — тихо продолжал Грэлэм, — его отца звали Сатаной, а мать — Ведьмой.

Он наклонился и поцеловал Кассию в сомкнутые губы, потом нежно провел языком по ее нижней губе, продолжая тихонько рассказывать о своем жеребце.

— В Святой Земле он спас мне жизнь. Когда сарацин уже хотел разрубить меня пополам, конь встал на дыбы и затоптал неверного.

Слишком поздно Грэлэм осознал, что слова его, как бы нежно они ни звучали, не могли успокоить Кассию. Какого черта он говорил с ней о своем дурацком коне? Рыцарь помотал головой, досадуя на собственную глупость.

— Я хочу тебя видеть, — сказал он и раздвинул полы ее пеньюара.

Его руки дрожали, но он постарался обуздать себя, сжав их над ее головой.

— Какая у тебя прекрасная грудь.

— Я… я худая, — пожаловалась Кассия, — но я поправлюсь.

— Ты прекрасно сложена, просто само совершенство? — Грэлэм удивился себе самому.

Ему не нравились хрупкие женщины, но почему-то изящные небольшие округлые груди Кассии вызывали у него волнение, особенно ее нежные розовые соски, пока еще мягкие, не отвердевшие в порыве страсти.

— Вы так смотрите на меня, — прошептала Кассия.

— Да. — Грэлэм сморщился, вспоминая, как Морис отрывал от ее груди пиявок и бросал через комнату.

— Я вам не нравлюсь, милорд?

— Ты мне очень нравишься. Поверь, я прекрасно помню и хорошо чувствую слова менестреля.

Рыцарь склонился к ней и поцеловал в стройную шею, потом стал медленно дотрагиваться губами до нежной кожи ее груди, слегка прикасаясь языком к соску. Кассия порывисто вздохнула, и, подняв голову, Грэлэм заметил изумленное выражение на ее лице. Он улыбнулся, снова склонился к ее груди и, взяв сосок губами, сделал сосательное движение. Где-то у его щеки билось ее сердце.

— Когда-нибудь, — заверил он Кассию, поднимая лицо, чтобы взглянуть на нее, — наш ребенок будет вот так же сосать твою грудь.

— О! — Лицо ее исказилось, как от боли.

— В чем дело?

— Я… я не знаю, — задыхаясь, прошептала Кассия. — Судорога прошла по ее телу, и она вскрикнула.

Грэлэм сел на постели и приложил ладонь к ее щеке. Внезапно Кассия качнулась, и лицо ее стало пепельно-серым.

— Мне нехорошо! — воскликнула она. Он вовремя подал ей ночной горшок.

Ее тело сотрясалось от рвоты до тех пор, пока в желудке не осталось пищи.

— Прощу прощения, милорд. — Судорога снова сотрясла ее тело, колени подтянулись к животу.

— Тихо, тихо. — Грэлэм погладил жену по голове. Что же она съела такого, чего не ел он? — с беспокойством размышлял рыцарь. Может быть, он заставил ее съесть слишком много? Или страх перед ним вызвал этот приступ? Куском ткани он отер пот с ее лица.

— Лежи спокойно. Я позову твою няньку.

Грэлэм беспомощно наблюдал за Иттой, кудахтавшей над его женой.

— Что с ней? — спросил он. Итта покачала головой.

— Съела что-то дурное, так я думаю, милорд. — Она поднялась. — Пойду приготовлю отвар.

В этот момент Грэлэм почувствовал, как его живот свело судорогой, и согнулся пополам.

— Боже, — пробормотал он и торопливо выбежал из спальни.

По крайней мере, думал рыцарь несколькими минутами позже, когда и его желудок был опустошен рвотой, по крайней мере это не был страх перед ним. Он проверил самочувствие своих людей, еще остававшихся в зале. Все они чувствовали себя отлично. Спазмы продолжались, и Грэлэм с благодарностью выпил отвар, приготовленный Иттой.

«Все дело в рагу, — решил он, — его ели только Кассия и я, а она, бедняжка, съела большую часть».

Кассия жалобно стонала, держась за живот. Теперь спазмы у нее были уже не столь сильными, но лицо оставалось пепельно-серым, и это пугало Грэлэма. Она была такой хрупкой, у нее не было и половины его сил. Он сидел с ней рядом, баюкая ее в своих объятиях.

— Скоро она уснет, милорд, — обнадежила Итта, продолжая суетиться вокруг своей молодой госпожи, — в ее теле не осталось ничего вредного.

Кассия бессильно откинула головку на его плечо и сказала слабым голосом:

— Я повешу повара вверх ногами так, что его голова утонет в этом рагу.

Грэлэм подумывал о более свирепом наказании для своего незадачливого слуги.

— Завтра ты будешь в порядке, малышка. — Итта нежно отерла влажной тканью лоб своей госпожи.

— Мне так стыдно, — прошептала Кассия и уткнулась лицом в плечо Грэлэма.

— Не будь глупышкой, — сказал он отрывисто. — Ты можешь сейчас заснуть?