Она не обернулась, услыхав шаги. Она знала, что это Мануэль. Взяв ее за руки, он заглянул ей в лицо.

— Перестаньте! Он не хотел вас обидеть. Он огорчен не меньше вашего и так же… удивлен. — Он все еще посмеивался; ей очень хотелось вырваться, но она почему-то стояла не шевелясь. — Пойдемте, вас все ждут.

— Благодарю, я не голодна.

— Опомнитесь! — Его голос обрел серьезность. — Они добрые люди, но вы можете их обидеть. Помните, мы не в том положении, чтобы их обижать. Они хотят есть, но, несмотря на голод, ждут вас. Идемте.

Она подняла на него глаза. Он уже не смеялся, напоминая ей, кто она такая. В ее положении приходилось забыть о сопротивлении.

Тяжело вздохнув, она пошла обратно впереди него. Обнаружив, что семейство действительно не приступает к еде, дожидаясь ее, Аннабелла растрогалась.

Посмотрев на нее, Фэрбейрн объявил:

— Я не хотел тебя обидеть.

На это она, опустив голову, ответила:

— Простите, сэр, я сама виновата.

— Хватит разговоров! Пора обедать, — скомандовал Фэрбейрн, и все с удовольствием повиновались. Аннабелла, впрочем, видела, что трое хозяйских сыновей, в отличие от их папаши, еще не до конца справились со смехом: стоило им посмотреть на нее, как они поспешно отводили глаза и с излишним рвением набрасывались на еду.

Правда, еще до конца дня она сама обрела способность вспоминать об инциденте с улыбкой, если не со смехом. Ее исцелила работа: сначала Агнес учила ее обязанностям по дому, благо, дело было в пятницу, когда следовало приводить в порядок гостиную; они чистили от пыли бархатную обивку кресел, вытряхивали салфеточки с подлокотников, протирали статуэтки, обильно посыпали ковер мокрыми отрубями. Затем, двинувшись навстречу друг другу из противоположных углов помещения, они заставили ковер блестеть, собрав отруби в кучу. Встретившись с Аннабеллой посредине гостиной, Агнес шлепнулась на ковер и, сотрясаясь, выдавила из себя:

— Ты до сих пор стоишь у меня перед глазами! Это самое смешное событие, какое когда-либо случалось в нашей кухне. Если бы Бетти подбрасывала блюдо всякий раз, когда мой папаша щиплет ее за зад, у нас бы не осталось целой посуды. Тебя что, никогда раньше не щипали?

Аннабелла замерла и, стоя на коленях, уставилась на Агнес. Через некоторое время ее лицо расплылось в улыбке, и она с трудом призналась:

— Да, это в первый раз.

— Подумать только! Погоди, вот я расскажу об этом Бетти… Жалко, что ее при этом не было, вот кто смеялся бы громче всех нас, вместе взятых! Тебе понравится Бетти, они милая. Веселая и старательная.

Они покончили с ковром. Агнес стала показывать, как убирать каминную доску.

— Сперва все снимаем — все эти вазочки и картинки. С картинками осторожнее: на разбитые вазы хозяйке наплевать, но если хотя бы на одной картинке появится царапина, она будет вне себя.

На всех картинках были изображены дети. Их набралось тринадцать Штук. Обнаружив, что персонажи очень похожи друг на друга, Аннабелла спросила:

— Они родственники?

— Еще бы! — ответила Агнес. — Это все наша семейка, братья и сестры.

— Тринадцать?..

— Да, мама нарожала нас тринадцать душ, но все остальные умерли между пятью и десятью годами, все больше от тифа. Она сохранила только нас четверых.

Эта новость лишила Аннабеллу дара речи. Ей казалось невероятным, чтобы эта веселая маленькая женщина потеряла одного за другим девять родных детей в возрасте от пяти до десяти лет.

— Все они похоронены в Станхоупе. Каждое воскресенье, в дождь ли, в снег, мать отправляется туда после церкви. Помешать ей может разве что ураган. Для каждого у нее есть гостинец — ягоды или еще что-нибудь. Не гляди так, она давно успокоилась, ведь последний уже десять лет, как умер. Ты, часом, не хнычешь?

— Нет-нет!

— Мать и то никогда не плачет. То есть бывает, но только по ночам. Я никогда не видела ее в слезах. Мужественная женщина!

— Да-да, она именно такая.

Настала очередь спинета. [Струнный щипковый клавишный инструмент, клавесин небольшого размера.] Агнес наставляла Аннабеллу:

— Всегда поднимай крышку и протирай клавиши. И осторожнее — одна из них едва держится. — Она просияла. — Я училась на нем играть! Целый год брала уроки, ездила раз в месяц в Хексэм. Ради одного часа занятий приходилось тратить целый день. Но это было потерянное время: у меня не хватило ни слуха, ни терпения. А ты училась играть в своем монастыре?

— Да, — кивнула Аннабелла, — на фортепьяно.

— Ну да? Значит, и на этом сможешь. У нас на чердаке полным-полно нот. Мой дед, тот самый книгочей, — она указала на полку, — умел играть, и отец обязательно настраивает инструмент — к нам раз в год приезжает настройщик. Хочешь сыграть что-нибудь сейчас?

— Нет-нет, сейчас рабочее время.

— Не беда, мать не станет возражать.

— Лучше не надо. Как-нибудь потом.

— Тогда завтра вечером. — Агнес вся светилась. — Мы всегда собираемся вместе субботними вечерами. Захаживает и Дейв, мой жених: суббота — его день. Майкл ездит к Пранксам, повидаться со своей Лиззи, и приводит ее сюда, потому что у Пранксов можно подохнуть со скуки. Зимой у нас бывает девушка Сепа, Сара; летом они уезжают в город. Представляешь, как было бы весело, если бы ты села играть? Обожаю веселиться! Мы всегда весело встречаем Новый год. Ты умеешь играть танцы?

— Вальсы.

— Лучше не придумаешь! Я подготовлю мать. Увидишь, что она скажет. Между прочим, — Агнес погрозила ей пальцем, — завтра вечером будь готова, что кто-нибудь обязательно вспомнит про сегодняшнюю умору. Братья любят веселиться, ты уж на них не серчай. Не будешь?

Аннабелла с усилием ответила:

— Не буду, Агнес.

— Вот и молодец! — Агнес с удвоенной энергией взялась за работу, приговаривая: — Жду не дождусь завтрашнего вечера. Я заставлю братьев слазить на чердак и найти ноты. Надо же, и в ноябре, оказывается, можно веселиться! Я рада, что у нас появилась ты, Аннабелла, правда, рада! Стоило мне тебя впервые увидеть, как я поняла: хорошая девушка!

Вечером в субботу было устроено обещанное веселье. Аннабеллу и Мануэля познакомили с молодым фермером Дейвом Пирсоном, будущим мужем Агнес, с Лиззи Пранкс и Сарой Перси. Знакомство было обставлено просто:

— Это Дейв, Лиззи и Сара, а это Аннабелла и Мануэль, наши работники.

После этого о работниках забыли: гости принялись рассказывать о происшествиях в Станхоупе, где жила мисс Перси, и в Вулингсхэме, откуда была родом мисс Пранкс. Дейв Пирсон громко втолковывал что-то Фэрбейрну-старшему с явным намерением произвести впечатление. Аннабелла поймала себя на мысли, что он недостаточно хорош для Агнес; она также была вынуждена признать, что никто из пяти присутствующих мужчин не может сравниться пригожестью с Мануэлем, хотя Майкл, Сеп и Пирсон были одеты в дорогое сукно, а Фэрбейрн и Вилли, недавно возвратившиеся из хлева и не успевшие переодеть брюки, все-таки сменили рубашки и натянули сюртуки, тогда как Мануэль щеголял в многократно стиранных штанах; его рубаха и шейный платок были чистыми, но куртка пестрела пятнами. Зато никто не выглядел так величественно, как он. Она тоже была одета скромнее всех остальных женщин, однако в ней еще не окончательно умерла мисс Аннабелла Легрендж, и она чувствовала свое превосходство — если не над Агнес и ее матерью, то по крайней мере над обеими невестами молодых Фэрбейрнов; одна из них, Лиззи Пранкс, корчила из себя воспитанную даму, но нещадно коверкала слова.

Наконец Агнес вытащила Аннабеллу из угла, откуда та вела наблюдение и прислушивалась, и попросила:

— Ступай в гостиную, Аннабелла, и начинай играть.

Гости уставились на новенькую. Агнес объяснила:

— Она умеет играть! Сейчас сами услышите.

Подав ей ноты, Агнес шепотом попросила:

— Сыграй сперва это, утри им нос. Аннабелла присела к пианино, улыбаясь про себя: она понимала, что Агнес относится к ней как к ценной собственности. Не в каждом доме была служанка, играющая на фортепьяно Бетховена и Моцарта. Сейчас она протягивала пианистке сонату Моцарта Ля-бемоль минор.

Аннабелла заиграла. Агнес подбежала к двери и крикнула:

— Замолчите! Лучше послушайте. Слушатели по одному прокрались в гостиную и расположились у камина. Все взгляды были устремлены на Аннабеллу и на инструмент. Доиграв, она оглянулась на примолкнувшую аудиторию и сказала:

— Вообще-то я разучилась…

— Ничего себе! Если бы я умел так играть, то не возражал бы, если бы все считали, что я разучился. — Майкл подтолкнул невесту, и та, пыжась, произнесла:

— Произведено прелестно.

Аннабелла поспешно отвернулась к клавиатуре, чтобы не ответить на это: «Что вам еще произвести?»

Следующий номер требовал постоянного перекрещивания рук на клавишах, что поразило компанию не меньше, чем сама музыка. Впрочем, в присутствии такого таланта всем стало немного неловко. Лучше всех это чувствовал Мануэль. Он был единственным, кто слушал пианистку стоя. Оставшись у стены, неподалеку от пианино, он не спускал с нее глаз. От музыки ему стало грустно, одновременно его охватило могучее вожделение, сменившееся болью, и не только потому, что он осознавал его безнадежность, но и оттого, какой он видел ее: печальное лицо, сияющие светло-каштановые волосы и пьянящее тело, одетое в отрепье, какого постеснялась бы любая уважающая себя прислуга.

Он обязан купить ей обновки. Почему он не подумал об этом раньше? Она уже сама шила себе новое платье, но оно будет готово лишь через несколько недель. До этого он купит ей платье и туфли. Не беда, что в результате полегчает его пояс. Ему следовало догадаться сделать это еще в Хексэме.

Слушатели зааплодировали, он присоединился к ним. Молодые Фэрбейрны не скупились на похвалы:

— Ну, Аннабелла, молодчина! Никогда не слышал ничего подобного!

— Тебе бы на сцену!

— Жаль, что тебе приходится работать прислугой, раз ты такая мастерица играть. — Последняя фраза принадлежала Вилли. Он смотрел на пианистку во все глаза. Мануэль пристально следил за ним. Он знал, какие признаки свидетельствуют о том, что мужчина заинтересовался женщиной; сейчас у него все похолодело внутри, а мысли пустились галопом. — Если бы ты ловила картошку так же ловко, как перебираешь клавиши, то показала бы вчера отменный фокус. Вы еще не слыхали о вчерашнем событии? — Вилли, рассмеявшись, признался: — Никогда в жизни так не смеялся!

Спустя минут десять, когда все ослабели от смеха, Аннабелла по просьбе Агнес заиграла вальс, и три пары неуклюже заковыляли по кухне. Мануэль и Вилли по-прежнему не спускали глаз с исполнительницы, а чета Фэрбейрнов, сидя, наслаждалась зрелищем танцующей молодежи.

После танца все стали угощаться из расставленных на скамьях блюд, попивая вино из пастернака. Миссис Фэрбейрн сказала сыну:

— Доставай свою свистульку. Пускай потанцуют «Каверли». Ты умеешь танцевать «Каверли», Аннабелла?

«Каверли»? Можно и это. Хотя лучше мазурку или менуэт.

— Да, хозяйка, — тихо отозвалась она.

— Тогда бери себе в пару Мануэля и становись. Так ей впервые довелось танцевать с Мануэлем.

Партнер произвел на нее неожиданно сильное, волнующее впечатление.

В девять вечера все спохватились, как незаметно пролетело время. Подкрепившись горячим бульоном, гости потянулись к дверям, сопровождаемые Майклом и Сепом.

Аннабелла и Агнес убрали со стола и прибрались в маленькой гостиной, чтобы не оставлять беспорядка до понедельника, ибо, по словам Агнес, в воскресенье такими делами заниматься не подобает. Работы по дому ограничиваются в этот день приготовлением еды.

Мануэль вышел из дому с Вилли, чтобы взглянуть напоследок на скотину. Под конец обхода Вилли сказал ему:

— Славный выдался вечерок, Мануэль.

— Да, мистер Вилли, славный; давненько я так не веселился.

— И мы тоже. Твоя кузина молодец.

— Это верно.

— Жалко ее.

— Что так?

— С такими умениями ей не следовало бы идти в услужение. Жаль, что умерли ее родители. Наверное, для нее это был страшный удар.

— Еще какой!

— Доброй ночи, Мануэль.

— Доброй ночи, мистер Вилли.

Мануэль вернулся к себе. Ночь была темная и холодная. От недавнего веселья не осталось и следа. Он зажег свечу и быстро лег. Но сон никак не шел. Он долго смотрел в темноту, а потом громко произнес:

— Доброй ночи, Мануэль. Доброй ночи, мистер Вилли.

На этом мучительные мысли иссякли.

5

В воскресенье все отправились в церковь. За исключением Мануэля, которого оставили приглядывать за хозяйством. В повозке Вилли уселся рядом с Аннабеллой, чтобы показывать ей по пути местные достопримечательности. Вот это ручей Болтс; вон там, у Рукхоупа, шумят водопады — захватывающее зрелище; вон там отменная рыбалка. А бывала ли она в замке и в пещерах в Станхоупе?

Ей нравился Вилли, он был добр, поэтому она была готова терпеть его грубоватый голос и откровенный взгляд.

В церкви он тоже занял место с ней рядом, что не осталось незамеченным для семейства. Перебирая в понедельник утром огромную груду белья, предназначенную для стирки, Агнес со смехом сказала:

— А знаешь, Вилли в тебя втюрился! Ой, как ты покраснела!

— Прошу вас, Агнес, не говорите таких вещей!

— Отчего же не говорить, раз это правда? Вот будет забавно, если вы с ним подружитесь!

Глядя на хозяйскую дочь, Аннабелла поняла, что для той не существует сословных различий; если и она «втюрится» в Вилли, семья с радостью ее примет. Это показалось ей странным, ведь Фэрбейрны не были бедными крестьянами, как Скиллены.

— Только учти, все будет непросто. Помни о Бетти! Она тоже положила глаз на нашего Вилли, уже три года по нему сохнет, а он ноль внимания. Вернее, не совсем, иногда смеется с ней на пару — обычно зимой, когда здесь становится совсем скучно. Я рада, что вы с Мануэлем у нас работаете. Мануэль — такой красавчик! Хотелось бы мне, чтобы мой Дейв хотя бы немного походил на него. — Она захихикала. — Но Дейв тоже не промах, у него собственных семьдесят пять акров земли! Неплохо для начала! Сама не верю, что уже в феврале расстанусь с родительским домом. Ничего, к тому времени ты будешь делать все это с закрытыми глазами. — Она подняла охапку фланелевых рубах и опустила ее в мыльную воду, примяла белье деревянной скалкой и продолжила: — Позаботься, чтобы Бетти не отлынивала от стирки. Она не любит стирать. Все остальное по ней — кухня, скотина, а вот стирка — ни в какую. Она возвращается завтра.

Улыбаясь про себя, Аннабелла подумала, что Агнес очень похожа разговором на мать. Она немного тревожилась, какой окажется эта самая Бетти, однако сказала себе, что, раз к ней благоволит вся семья, значит, она заслуживает симпатии.

Бетти объявилась во вторник, в половине девятого вечера. Аннабелла не смогла ее встретить, поскольку к этому времени уже улеглась: миссис Фэрбейрн отпустила ее с работы на полчаса раньше, заметив, что у нее слезятся глаза, течет из носу и она, не прекращая, чихает. Простудиться было не мудрено: она то и дело выскакивала из жаркой прачечной на холод, развешивая белье.

Напившись микстуры от кашля и получив банку с гусиным жиром, которым, по словам хозяйки, следовало натирать грудь, она поднялась к себе. Но уснуть ей не удалось. Спустя примерно полтора часа, она, сгорая от любопытства, услышала голос Агнес, которая сказала, не доходя до чердака:

— Твоя постель на прежнем месте. Новенькую мы поместили у окна. Она тебе понравится, как и всем нам. А что ты скажешь об этом Мануэле? Пригож, верно? Для пастуха у него больно хорошие манеры, тебе не показалось? Наверное, это потому, что он много лет работал конюхом. Но в нем есть какая-то загадка, и в ней тоже. Она не такая, как мы: все-таки воспитывалась в монастыре. Но тебе она все равно понравится.

Дверь открылась, по потолку метнулась тень от свечи, и Агнес прошептала:

— Вот видишь, она тебе не помешает. Спокойной ночи. Ты будешь спать без задних ног.

— Спокойной ночи, Агнес. Как хорошо вернуться!

— Мы тоже рады снова тебя видеть.

Дверь затворилась. Аннабелла услышала осторожные шаги. На ее кровать упал свет. Она посмотрела прямо в глаза своей соседке. Та тоже уставилась на нее. Бетти изумленно щурилась. Аннабелла застыла, потрясенная: на память пришло далекое время, когда обладательница этого лица играла в ее жизни столь важную роль. Сейчас она располнела, стала старше, но узнать ее не составляло труда — это была прежняя Уотфорд.

Аннабелла завороженно смотрела на свою бывшую няньку, не в силах освоиться с ситуацией. Свеча переместилась повыше, лицо Уотфорд приблизилось. Потом она села в изножье ее кровати и растерянно прошептала:

— Боже правый, мисс Аннабелла! Ведь это вы, мисс Аннабелла? Вы почти не изменились…

Аннабелла как будто язык проглотила. Она, не шевелясь, смотрела на Бетти. Прошло несколько минут, прежде чем Бетти молвила:

— Я слышала, что вы потерялись. Поговаривали, что вы утопились после того, как вас выставили за дверь…

Аннабелла прижалась к стене. У нее на глазах удивление Уотфорд сменилось странной улыбкой. Эта улыбка вызвала у бедняжки оторопь. Уотфорд зачастила:

— Ну и чудеса творятся на свете! Господи, как я вас проклинала, особенно в первые два года, когда никак не могла подыскать себе приличное местечко! Куда деваться без рекомендаций? Меня всюду спрашивали: «Почему ты ушла с прежнего места?» Разве я могла ответить: «Потому что назвала господскую дочь незаконнорожденной»? Приходилось лгать как сивому мерину. За два года я сменила семь мест. Вы только представьте! — Она подалась вперед.

Возникла пауза, после которой Уотфорд заговорила вновь, не забывая поминать Создателя.

— Господи! — Она удрученно качала головой. — Не могу поверить! Все считают вас мертвой, а вы живы, да еще очутились здесь! Отец говорил мне, что о вас пишут газеты, а полиция с ног сбилась, разыскивая вас. Он был прав, когда твердил, что богатые всегда плохо кончают: старый Легрендж то ли свернул себе шею, то ли еще чего, фабрика разорилась, Усадьба заколочена… Вот как низко падают богатые! Погодите-ка! — Она выпрямилась и поставила свечу на верхнюю полку. — Что это там за кузен, этот Мануэль? Он вам не родственник, иначе я бы о нем слыхала. Он не джентльмен. Откуда взялся этот кузен?

Аннабелла попыталась ответить, она дважды раскрыла рот, но не издала ни звука. Она пялилась на Бетти, как кролик, доживающий последние секунды, пялится на хорька, готового его удушить. Бетти всегда была хищным хорьком, к тому же болтушкой и сплетницей.

— Брось! Ты больше не мисс Аннабелла, так что хватит пыжиться. Я больше не жду, чтобы ко мне обратились, а говорю, когда мне вздумается. Я задала тебе нормальный вопрос: где ты откопала этого кузена?

— Уотфорд, я все объясню…

Кровать Бетти скрипнула, свидетельствуя о ее негодовании. Голос зазвучал язвительно:

— Оставь ты эту «Уотфорд»! Прошло то время, когда я была для тебя «Уотфорд». Меня зовут Бетти, а «мисс Уотфорд» я, так и быть, от тебя не требую. Может быть, у тебя нет имени, а у меня оно есть. Зато угрызений совести — ни капельки! Я достаточно настрадалась в вашем доме: и от них, и от тебя — подлой доносчицы… Говори, кто он!

Аннабелла отлипла от стены и вцепилась обеими руками в одеяло. Она была напугана и совершенно беспомощна. Она уже представляла себе, как Бетти с утра пораньше выкладывает хозяевам всю правду о ней, после чего они с Мануэлем опять превращаются в жалких бродяг. Она пробыла в этом доме всего шесть дней, а ей казалось, что все шесть лет. Перед ней забрезжило довольство, даже счастье, о существовании которого она раньше не подозревала, но эта злополучная встреча грозила перечеркнуть все надежды. Уповая на сочувствие, она умоляющим голосом произнесла: