— А, Роуз, здравствуй. — Она недоуменно моргала, будто Роуз была незнакомкой, пришедшей собирать пожертвования или подписи в защиту ареала обитания редкого вида жаб. А может, Бетти на миг приняла ее за нежданную гостью, каковой Роуз безусловно и являлась меньше двух недель назад.

— Ой, Бетти, знаете, тут только что была такая милая кошечка!

— А, трехногая. Да, шныряет поблизости. Лично я считаю, что кошек подкармливать не следует, иначе потом от них неприятностей не оберешься. — Поджав губы, Бетти неодобрительно покачала головой.

* * *

А вот Роуз считала, что кошек нужно и подкармливать, и тискать. Ну, какие от них могут быть неприятности? Тихие, ласковые, пушистые и, как правило, покладистые создания. До чего приятно, когда котик прыгает тебе на колени! Роуз часто размышляла о том, каким образом кошкам удается успокаивать людей без единого слова, как хорошо они умеют слушать и понимать. Когда Роуз была еще совсем маленькой, мама купила ей котенка, и девочка придумала питомице довольно глупое имя — Лунный Свет. Впрочем, четырехлетнему ребенку простительно. Они с мамой звали кошку просто Луной. Но три года назад Луна умерла. Как выяснилось, она болела кошачьей эпилепсией. Приступы становились все сильнее и чаще, пока однажды кошка, шатаясь, не пришла на кухню, где затряслась с ног до головы и рухнула замертво. Роуз в этот момент не было дома, однако девочка в подробностях выпытала у мамы, как все произошло. Потом они вдвоем сидели на диване, мама обнимала Роуз за плечи, и обе долго плакали.

Мама устроила кошке пышные похороны. На поминки позвала друзей Роуз, подала домашний лимонад и кексы. На столе стояли фотографии Луны и букетик цветов. Похоронили питомицу на заднем дворе, над могилкой установили надгробный камень, на котором, по маминой просьбе, была выбита надпись: «Здесь лежит наш дорогой друг, кошка Лунный Свет. Яркий лучик, светивший нам от начала до конца. Покойся с миром». По случаю похорон Роуз облачилась в настоящий траурный наряд, разумеется, черный. Она смастерила его из маминой сорочки и карнавального костюма ведьмы, который надевала на прошедший Хэллоуин. Сплошь драпировки, и в дополнение — черная соломенная шляпка (добытая в комиссионке), к которой Роуз прикрепила черную вуаль. Шляпку она носила три дня, пока не надоело. Мама тогда сфотографировала дочь у могилки Луны и еще вроде бы сказала, что Роуз похожа на миниатюрную Джеки Кеннеди на похоронах мужа [Джеки Кеннеди — жена бывшего президента США Джона Кеннеди, убитого в 1963-м году.].

Всего три года спустя свет в жизни Роуз потух совсем, и теперь она тут, в доме номер 4605 по Норт-Меридиан стрит, Индианаполис, штат Индиана.

Маму не хоронили — хоронить оказалось нечего. Провели только панихиду. Роуз даже не помнила, во что была одета в тот день, сама ходила полуживая. Ей все время казалось, будто священник говорит о какой-то незнакомой женщине, а не ее маме.

* * *

— Бабушка сейчас в оранжерее, — сообщила Бетти. — Почему бы тебе не поздороваться с ней? Или хочешь сперва подняться к себе и освежить внешний вид?

Освежить внешний вид? Разве кто-нибудь сейчас так говорит, кроме стариков? Роуз кивнула — не столько соглашаясь, сколько хватаясь за повод улизнуть, — и шагнула в полумрак просторного вестибюля. Из высоких окон на натертые деревянные полы то тут, то там падали полоски янтарного света. Наверх вела внушительная лестница с прелестными изогнутыми перилами, которые так и манили по ним скатиться. Но и тут детские надежды разбивались в прах: к перилам крепилось кресло-лифт, из-за которого съехать вниз становилось невозможно. С его помощью бабушка поднималась на верхние этажи дома, где находилась ее спальня, а также многочисленные гостевые комнаты, кабинет и небольшая библиотека, заполненная, в основном, книгами о растениях и садоводстве.

— Видишь ли, дорогая, в оранжерее твоя бабушка чувствует себя лучше всего. Стоит ей повозиться с растениями, и ум ее проясняется, — поведала Бетти, закрывая за Роуз парадную дверь.

— Не называй это «возней», Бетти! — В арочном проеме под лестницей, опираясь на ходунки, появилась бабушка. — Возня к садоводству отношения не имеет.

Розалинда куталась в несколько слоев шалей. На груди болтались очки для чтения, привязанные на шнурке; жидкие седые волосы выглядели так, словно их сперва взбивали щипцами для салата, а потом закрепили при помощи китайских палочек. Ее глаза были водянисто-голубыми, почти выцветшими; фигура — не худой и не толстой, а какой-то бесформенной. Однако больше всего Роуз поразили бабушкины ноги в старомодных, наглухо зашнурованных черных туфлях: отекшие щиколотки нависали над верхним краем обуви, словно подошедшее дрожжевое тесто в тесной кадке.

— Идем, голубушка, — промолвила Розалинда. — Бетти велит Кук подать нам что-нибудь из еды.

Роуз еще раньше обратила внимание, что кухарку, постоянно проживающую в доме, называют исключительно Кук, но пока не разобралась, фамилия это или нет [Игра слов. Cook («Кук») в переводе с английского — повар, повариха, кухарка, а также распространенная английская фамилия.].

В предыдущие двенадцать дней Розалинда Эшли никак не реагировала ни на приезд внучки, ни на гибель дочери, а теперь, значит, «идем, голубушка»? Роуз отрицательно покачала головой.

— Мне нужно делать уроки.

«Зачем я ей понадобилась?» — недоумевала она. Почти две недели бабушка практически игнорировала присутствие внучки, а про дочь говорила так, словно та куда-то уехала, а не умерла. Горюет ли Розалинда вообще? По ней явно не скажешь. Неужели возраст и старческое слабоумие дают право не испытывать никаких чувств?

Розалинда уже развернула ходунки в направлении оранжереи.

— Идем, идем, мы всего на минутку.

Однако минуткой дело не обошлось, ибо это был первый раз в жизни Роуз, когда время, по выражению бабушки, начало идти вкривь и вкось. Именно там, в оранжерее, оно как-то странно искривлялось.

Глава 2

Память земли

— Это тюдоровская оранжерея, — сообщила Розалинда, особо подчеркнув слово «тюдоровская», как будто Роуз оно должно было о чем-то говорить.

Она перенесла ходунки через порог и вместе с Роуз вошла в остекленное помещение, наполненное ароматами. Теплый влажный воздух благоухал. Запахи разворачивались, точно нить клубка: поначалу девочка ощутила густой аромат роз, но, шагая следом за бабушкой, начала различать терпкий экзотический дух, перебивавший розовую сладость.

Высокие прозрачные потолки создавали у Роуз впечатление, будто она находится внутри хрустального замка. Оранжерею накрывали три соединяюыщихся друг с другом крыши — своя над каждой из трех зон. Огромные купола на стыке крыш напоминали полусферы; их стеклянные панели были окрашены в различные цвета. Календарь на специальной подставке показывал, какие растения, в зависимости от сезона, следует при помощи системы тросов поднимать под самый потолок, к солнечному свету. Туда, в «верхнее царство», вели узенькие винтовые лестницы.

— Потрясающе, — шепотом вымолвила Роуз. — Что это? — Она указала на купола, под которыми от дуновения призрачного ветерка покачивались грозди звездчатых белоснежных цветов.

— Жасмин, тропическое растение.

Розалинда уселась в свое рабочее кресло, высоту которого можно было регулировать в соответствии с высотой стола. Сами же столы, расположенные в центре оранжереи, в длину тянулись футов на тридцать [Около 10 метров.] и были заставлены бесчисленными поддонами с сеянцами и рассадой. Когда они подрастут, объяснила Розалинда, перекочуют на другое место; так начался пока что самый долгий разговор между нею и Роуз.

— Э-э… — Роуз мялась, не зная, как правильно обращаться к бабушке. Ба? Бабуля? Лучшая подруга Роуз в Филадельфии звала свою бабушку Наной; Кук и Бетти называли Розалинду «миссис Э». Нет, на последнем варианте останавливаться точно не стоит. Просто бабушка — наверное, так будет лучше всего.

— Бабушка, почему ты сказала, что оранжерея тюдоровская?

— Потому что так оно и есть. Этот архитектурный стиль относится к эпохе Тюдоров. Причем имей в виду, проект нестандартный, дизайн придумала я лично. Это потом они у меня все передрали и превратили в набор «сделай сам». Но второй такой оранжереи ни у кого нет и быть не может. Невозможно впихнуть целый век в один набор.

— Век? — переспросила Роуз.

— Шестнадцатый, — едва слышно пробормотала Розалинда.

— Что?

— Неважно, — отрезала бабушка. — Я хочу, чтобы ты пересадила часть всходов кукушкина цвета сюда, — кривым, узловатым пальцем с распухшими, как шишки, суставами она указала на лоток. — Но прежде принеси мне вон те формы для выпечки и налей в них воды из того кувшина — я должна замочить на ночь семена, чтобы лучше прорастали. А потом приступай к прореживанию.

— Прореживанию?

— Да, выдергивай те ростки, что поменьше. Более крепким необходимо место. Выживают сильнейшие — естественный отбор, знаешь ли.

Но если Роуз станет избавляться от хилых ростков, считать ли это выживанием сильнейших или уничтожением слабейших? Она снова посмотрела на бабушку. Розалинде было уже за восемьдесят и выглядела она хрупкой, однако в оранжерее с ней явно произошло какое-то превращение — старушка стала гораздо живее, взор, обычно такой рассеянный, заметно прояснился. Роуз впервые заметила в лице бабушки сходство с мамой.