Он не поднял глаз.

— Ты начал все ту же книгу сначала, — сказала я.

Он упорно смотрел на страницу.

— Да.

С минуту я наблюдала, как он читает. Или делает вид, что читает.

— Иди сюда, — сказала наконец, испустив вздох поражения.

Джейк поднял глаза, но не двинулся с места — словно подначивал меня, правда ли я имею в виду то, что сказала.

— Лучше иди сюда, пока я не передумала.

Тут он вскочил с кровати. Книгу он бросил так быстро, что она упала на пол.

— Отнесемся к этому как к уроку, — сказала я, в полнейшем недоумении от того, что собираюсь сделать. — Я прочту тебе лекцию, можешь делать в уме зарубки на память.

Он выдал коронную свою усмешку.

— А я люблю делать зарубки на память. Я большой фанат зарубок на память.

— Исключительно в образовательных целях.

— И еще большой фанат образования. Я вообще отличник.

Мы стояли лицом к лицу, и в тот момент я вообще не могла припомнить, когда находилась к нему так близко. У меня слегка кружилась голова, как бывает после того, как приняла решение, которое изменит твою жизнь. Я всерьез собираюсь давать урок поцелуев? Что мне вообще говорить? Я уцепилась за что-то, что прозвучало бы мудро.

— Суть поцелуев в том, что это баланс между притягиванием и отпусканием.

— Чертовски философское начало, — сказал Джейк.

— Как и во всем в жизни, — продолжала я, — здесь есть напряжение, толчок. Помню, в седьмом классе я целовалась с мальчиком, который засунул язык мне в рот и тыкал им как дохлой рыбой. Вот это, — сказала я, — неудачный поцелуй.

Джейк кивнул.

— Ты ведь не так целуешься, да? — спросила я.

Он помотал головой.

— Хорошо, — сказала я. — Когда целуешь кого-то, нужно помнить, что одновременно берешь и даешь. Прикосновение. Отстранение. Мало выписывать языком восьмерки. Ведь прикосновения отражают эмоции.

— Ты действительно всерьез об этом думала.

— Я никогда об этом не думала. Но, похоже, из меня недурной ученый.

И опять он скользит взглядом по моему лицу.

— И нельзя останавливаться на чем-то одном, — добавила я. — Нужно исследовать. — Его пристальный взгляд скользнул к моим губам.

— От губ к шее подруги?

— Всё. Ее шею. Ее горло. Ее ключицы. — Я сделала паузу. — И используй зубы.

— Хочешь, чтобы я ее укусил?

— Я имела в виду, для контраста. Губы — мягкие, зубы — твердые.

Я так и видела, как в голове у него крутятся шестеренки.

Идем дальше.

— О’кей, руки. Что с ними?

— На грудь? — Он пожал плечами, словно зная, что ответ неправильный.

— Неверно! Куда угодно, но не туда! Шея. Затылок. Волосы. Или середина спины. Но не хватай за грудь. Это право еще надо заработать.

Он сделал себе зарубку на натренированную Гарвардом память. А после положил руки — одну за другой — мне на бедра.

— Про бедра я ничего не говорила, — сказала я, просто чтобы его пожурить.

Он склонил голову набок:

— Я пока тебя не целую.

— Блиц-опрос! — сказала я тогда. — Когда поцелуй слишком долгий?

Он поднял щенячьи глаза к потолку и действительно задумался.

— Тридцать минут?

— Неправильно! Поцелуй не бывает слишком долгим.

— Но со временем она может захотеть перейти к другим вещам.

— Если все сделаешь правильно, определенно захочет.

— Не хочу ее разочаровывать.

— Разочарование бывает полезно! В разумных пределах.

Самый странный разговор на свете. Мы говорили о некоторой гипотетической женщине в третьем лице, зная, что на самом деле говорим обо мне. Или, по крайней мере, о той мне, какой я буду через несколько минут. И это я советовала ему не спешить, тянуть время. И исследовать. И кусать. И что хуже: мой голос говорил, но мое тело слушало. И очень, очень даже внимало. И к тому же оказывалось отличным учеником.

Каким-то образом и без того небольшое расстояние между нами исчезло. Джейк был всего в нескольких дюймах от меня. Я чувствовала тепло его тела и слабое движение воздуха от его дыхания.

— Разочарование подразумевает желание, — сказала я, стараясь соблюдать учительский тон. — А желать всегда лучше, чем иметь.

— Всегда?

Неприятно сообщать ему горькую правду.

— Всегда.

— Похоже на пытку.

— Нет, нет, нет, — поправила я. — Пытка — это желание без надежды. Желание с надеждой — предвкушение.

Он не спускал глаз с моих губ.

— Так поцелуи — это предвкушение?

Я кивнула, мучительно сознавая его близость. Футболка на нем была застиранная. Пахло от него мылом и мятой.

— Поцелуи — предвкушение чистой воды.

— А что тогда предвкушение поцелуев?

Но мой говорящий голос понемногу поддавался моему слушающему телу. Ощущения вытесняли рассудок. От его пристального взгляда у меня подкашивались ноги. И в голове было слишком пусто, чтобы сформулировать ответ.

— Мне еще много есть что сказать, — произнесла я, — но, похоже, я не могу вспомнить, что именно.

— И я тоже.

Повисла тишина, и в ней мы пересекли черту, за которую способны зайти слова. Вот оно: после всех оттягиваний предвкушение уступило еще большему предвкушению.

Джейк наклонился, его губы были уже меньше чем в дюйме от моих, но в тот момент, когда я ожидала, что он сделает следующий шаг и поцелует меня, он замер, точно пытался остановить мгновение, насладиться им. Я чувствовала, что на грани, чувствовала у себя на губах его дыхание, отдававшее мятной зубной пастой. А потом он положил руку мне сзади на шею и прижался губами к моим. И они были такими теплыми, твердыми и уверенными, как я могла бы догадаться. Как выяснилось, он отлично умел следовать инструкциям. Он прижался и отстранился. Он провел языком по моим губам и отступил. Он притянул и ослабил хватку. Во всем был роскошный ритм, словно тебя качает на океанских волнах.

— Боже ты мой, — произнесла я. — Ты действительно отличник.

— Я же говорил. Кстати, я хотел сделать это с той секунды, как тебя увидел. Хотел просто подойти к тебе и сделать именно это.

— То есть пока я шла к алтарю? Где собиралась обвенчаться?

Он кивнул.

— Довольно неловко получилось бы. — Я улыбнулась.

Но он был совершенно серьезен.

— Я всегда жалел, что не сделал этого.

— Ты слишком молод, чтобы о чем-либо сожалеть.

— Уж поверь. Не так и молод.

А потом он снова стал меня целовать, и в тот момент учебе официально пришел конец. Мне нечему было учить этого парнишку. Меня много лет так не целовали. Или вообще никогда.

Джейк толкнул меня на кровать, и я ему позволила, чуть рассмеявшись, когда мы пытались целоваться и одновременно вытянуться на кровати. Я откинулась на подушку и целовала его в ответ, растерянная, задыхавшаяся. Он перешел к ямочке у меня на шее, для контраста пустил в ход зубы — как и положено лучшему студенту «Лиги плюща». Мое тело впитывало ощущения.

Как в тумане я услышала собственный голос:

— Ты мне солгал.

Он поднял голову:

— Что?

Я посмотрела на него. Волосы, такие влажные, спутались и падали ему на лоб. Глаза блестели.

— Ты говорил, что не умеешь целоваться. Ты говорил, что ужасно плохо целуешься.

— А, это, — откликнулся он. — Извини. — Потом вернулся к моей шее и стал выписывать языком немыслимые круги.

— Я знала, что ты лжешь.

Он знал, что я знала. Он даже не пытался притворяться.

— На самом деле я довольно хорош.

Правда ли я рассердилась, что он мне солгал? Черт, нет!

А он продолжал, говоря мне в плечо, его голос звучал немного приглушенно:

— Ты никогда не сделала бы этого ради забавы. Ты никогда не сделала бы это на слабо. И уж конечно, не сделала бы, потому что хочешь. — Его губы поднимались по моему горлу, потом вверх по подбородку. Наконец он оторвался от меня. — Значит, доброе дело. Я знал, что ради доброго дела ты бы согласилась.

И он не ошибся.

— И не поверила бы, что ты такой проныра.

Он вернулся к моей шее.

— Только когда приходится.

— Тебе же не приходилось. Ты просто сам решил.

Он поднял голову:

— Пришлось.

Не успела я спросить, что бы это значило, он поцеловал меня снова — пока все кругом не расплылось, за исключением одного этого восхитительного ощущения.

— Я просто хотел тебя, — сказал Джейк. — Всякий раз, когда тебя видел, или о тебе слышал, или видел твою фотографию в комнате Дункана.

— И что чувствуешь теперь, когда я рядом с тобой?

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сказал он. И секунду спустя добавил: — И это — чистая мука.

Я не знала то, что это значит, но понимала одно: он меня поймал. Если он мной играет, то я позволяю. Если это просто подростковая попытка завоевать старшую сестру друга, я завоевана. Отчасти дело было в том, как ловко он заставил меня себя поцеловать, но главным образом — в его бесконечно серьезном лице. Если он играл, он был величайшим актером на свете.

Он упомянул про муку. Я не хотела, чтобы он мучился. Я хотела, чтобы он испытывал все те приятные ощущения, что и я.

Подняв руки, я сцепила ладони у него на затылке и притянула его губы к своим. Я уже не играла в преподавателя. Это я, настоящая я целовала его и старалась сделать это как можно лучше. Я скользнула губами к его шее, делая в точности то, что он делал с моей, — а я точно знала, что это прямая противоположность мукам.