Кэтрин Стэдмен
Акт исчезновения
Клементине — и тому времени, которое мы провели вместе в читальном зале на первом этаже Британской библиотеки
Это ненастоящее место. И люди там ненастоящие. Даже улицы и здания. Я всегда ждала, как плотник крикнет «Баста!», и все рухнет, как декорации на сцене. Вот что такое Голливуд — декорации, яркие, безвкусные, ужасные декорации, возведенные в пустыне.
Этель Бэрримор, «первая леди американского театра», о Голливуде
Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар, и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить человека, который это сделал, бить нас.
Шарлотта Бронте, «Джейн Эйр»
Пролог
Вы когда-нибудь спрашивали себя, к какому жанру относится история вашей жизни?
Я всегда думала, что моя будет историей взросления. О девушке из маленького городка, добивающейся успеха в большом городе, как Мелани Гриффит в «Деловой женщине» или Долли Партон в «С девяти до пяти». Конечно, мне пришлось бы бороться, но благодаря решительности и упорству я в конце концов преодолела бы любые препятствия.
Как «Блондинка в законе», «Красотка» или «Гордость и предубеждение», сценарий моей жизни оказался бы комедией — веселой, трогательной и вдохновляющей одновременно. Я была бы сильной, энергичной, вокруг меня бы все бурлило. А еще я была бы красивой и умной, и меня любили дети.
Так я думала раньше. Но сейчас, глядя на пистолет в своей руке, чувствуя в ладони его тяжесть и холод, я уже не уверена, что правильно определила жанр.
По правде говоря, я даже не уверена, что я все еще главная героиня.
1
Хорошее и плохое
Пятница, 5 февраля
Иногда, сколько ни старайся, тебе не спрятаться. Даже если очень хочешь снова раствориться в толпе, ничего не выходит. Вагон метро дребезжит и трясется, когда мы грохочем по рельсам глубоко под лондонскими улицами. И я снова чувствую знакомое притяжение чьих-то глаз, пристальный взгляд.
Я бывала у них дома. По крайней мере, они так считают, хотя мы и незнакомы. Друзья мы уже или враги — понятия не имею. Я часть какой-то их истории, которую они любят или ненавидят.
Я — часть их собственной истории. Они переживали за меня, плакали вместе со мной, у нас появилось столько общего — и вот теперь я прямо здесь, перед ними. Конечно, они будут пялиться на меня. Ведь я — нереальное, ставшее реальным.
Краешком сознания я улавливаю, как незнакомец наконец отводит взгляд и что-то шепчет стоящему рядом человеку. Пытаюсь сосредоточиться на книге, дышать глубже и опять погрузиться в чтение.
Все эти посторонние взгляды напоминают малиновок, которые то садятся на меня, то вспархивают прочь — настороженно, но с любопытством. Да, люди всегда разглядывают друг друга в метро. Но сейчас всё по-другому.
Вагон по-прежнему дребезжит и трясется.
Четыре недели — с тех пор, как передача вышла в эфир, — мне везло: мои поездки обходились без контактов с незнакомцами. Без застенчивой улыбки. Похлопывания по плечу. Селфи. Рукопожатий. Пьяных излияний припозднившихся пассажиров. Нацарапанной наспех записки. А иногда даже хмурого взгляда, который совершенно сбивает с толку…
Не хочу показаться неблагодарной: я люблю свою работу. И на самом деле все еще не могу поверить, как же мне повезло. Но иногда мне кажется, что я нахожусь на свадьбе каких-то посторонних людей. Мое лицо уже просто болит от такого количества то доброжелательных, то непонятных чужих взглядов, хотя все, чего я хочу, — закрыться в ванной и наконец расслабиться.
Вообще-то я не чувствую опасности из-за такого внимания и уверена, что мне ничего не грозит.
Нет, не совсем так. Я поняла это на своем горьком опыте месяц назад, когда после кучи звонков и электронных писем полиция, наконец обратив внимание на заявления моего агента, появилась у меня в гостиной.
Он поджидал возле театра каждый вечер. Не особо странный или вызывающий беспокойство. Обычный человек.
Я вышла из театра уставшая. Прямо со съемок «Эйр» [Экранизация романа «Джейн Эйр» Ш. Бронте. — Здесь и далее прим. пер.] отправилась на спектакль «Кукольный дом» [Пьеса Г. Ибсена.] в Вест-Энде. Сначала он просто попросил подписать программку, потом завязал беседу, потом его разговоры стали все длиннее, и их было все труднее избегать. Наконец, слово за слово, он начал спускаться со мной в метро. Мне понадобились провожатые — пришлось ездить с друзьями. Однажды он не выдержал и расплакался — этот незнакомец лет пятидесяти. Он просто шел за мной и моим приятелем, и слезы тихо текли по его одутловатому лицу. Его звали Шон. Я попробовала обратиться в полицию, но они отнеслись к этому серьезно только после того, как мой агент получил посылку. Да, Шон преследовал меня. Хотя на самом деле никакой он не сталкер — просто одинокий человек, пытающийся подружиться. Конечно, я рассказала об этом полицейским, но они настояли на расследовании и вынесении официального предупреждения. Наверное, у него недавно умерла жена.
Мне так и не сказали, что оказалось в посылке, которую он отправил. Я в шутку спросила, не голова ли там, и полицейские рассмеялись. Так что, думаю, все же не голова. Я чувствовала себя виноватой: чем дружелюбнее я относилась к нему, тем хуже становилось. Я только укрепляла его эфемерную связь со мной. Надеюсь, сейчас с ним все хорошо. Лучше бы мне сразу сказали, что в той посылке, потому что потом я целую неделю представляла себе всякие ужасы. Жуткие фотографии. Человеческую кожу. Зубы. Что-нибудь принадлежавшее его жене. А может, там была просто плюшевая игрушка или слегка пугающее стихотворение… Но трудно не думать о самом плохом, когда стараешься о нем не думать.
Да, не все люди странные. Но бывают и такие.
На следующей станции, когда я собираюсь выходить, несколько человек провожают меня взглядами. Но когда я выныриваю из подземки в Грин-парк [Один из королевских парков Лондона.], и холодный январский воздух остужает мои горящие щеки, я считаю сегодняшнюю поездку удачной.
На этот раз обошлось без происшествий. Без пьяных футбольных фанатов, скандирующих: «Скажи это! Скажи это!»
Кто бы мог подумать, что у Джейн Эйр есть свой слоган?
Кто бы мог подумать, что фанаты «Арсенала» читали Бронте?
Да, если вам вдруг интересно: мне очень стыдно, мой читатель, но тогда я сказала именно это.
* * *
— Опаздываешь, — усмехается мой агент Синтия, когда я усаживаюсь в ресторане напротив нее.
— Извини. Съемки.
Она уже заказала нам два бокала шампанского. Я жадно смотрю на холодные пузырьки.
— Опять что-то празднуем? — полушутливо интересуюсь, снимая пальто, но ее молчание заставляет меня поднять глаза.
— Можно и так сказать. Да. — Синтия опять многозначительно усмехается, прежде чем пригубить шампанское. — Мне позвонили сегодня утром, — мурлычет она, опуская бокал. — Луиза Нортфилд из BAFTA [Премия Британской академии кинематографического и телевизионного искусства.]. Предупреждаю на всякий случай… Мы с ней вместе учились в Сент-Эндрюсе [Старейший университет Шотландии. // Все это тот самый феодализм, которого не знала Московская Русь, и не потому, что не находились подобные характеры, — нашлись бы! А потому, что было слишком трудно, слишком сурово было. И страна, земля попросту не могла позволить подобных капризов власть имущих. Бежали и в Орду, бежали и на Запад, но тут уж становились безусловными врагами Руси, и счет шел другой, и отношение к беглецам другое, что выказалось позднее на участи князей суздальских. ] и стараемся держать друг друга в курсе событий — кстати, ты ей нравишься. В общем, ходят слухи… хотя номинантов объявят только за месяц до церемонии, которая пройдет в мае, но… — Она делает эффектную паузу. — Ты в списке номинантов BAFTA. За «Эйр». Как лучшая актриса.
В первую секунду ее слова — просто пустой звук, но постепенно до меня доходит. Чувствую, как кровь отхлынула от лица, от рук, и на ее место приливает серотонин — целый поток, заполняющий меня целиком. Раньше никогда такого не было.
— Твою мать… — Я слышу себя словно издалека, пока дрожащей рукой нашариваю бокал с ледяным шампанским и делаю большой глоток. Голова кружится все сильнее. Семь лет я шла к этому. И вот оно — то, чего я так хотела… — О, боже, — бормочу я.
— Я сказала себе то же самое. — Синтия хихикает с улыбкой до ушей. — А теперь самое интересное. Остальным номинантам за пятьдесят, и все они уже побеждали раньше.
Я быстро трезвею и прихожу в себя:
— Погоди. Это хорошо?
— Ну да, — смеется она. — Людям нравится открывать для себя актеров, даже если они уже годами где-то мелькают. К тому же у тебя хорошие отзывы, фильмография, хотя это первая твоя главная роль. Для академии ты лакомый кусочек. То, что надо, козырная карта. Все будут болеть за тебя; никому неохота, чтобы в который раз чертову награду получил кто-нибудь из «Дам в лиловом» [Британская драма 2004 года.].
Я нервно хихикаю и делаю еще глоток.
Семь лет прослушиваний научили ни на что особо не надеяться, но сейчас меня просто распирает от счастья.
Синтия ловит взгляд официанта:
— Не могли бы вы принести нам всего понемножку? Что-нибудь попроще, необязательно фирменное блюдо от шеф-повара. — Она произносит это небрежно, словно люди всегда так и заказывают в ресторанах. — Ничего грандиозного, просто легкий ланч. — Вопросительно смотрит на меня. — Ты не против, дорогая?
Официант тоже смотрит на меня. Оба явно оценивают мои шансы на BAFTA.
— Да, конечно, звучит заманчиво, — соглашаюсь я, и официант уверенно удаляется, хотя я так и не поняла, что же именно мы заказали.
Синтия деловито наклоняется вперед, облокотившись на стол:
— Все это для тебя в новинку, да и для меня в какой-то степени тоже. Когда Чарли Редмайн получил премию за лучшую мужскую роль — в две тысячи пятнадцатом? Но с мужчинами все по-другому, им достаточно просто помелькать на экране в костюме. С женщинами сложнее. Мне начнут названивать по поводу тебя, как только выйдет пресс-релиз. И вот еще что: у нас впереди два месяца, надо как-то использовать это время. Я не хочу, чтобы ты была связана съемками. Нужно, чтобы ты была свободна для важных встреч, когда все уже не за горами. Нужно быть на гребне волны. В общем, как ты относишься к небольшой деловой поездке в Лос-Анджелес, чтобы заинтересовать студию? Пока как неофициальный номинант, но мы, разумеется, им намекнем.
