— В первый раз в Лос-Анджелесе? — интересуется Леандра.
— Да, в первый. Но я столько о нем слышала!
— Один совет. — Она доверительно улыбается. — Если вам нужно куда-то попасть, приезжайте до половины шестого вечера и уезжайте до семи. Вы же не хотите торчать в пробках? Поверьте, таких больше нигде в мире нет.
— Значит, в Лос-Анджелесе всегда уходишь рано? Как Золушка! — шучу я.
Она на секунду задумывается, а потом смеется:
— Да, точно — как Золушка. В это время нужно быть осторожнее. Но я гарантирую, что эта машина никогда не превратится в тыкву. Даже если все остальное превратится в лохмотья… — И она как-то странно хихикает.
Конечно, Леандра шутит, но в ее словах столько пессимизма, что меня обдает холодом — до дрожи. Она нажимает на брелок, и мое внимание переключается на элегантный черный автомобиль рядом с нами. Его крыша медленно откидывается и складывается, словно сделав пируэт. Я совсем не фанатка машин, но должна признать: выглядит чертовски стильно. Вспоминаю свой оставшийся дома четырехлетний «Форд Ка», занесенный снегом, его сиденья с тканевой обивкой, раздвижной люк на крыше — и еле сдерживаюсь, чтобы не хихикнуть.
Через двадцать минут, забросив чемодан в багажник, выдвигаю вперед кожаное сиденье, делаю глубокий вдох и выруливаю на машине стоимостью 200 000 долларов на правильную сторону дороги. Нельзя терять головы — для меня это очень важно.
4
Это знак
Воскресенье, 7 февраля
Вид с 31-го этажа потрясающий. Это сразу бросается в глаза, когда заходишь в апартаменты. Квартира угловая, поэтому больше половины пространства занимает огромное стекло, от пола до потолка, висящее в трехстах футах над шумным центром Лос-Анджелеса. Сейчас мы даже выше Статуи Свободы — по крайней мере, так уверяет швейцар по имени Мигель. Он улыбается и ставит мой багаж на пол. Джордж никогда не любил высоту, и здесь, наверху, он бы психовал, хотя и постарался бы это скрыть. А вот я, к счастью, высоты не боюсь. Вид просто завораживает.
За стеклом раскинулся город, который отсюда выглядит как целый мир в миниатюре. Густой смог и марево зачаровывают, хотя почему-то кажутся нереальными. Из бодрящей прохлады своего роскошного жилища я впервые могу как следует рассмотреть Лос-Анджелес во всем его чудовищном великолепии.
Пустынный промышленный центр соединен автомагистралями, похожими на плотно закупоренные артерии, тянущиеся к огромным студийным павильонам и чернеющим, словно покрытым липким гудроном, многоярусным парковкам. За силуэтами временных деревянных декораций блестит стеклами небоскреб, похожий на мой, а ближе к холмам то там, то здесь сверкают на солнце бассейны с кристально чистой водой, словно разбросанные драгоценные камни. Во всем этом есть особая красота, но она ничего не значит без истории, которая за ней стоит. Это место наполнено волшебством — магией тех, кто здесь побывал. Иначе это был бы обычный калифорнийский город. А потом, словно по сигналу, я вижу его — едва различимый знак далеко на горизонте среди пышной зелени Голливудских холмов. Белые буквы на высоте сорока пяти футов. Этот белый знак гнал в далекий путь тысячи кораблей, которые налетали на рифы, садились на мель. Песня сирены.
— Вы знаете, что раньше он светился? — весело болтает Мигель, проследив за моим взглядом. Как ни странно, по дороге сюда в самолете я кое-что прочла в журнале про знак Голливуда. И знаю, что сначала он просто рекламировал жилой квартал «Голливуд», но не знала о подсветке.
— Правда? — Пытаюсь представить буквы высотой в два этажа, свет которых виден всему городу.
Мигель энергично кивает, пытаясь убрать выдвижную ручку моего чемодана.
— Да, он весь светился, там было больше четырех тысяч двадцативаттных лампочек. Раньше, в двадцатые, он освещал холмы, вспыхивал и мигал — как будто сердце бьется. ГОЛ-ЛИ-ВУД.
Мигель пыхтит, наконец-то справившись со своенравной ручкой и едва не прищемив себе палец.
— Вы актриса, да? — весело спрашивает он, протягивая мне карту-ключ от номера.
— Да, так и есть.
Мигель глубокомысленно кивает:
— Знаете, я тоже. Уже лет десять снимаюсь. — Глаза швейцара блестят, когда он смотрит сквозь стекло на белые буквы вдалеке, а потом поворачивается ко мне с коротким смешком. — Вы же знаете историю про актрису и этот знак, да? — беззаботно спрашивает он.
— Нет, вряд ли. — Я пытаюсь вспомнить какие-нибудь профессиональные сплетни, которые могла слышать недавно, но смена часовых поясов мешает как следует сосредоточиться. — Что за история? Какая актриса?
— Это давняя история. Из двадцатых годов. Театральная актриса спрыгнула оттуда. Такая трагедия… Иногда я вспоминаю ее, когда смотрю на эти буквы.
— О, боже… — Я еще раз смотрю на знак. Высота букв над холмами даже с такого расстояния просто чудовищная. — Кошмар.
— Да, она приехала в Лос-Анджелес сняться в небольшой роли в одном фильме, а потом ее утвердили на главную роль. Вы знаете, действительно большую роль. Она прошла пробы, и все были уверены, что у нее все получится. Но потом у продюсеров возникли разногласия, и вместо этой неизвестной актрисы взяли другую, тоже неизвестную, которой оказалась Кэтрин Хепбёрн! И эта роль стала для нее звездным часом — вместо той девушки. Через несколько дней студия расторгла с девушкой контракт. И после этого она спрыгнула.
— Ничего себе… — Я качаю головой, не в силах придумать более подходящий ответ.
— Да, но знаете, в чем главная фишка? Что меня бесит? Через три дня после того, как ее тело нашли в овраге, ей пришла телеграмма со студии. Оказывается, контракт с ней расторгли по ошибке! И они хотели, чтобы она вернулась и прошла пробы на другую главную роль. — Мигель качает головой, а потом его внезапно осеняет: — Ха, а ведь она была англичанкой. Как и вы! — Он простодушно улыбается.
— Спасибо, Мигель.
Когда он уходит, я пытаюсь прийти в себя после его страшной истории. Слоняюсь по суперсовременной квартире, жадно впитывая все: лаконичный дизайн в скандинавском стиле, низкую обитую шерстяной тканью мягкую мебель, видеофон в коридоре, неброские плазменные телевизоры на стенах во всех комнатах, большие журнальные столики. Наверное, это обошлось кому-то в целое состояние. Не понимаю, с какой стати меня поселили сюда. Закатываю чемодан в большую из двух спален и достаю из сумочки мобильник.
Все внутри сжимается, когда я вспоминаю про обязанность выкладывать фото в Инстаграм во время поездки. Под хэштегом «подарок». Черт побери. Я столько лет держалась и уже решила, что обошлось: меня так и не поглотил надувной пузырь Инстаграма. Хотя я понимаю, что бесплатного сыра не бывает. Придется уточнить у Синтии, должна ли я снимать на смартфон свои апартаменты. Похоже, вести новый аккаунт в соцсетях — самая тяжелая часть этой поездки… Стараюсь не думать о постах Наоми. Не стану снова проверять ее аккаунт. Не сегодня. Меня охватывает чувство одиночества, и я быстро направляюсь на кухню. На столе обнаруживаю самое необходимое: кофейные фильтры, снеки и корзинку с фруктами с запиской от моего нового американского агента:
...Добро пожаловать в Лос-Анджелес, Миа! С нетерпением жду завтрашней встречи с вами. М. Спектор.
Рядом с его подарком — запотевшая бутылка шампанского «Перрье Жуэ», под ней еще одна записка — от продюсеров «Эйр»:
...Поздравляем с «совершенно секретной» новостью о присуждении премии! Вы настоящая звезда! Для нас вы уже победили. Благодарим за вашу нелегкую работу.
При напоминании о хороших новостях внутри меня разливается тепло.
Отправляю эсэмэску своей подруге Соуки, которая, как я знаю, сейчас тоже в Лос-Анджелесе. Я не пишу про Джорджа. В конце концов, можно все рассказать, если мы увидимся. Но прямо сейчас я не могу позволить себе думать о нем. Я приехала сюда, чтобы двигаться дальше. Жить спокойно и легко.
Я не говорила с Соуки несколько месяцев — все из-за моей работы, но она именно тот человек, кто сейчас нужен. Соуки веселая, интересная, с ней легко. Мы провели вместе три месяца, когда два года назад снимались в Болгарии в инди-хорроре. Обычно на съемках актеры быстро становятся одной семьей. Когда вы оказываетесь бок о бок в новых незнакомых странах, между вами очень скоро возникают прочные связи. После нескольких ужинов в отеле вежливые профессиональные отношения становятся по-семейному уютными и откровенными. В свободное от съемок время мы с Соуки отрывались по полной. Мы можем то появляться в жизни друг друга, то пропадать, но наша дружба вечна.
* * *
Электронное письмо от Синтии сообщает подробности встречи с Кэтрин Майер из «Юниверсал» в конце недели. Они по-прежнему никому не показывают сценарий, что делает будущую встречу еще загадочнее и соблазнительнее.
Завтра утром у меня фотосессия для журнала «Студия», а во второй половине дня — первое прослушивание в Лос-Анджелесе. Две большие сцены. Восемь страниц — в основном мои реплики. Диалог с участием заваленной работой женщины-копа из Бостона, которая узнает, что ее новый муж обвиняется в давнем изнасиловании. Звучит интригующе. К тому же мне нужно говорить с бостонским акцентом — получается забавно. Я стараюсь изо всех сил: «Парковка. Парковка», выводя гласные на новоанглийский лад.
