Он улыбнулся.

— И мне. Прости, что давно не заходил в Блэкторн, но я был довольно сильно занят. И отвечаю на твой вопрос: я устроился на работу — стал чумным доктором.

Это всё объясняло. Городским врачам платили за лечение больных — особенно бедных, которые не могли покрыть расходы сами. Большинство докторов не брались за эту работу, ведь тогда им пришлось бы постоянно иметь дело с больными чумой. И они вдобавок становились изгоями: никто не захотел бы приближаться к человеку, навещающему дома заражённых. Зато чумным докторам очень хорошо платили. А одиночество не было проблемой для Парретта: все друзья давно уже покинули его. Что до меня, то я был доволен. Работа чумного врача невероятно опасна, но мне казалось, что доктору Парретту она подходит как нельзя лучше. Об этом я ему и сказал.

— Да, — ответил он. — Я чувствую себя обновлённым. У меня появилась цель. И, конечно же, деньги никогда не лишние. А то я уже стал беспокоиться, как мне прокормить Джеймса.

У меня упало сердце.

— Так зачем же вы пришли в ратушу? — спросил он. — И почему мистер Рид выгнал вас?

— Лорд Эшкомб отправил нас сюда с посланием для магистрата Мэйкотта, — сказал я. — Но его секретарь решил, что мы воры.

Доктор Парретт покачал головой.

— Вот что я скажу: никогда не встречал более гнилого человека, чем этот Шинглтон.

— Не могли бы вы провести нас к его начальнику? — с надеждой спросил я.

Доктор Парретт почесал голову, запустив руку под парик.

— Я не знаком с Мэйкоттом. — Затем его лицо прояснилось. — Но знаю магистрата Олдборна. Он отвечает за благотворительность — её сейчас собирают в церквях по всей стране, чтобы помочь накормить бедных в Лондоне. Возможно, Олдборн представит вас Мэйктотту.

Я был не уверен, что дело выгорит. Теперь, когда записка лорда Эшкомба пропала, мне придётся надеяться лишь на авторитет доктора Парретта. Хватит ли его слова, чтобы Олдборн согласился представить нас Мэйкотту? Доктор выглядел гораздо более солидно, чем прежде, но безумие явно до сих пор не покинуло его. Похоже, он по-прежнему верил, что его сын жив. Тем не менее это был наш единственный шанс.

Доктор Парретт открыл перед нами дверь и улыбнулся. Том вошёл внутрь. Я отряхнулся и последовал за ним. Тот же охранник, который вышвырнул нас, всё ещё стоял в коридоре. Увидев нашу компанию, он подался вперёд. Доктор Парретт поднял руку.

— Они со мной, мистер Рид.

Я тоже поднял руку, намереваясь кое-что показать мистеру Риду, но Том вовремя пихнул меня в плечо.

В сопровождении доктора Парретта мы вернулись к дверям кабинетов, выходивших в большой зал, где ожидали просители.

— Так почему Эшкомб отправил вас в ратушу?

Я не знал, сколько могу рассказать Парретту.

— Вы никогда не видели здесь людей с бронзовыми медальонами на одежде? На левой стороне груди.

— Видел нескольких. Вы ищете кого-то конкретного?

— А не было среди них мужчины, одетого во всё синее? — нетерпеливо спросил я.

— Синее? — Доктор Парретт склонил голову. — Вроде бы нет…

— Те медальоны, — сказал Том, — вы знаете, для чего они?

— Они защищают от ангела смерти.

— Но лишь немногие их носят, — заметил я.

— Да, — кивнул доктор Парретт. — Это люди Мельхиора.

Мельхиор. Наконец у меня было подходящее имя для человека, о котором я слышал весь день.

— Один мой знакомый называл его человеком-птицей.

Парретт рассмеялся.

— Ха! Неплохое описание. Хотя, пожалуй, оно не слишком почтительное. Этот человек заслужил больше уважения.

— Люди говорят, будто он пророк.

— Он пророк.

Том нервно сглотнул.

— Правда?

— О да. — Доктор Парретт кивнул. — Официально он чумной доктор, как и я. Но у Мельхиора есть дар. Он знает вещи, которые под силу узнать лишь ясновидящему.

Глаза Тома расширились.

— Например, какие?

Доктор Парретт остановился перед одной из тяжелых деревянных дверей, выходящих в коридор.

— Мельхиор понимает ход этой чумы как никто другой. Я имею в виду — не с точки зрения врача, хотя в этом он тоже разбирается. Нет, он может предсказать путь самой болезни. Мельхиор знает, кто умрёт следующим.

Я похолодел. Салли говорила то же самое, но она была одурманена маковым настоем, и в тот момент я не поверил ей.

— Как такое возможно?

— Не знаю. Но я видел, как это происходит. Наши пути иногда пересекаются. Четыре раза я наблюдал у Мельхиора эти… видения, я полагаю. Он предсказывал, кто заболеет — и всегда безошибочно. Все четверо тех бедных людей заразились. Его дар, несомненно, реален. — Доктор Парретт понизил голос. — Хотя, возможно, мне не следовало так громко говорить об этом в ратуше.

— Почему нет?

— Видишь ли… Мельхиор недавно изрёк несколько предсказаний относительно магистратов. Люди нервничают.

Доктор Парретт постучал в дверь.

— Войдите, — сказал голос изнутри.

Кабинет за дверью был узким и тесным; здесь едва хватало места, чтобы открыть дверь, не ударив ей о стол в центре комнаты.

Сама комната, однако, оказалась безупречно убранной. На столе и стеллаже лежали стопки бумаг и книг в кожаных переплётах.

За столом сидел крохотный человек; сгорбившись, он писал что-то в одной из книг. На вид ему было лет пятьдесят. Он положил свой парик на пачку бумаг, обнажив лысину, окружённую венчиком волос.

— Добрый день, Генри, — поздоровался доктор Парретт.

— Хм? — Генри написал ещё несколько слов, а потом посмотрел на нас из-за серебристых очков в круглой оправе, ненадежно сидящих на кончике его носа. — О, здравствуйте, Джон, — любезно произнёс он. — Оставьте свой отчёт вон там, пожалуйста.

Он рассеянно указал пером на стопку бумаг на углу стола.

— На самом деле я здесь от имени этих ребят, — объяснил доктор Парретт. — Я хочу представить вам Кристофера Роу, ученика аптекаря, и Томаса Бейли, сына пекаря. Им нужна помощь Олдборна.

— О? — Генри оглядел нас с дружелюбным любопытством. — И что магистрат может для вас сделать?

Доктор Парретт обернулся к нам.

— Это Генри Коул, секретарь магистрата Олдборна. Объясни ему, что случилось с Шинглтоном.

Я рассказал, как Шинглтон сжёг записку лорда Эшкомба. Генри возвёл глаза к потолку.

— Посмотрел бы я, как он сделает нечто подобное перед королевским эмиссаром. Вот дурья голова!

Капля чернил с кончика пера Генри упала на страницу раскрытой книги. Он поднялся и вытащил из ближайшего ящика тряпку, чтобы вытереть пятно. Встав в полный рост, Генри оказался ненамного выше, чем казалось, пока он сидел в кресле. Думаю, Салли могла бы посмотреть ему прямо в глаза.

— Ну вот, я всё испортил.

Генри со вздохом отбросил тряпку и снова переключил внимание на нас.

— Кристофер, не так ли? Я буду рад попросить магистрата Олдборна напрямую поговорить с Мэйкоттом, хотя точно не знаю, когда он вернётся в ратушу. Я доставлял ему работу на дом. Он плохо себя чувствует.

Том посмотрел на меня. Я точно знал, о чём он думает. Как и доктор Парретт.

— Кто-нибудь его осматривал? — встревоженно спросил он.

— Это просто лёгкая простуда, — быстро сказал Генри.

— Но кто-нибудь осматривал его?

Генри поправил очки.

— Э-э…

— Генри! — вокликнул доктор Парретт.

— Он не позволил мне вызвать врача! — ответил секретарь, будто защищаясь. — Но поверьте, у него не может быть чумы. Если бы он не сказал мне, я бы даже не понял, что он приболел.

Доктор Парретт нахмурился.

— Олдборн сидит дома, потому что ему плохо… но не кажется больным? Может ли быть, что магистрат уклоняется от своих обязанностей?

— Конечно же нет.

— Когда вы были в доме Олдборна? — спросил доктор Парретт, — вы видели его семью?

— Нет, мы встречались наедине.

Это звучало уже совсем нехорошо. Том начал помаленьку пятиться назад. Что до Генри, он просто выглядел озадаченным.

— Мельхиор сделал предсказание, — напомнил доктор Парретт.

— Мельхиор? Нет-нет, уверяю вас, Джон, магистрат… — Генри прижал руку ко рту. — Постойте! Вы же не думаете, что семья Олдборна…

Раздался женский крик. Он слышался снаружи, со стороны главного зала. На миг все замерли. Криков становилось всё больше.

— Что за чёрт? — спросил Генри.

Он схватил со стола свой парик и, протиснувшись мимо нас, поспешил в коридор. Мы ринулись следом. Крики нарастали. Это звучало так, будто вспыхнула очередная драка. Затем шум начал ослабевать…

Генри первым прошёл через дверь. Толпа просителей, ожидавших в зале, заметно поредела — большинство людей попросту сбежали. Те, кому повезло меньше, лежали на полу, растоптанные удирающей толпой. Некоторые жались к дальней стене, потому что выход из ратуши перегораживал мужчина. Он был богато одет, но его костюм пребывал в беспорядке, а подбородок зарос щетиной. На руках он держал девочку лет девяти, в украшенном кружевом изумрудно-зелёном платье. Её голова бессильно откинулась назад — на локоть мужчины.

Генри отшатнулся.

— М-магистрат Олдборн! — воскликнул он.

Олдборн повернулся к нам. Теперь мы увидели лицо девочки. От уголка рта к уху тянулась струйка окрашенной кровью слюны. Невидящими глазами она смотрела в потолок. Девочка была мертва.