Он частенько отправлял меня наверх во время работы.

«Принеси-ка мне травник Калпепера, — говорил мастер Бенедикт. — Он в кладовой на третьем этаже».

В обычном доме кладовая могла бы быть чьей-то спальней. У нас же она была завалена стопками бумаг и книг, как и всё остальное. Единственное место, где мой учитель не хранил свои книги, находилось в подполе. Там мы устроили ледник. Мастер Бенедикт хотел превратить пространство под домом в настоящий погреб, но у него так и не дошли руки. И если подпол до сих пор не был заполнен книгами и бумагой, то лишь потому, что там они могли испортиться от сырости.

Итак, я приходил в кладовую и с беспомощным видом замирал посреди комнаты.

«Учитель?..»

«Двенадцатая полка от северо-восточного угла. Иди против часовой стрелки, — говорил с лестницы. — Четвёртая книга снизу. Обложка с рисунком».

И я возвращался, неся ему эту книгу и покачивая головой.

Но теперь моего учителя не было рядом, и никто не мог сказать мне, где искать. Посему мы с Томом сидели в мастерской, ели медовый пирог и беспомощно смотрели на строчную букву «а» в начале предложения.

Ответ пришёл ко мне позже тем же утром.

Мы размышляли, как потратить деньги Исаака на рынке. Туда мы собирались после обеда, поскольку сейчас мне хотелось продолжить работу над посланием мастера Бенедикта.

Бриджит составляла нам компанию — голубка гуляла по верстаку и клевала всё, что могла найти после того, как Том нынче утром пёк хлеб. Он вынимал из духовки противень со свежеиспечёнными булочками, когда я с воплем вскочил с табурета, заставив Бриджит нырнуть в укрытие.

— Вот оно!

— А-а-а! — отозвался Том, и булки вылетели у него из рук.

— Прости, — извинился я.

Бриджит гневно взмахнула крыльями. Том печально посмотрел в котёл, где медленно тонули два золотисто-коричневых комка.

— Из-за тебя я упустил булки!

— Плюнь на них. Смотри. — Я разгладил письмо учителя на верстаке. — Я нашёл ответ — «а» строчная, потому что это важно. Она не заглавная, поскольку не должна ей быть.

— Не понимаю, — сказал Том.

— Я думал, что мастер Бенедикт не поставил заглавную букву, потому что это часть послания. Но на самом деле вся штука в том, что это не часть послания. Видишь? Он спрятал секрет в заглавных буквах.

Я взял чернильницу и перо и обвёл все прописные буквы в письме учителя.

Появилось сообщение — всего одна фраза, читаемая легко и ясно.

Том был впечатлён.

— Умно, — сказал он и осёкся, увидев ужас на моём лице. — В чём дело?

— Том… — пробормотал я, — но все наши птицы улетели.

Глава 4

Мы уставились на Бриджит. Голубка была увлечена, она склёвывала с верстака рассыпанную муку, но, заметив, что мы на неё смотрим, с любопытством подняла голову.

До того как люди из культа Архангела убили моего учителя, мы держали в голубятне на плоской крыше несколько десятков птиц. Но когда последователи культа обыскивали нашу аптеку, большинство голубей, испугавшись, улетели. Осталась только Бриджит. Мастер Бенедикт написал это письмо за несколько месяцев до своей смерти — задолго до того, как наши голуби разлетелись. Он не мог предположить, что птицы исчезнут.

— И как же мне изучить наших птиц, если их нет?

— Может, ты неправильно понял сообщение? — предположил Том.

— А как ещё его понимать?

— Не знаю. Но я не представляю, как голуби могут помочь нам найти сокровище твоего учителя. Или что, оно спрятано у них под перьями?

— Может, голуби должны были привести меня к нему? Они умные птицы.

Когда я прятался от культа Архангела, Бриджит, улетев из голубятни, несколько раз умудрялась разыскать меня в огромном городе.

— Но ведь мастер Бенедикт написал, что сокровище спрятано где-то в доме.

Это было дельное замечание. Вдобавок, когда мой учитель был жив, он редко выпускал птиц из голубятни. Так куда и как они могли меня привести?

Бриджит вернулась к муке. Я наблюдал за ней. Где-то в нашем доме есть ценность…

В нашем доме?

— Как ты думаешь, крыша считается за дом? — спросил я.

Миг мы смотрели друг на друга. А потом я схватил перепуганную Бриджит и ринулся вверх по лестнице. Через люк вылез на крышу. Голубятню разорили, когда грабили аптеку. Городские предписания, связанные с эпидемией, требовали от всех домовладельцев убить своих питомцев, чтобы замедлить распространение болезни. Я обязан был убить Бриджит. Можно подумать, я мог хотя бы помыслить о таком! Однако это значило, что я должен был всё время держать голубку взаперти и следить, чтобы никто не услышал её воркование. Именно поэтому я так и не удосужился починить голубятню — просто оставлял её открытой на случай, если выжившим птицам потребуется укрытие на ночь. Сейчас тут была одна малиновка, искавшая еду среди брошенных гнёзд. Она улетела, когда мы вошли внутрь.

Я посадил голубку на пол.

— Ну, давай, Бриджит.

— Что ты делаешь? — спросил Том.

— Изучаю наших птиц.

Бриджит клюнула мой ботинок. Я отпихнул её в сторону.

— Давай, Бриджит. Найди сокровище мастера Бенедикта.

Том посмотрел на меня как на сумасшедшего. Бриджит же, со своей стороны, сделала то, что обычно делает голубь. То есть, в общем, ничего. Том неловко пошевелился, когда у меня покраснели щёки. Эта была не лучшая из моих идей.

— Может, просто поищем сами? — предложил Том.

Так мы и сделали. Мы обыскали брошенную голубятню сверху донизу. Перевернули гнёзда, вытащили сосновые доски и заглянули за перекладины, которые всё это скрепляли.

— Здесь ничего нет, — разочарованно сказал я.

— По крайней мере, мы знаем, что сокровище в доме, — утешил меня Том. — Давай сходим на рынок, а потом продолжим. Может, по пути тебе в голову придёт идея.

Я полагал, что Тому просто невтерпёж купить еды. Однако он был прав: здесь и сейчас я не мог придумать ничего толкового.

Королевская биржа внушала уныние.

Рынок когда-то был одним из моих любимых мест. Прежде, приходя сюда со своим учителем, я с упоением рассматривал бесконечное разнообразие выставленных товаров: переливающиеся всеми цветами радуги шелка из Китая, цветочные духи из Аравии, сладко пахнущие жареные кофейные зёрна из Нового Света. Крики торговцев эхом отдавались в галереях, а покупатели рассматривали вещи на прилавках, торговались с продавцами или сидели, отдыхая — с вином и свежей выпечкой — и общаясь со случайно встреченными приятелями.

Теперь всё изменилось. Большинство ларьков стояли закрытые, потому что торговцы сбежали из города, а другие не спешили приезжать. Посетителей стало несравненно меньше, атмосфера была тихой и пугающей. Люди метались от лотка к лотку, молча покупая лишь то, что им нужно. Получая сдачу, они кидали монеты в миски с уксусом, надеясь, что кислота уничтожит заразу.

Мы с Томом осторожно пробирались между прилавками, стараясь как можно меньше сталкиваться с другими покупателями. Мы выбирали лишь самую дешёвую еду, складывая ёе в прихваченную из мастерской тележку, и старались дышать пореже — и не только потому, что воздух наполняли бактерии чумы. Вонь толпы была невыносимой. Не просто обычный запах человеческого тела, городских отходов и навоза. Считалось, что запахи помогают победить болезнь, и потому люди носили на себе, жевали и лили на себя любые ароматические вещества, какие могли раздобыть. Один человек благоухал уксусом — видимо, считая, что если уксус хорош для монет, то сойдёт и для него. Другой покупатель носил на шее гирлянду из гниющего лука. Его сопровождала женщина, набившая за щёки столько чеснока и руты, что походила на белку.

Том прикрыл нос рукавом.

— Если бы я хотел проблеваться, то просто сунул бы голову в Темзу. Ты это видел? — Он кивнул на ещё одного мужчину, обмотавшего голову тканью. В углублении на вершине импровизированного тюрбана стояла жаровня с древесным углём, окружая его голову клубами дыма.

— Вот клиент для твоей курильницы.

Я не отвечал, пока мы не отошли в менее вонючее место, где рынок обдувал горячий ветер. В итоге мы почувствовали новый запах, который оказался гораздо более мучительным. Женщина в мясницком фартуке кричала из-за прилавка:

— Свинина! Жареная свинина! Свежая! Из деревни!

Том схватил меня за руку и застонал:

— Мясо! Я уже не помню, когда последний раз видел мясо.

Мой желудок заворчал, как сердитый лев. Я схватился за оставшуюся часть монет Исаака. Лучше даже не смотреть. Мы не могли позволить себе тратить деньги на роскошь. Но этот запах… Том печально взирал на мясные запасы, когда мы, толкая тележку, прошли мимо.

— Ох… ты только представь, Кристофер. Свежие хрустящие маринованные рёбрышки… отбивные под соусом…

Я остановился у прилавка мельника, чтобы прикупить муки. Том продолжал живописать прелести свинины, а когда они закончились, перешёл на других животных.

— Жареная говядина… фазан… тушёный ягнёнок с этими крохотными морковочками…

— Хватит, Том, — прервал его я.

— Бараньи колбаски… отбивные под соусом…

— Про них ты уже говорил.