Он работает в бакалейном отделе: пробивает чеки и забирает ваши деньги. Теперь он не улыбается, как ни старайся его растормошить. Но даже если бы улыбнулся, в его улыбке больше нет ничего уникального. У него самые обычные зубы, возможно, со скобками. Того, что так изумляло когда-то, больше не существует, и это наполняет вас печалью.

Впрочем, если вы еще раз взглянете на него, то, возможно, поймете, о чем этот рассказ.

Вы передаете пакет с морковью бывшему младенцу. Ваши пальцы на миг соприкасаются. Самый обычный жест. Ваша рука вынимает продукты из тележки, а постаревший младенец сканирует ярлычки. И тут до вас доходит. Все просто. То, что вы любили когда-то, не может измениться. Вы можете лишь перестать в него верить.

Какое-то мгновение вы еще смотрите на младенца-кассира, но все кончено. У вас остается то единственное, что будет с каждым из нас в самом в конце. То, что хранится внутри нас, делая нас теми, кто мы есть.

9. ВЫШЕ, ДАЛЬШЕ, БЫСТРЕЕ

Пенни догадывалась, что чирлидерство — не для нее. Сказать по правде, ее не волновало, выиграет команда или проиграет. Но ведь остальным было не все равно, и они в нее верили. Не слишком приятно ощущать себя врушкой.

Ей никак не давались речевки. Иногда Пенни просто выкрикивала наугад: «Выше, дальше, быстрее» — и почти всегда попадала.

Что у нее действительно получалось лучше всех в команде, так это пройтись колесом. Она без труда пролетала площадку из конца в конец, но иногда на полпути на нее накатывал глупый необъяснимый страх — а что, если она забыла надеть шорты? С той минуты, когда Пенни ступала на жесткий пол площадки, до той, когда чирлидерши скрывались в раздевалке, она молилась, чтобы ее никто не заметил. Впрочем, иногда, глядя на трибуны, заполненные одноклассниками, она радовалась, что ее отделяют от них несколько метров пустого пространства. Спрятаться бы еще от остальных чирлидерш, и больше ничего не надо.

Идея принадлежала матери.

— Ты у меня красавица, Пенни, но ты здесь новенькая, — сказала она сразу по приезде в Коулфилд, где они поселились после развода с отцом Пенни. — Да и фигурка у тебя как раз для чирлидерши.

Пенни отлично понимала, что хочет сказать мать: она слишком замкнутая, слишком робкая, и если не станет активнее, то никогда не найдет друзей.

Они сидели на полу в их новом двухквартирном доме в дальнем пригороде, окруженные нераспакованными коробками. Покончив с ужином — апельсины и бутерброды, — мать занялась составлением списка причин, по которым Пенни непременно нужно вступить в команду. Перед каждым пунктом она поднимала глаза от бумаги и секунд пятнадцать внимательно вглядывалась в дочь.

Итак, Пенни хорошенькая, это не подлежит сомнению. Блестящие светлые волосы, пожалуй, слишком кудрявые. Яркие зеленые глаза, россыпь веснушек, которые ее совсем не портят. Спортивная фигура — как-никак, пять лет занятий гимнастикой. Да, она новенькая, но и это плюс — она же не хочет на новом месте прослыть заносчивой воображалой? Пенни нужны подруги, а лучший способ их завести — стать своей среди самых популярных девчонок в школе.

— Пообещай, что ты хотя бы попробуешь, — сказала мать.

Пенни прочла список, и он окончательно смутил ее. Словно недостаточно настойчивого внимания, которым окружила ее мать! Словно все время боялась, что ее погруженная в себя дочка попадет в неловкое положение.

— Ладно, попробую, — вздохнула Пенни и смяла листок, решив не говорить матери — разве это не очевидно? — что меньше всего на свете ей хочется быть чирлидершей.

Пенни стала чирлидершей. Три недели футбольного сезона и весенний баскетбольный чемпионат. Она не завела новых друзей, а единственной отдушины — возможности затеряться в толпе — лишилась. В день игры приходилось целый день носить форму чирлидерш, и Пенни то и дело одергивала юбочку, на пару сантиметров короче, чем ей хотелось.

И даже в остальные дни она должна была сидеть за специальным столиком чирлидерш у автоматов с газировкой. Чтобы не участвовать в разговорах, Пенни долго и тщательно пережевывала пищу. Не то чтобы остальные девочки, знавшие друг друга с начальной школы и выросшие в одном пригороде, донимали ее расспросами. Совсем наоборот. Пенни изо всех сил старалась не высовываться, но чувствовала, что все равно раздражает их.

Однажды, когда Мишель Рейни отпустила шутку, которой Пенни не поняла, но рассмеялась вместе с остальными, Мишель недовольно посмотрела на нее и спросила:

— А ты чего смеешься? Тебя там не было.

Пенни опустила глаза на свой почти пустой поднос и принялась грызть стебель сельдерея, а Мишель пожала плечами и продолжила.

Пенни сердилась на мать, но чаще — на себя. Сердилась за то, что на миг вообразила, будто изменится сама, и мир вокруг станет более приветливым и щедрым. Но все осталось по-прежнему, и, выходя на площадку, Пенни с каждым выдохом бормотала проклятия.

После репетиций Пенни возвращалась домой вместе с Бейкерами — чернокожей парой, школьными уборщиками, жившими через стенку.

Мать работала в больнице до половины одиннадцатого, иногда позже. Стремясь утвердиться на новом месте, она вкалывала по шестьдесят часов в неделю, беря дежурства, от которых отказывались другие медсестры. Их расписания не совпадали — когда одна возвращалась домой, другая уходила. Пенни стеснялась, что ей приходится ждать, пока Бейкеры закончат уборку. В начале года некоторые девочки предлагали подвезти ее, но Пенни всегда отказывалась: от одной мысли, что всю дорогу придется поддерживать разговор, холодело внутри. Скоро от Пенни отстали.

Приоткрыв окна, Бейкеры курили под бормотание госпелов, доносящееся из динамиков. Пенни откидывала голову назад и закрывала глаза. Ей нравилось, как пахло в машине: смесью чистящих средств и ментоловых сигарет. Нравилось и то, что Бейкеры не лезут ей в душу. Пенни вполне хватало их болтовни — Бейкеры сплетничали об учителях, обсуждали записки, которые нашли в корзинах для мусора.

Когда подъехали к дому, миссис Бейкер локтем толкнула Пенни и показала на дом напротив.

— Знаешь того парня?

На ступеньках сидел мальчишка лет десяти-одиннадцати, из-за роста и долговязого телосложения казавшийся старше своих лет. Он щелчком вытряхивал спичку из пластикового коробка, чиркал серой и, действуя одним запястьем, отшвыривал в сторону. Заметив взгляд Пенни, он зажал спичку между большим и указательным пальцем и уставился на нее. У мальчишки были курчавые светлые волосы и странное, непропорционально скроенное лицо: пухлые щеки, зубастый рот, узкие глазки, изящные уши и скошенный подбородок. Мальчишка был бос, воротничок рубашки истрепался, а пятки покраснели от глины. Он напоминал Пенни какой-то мультяшный персонаж.

— Первый раз вижу, — ответила она.

— Мальчишка с тебя всю неделю глаз не сводит, — усмехнулась миссис Бейкер. — А ты, выходит, его знать не знаешь?

Пенни покачала головой. Спичка между пальцами еще горела, угрожая опалить кожу.

— Ну да, глаз не сводит, — продолжала миссис Бейкер. — Он слегка чокнутый. В школу не ходит. Год назад построил летательный аппарат навроде рюкзака с крыльями да и сиганул прямо с крыши. Пролетел два этажа. Удивляюсь, как еще шею не сломал. Сама я не видела, а вот Джефри там был, верно, Джефри?

Пламя пропало, мальчишка сунул пальцы в рот и улыбнулся.

Мистер Бейкер затушил сигарету и задумался, словно решал, случилась та история на самом деле или ему привиделось.

— Пролетел шесть-семь футов, перевернулся, стукнулся о крышу соседнего дома и приземлился прямо на задницу. Подпрыгнул, огляделся и был таков. Лучше б я в ту минуту отвернулся! Если начнет приставать, Пенни, скажи мне, я с ним разберусь.

— Да и я его первый раз вижу, — обиделась Пенни.

— Вот и славно, — сказала миссис Бейкер.

Сидя за уроками, Пенни не могла удержаться и время от времени подходила к окну, выглядывая на улицу сквозь пластинки жалюзи, но мальчишка ушел. Покончив с уроками, Пенни достала с верхней полки шкафа коробку, в которой лежала заготовка для пластмассовой модели «понтиака» шестьдесят пятого года в одну двадцать пятую размера, и аккуратно поставила коробку на пол. Застелила стол вощёной бумагой, достала крохотную кисточку и клей и только потом открыла коробку. Вынув все запчасти, она принялась внимательно изучать инструкцию, пока в голове не сложилась полная картина. Остаток вечера Пенни аккуратно отсоединяла детали от основы и склеивала их, с восторгом наблюдая, как под ее руками, словно из ничего, рождается автомобиль.

Несколько лет назад Пенни подсела на собирание моделей. Готовые изделия ее не трогали, Пенни занимал процесс. Закончив очередную машинку, она несколько недель держала ее на письменном столе, пока воспоминания о сборке не тускнели. Тогда она просто выбрасывала модель в мусорное ведро и принималась за новую. Модели стоили прилично — пятнадцать долларов за набор, иногда дороже, — и Пенни приходилось экономить. Двадцать долларов в неделю присылал отец плюс собственные сбережения (в Кингстоне Пенни подрабатывала няней), но приходилось тратиться на одежду, да и чирлидерство обходилось недешево. Каждую неделю Пенни откладывала деньги и, сэкономив нужную сумму, садилась на велосипед и катила в магазинчик на Таун-сквер, где покупала приглянувшуюся модель: «форд-фаэтон» тридцать второго года или «плимут-дастер» семьдесят первого.

Пенни собрала несколько самолетов и фигурку доктора Маккоя из «Стар трека», но ничто не могло сравниться с автомобилями, с их четкими линиями и сиянием хрома.

— У меня настоящий «шеви-импала» шестьдесят второго года, могу показать, — сказал ей как-то владелец магазинчика.

Пенни, запинаясь, объяснила, что сами машины ее не занимают, только их модели.

— Модели — это здорово, — согласился владелец, — но ничто не сравнится с настоящим автомобилем.

Пенни прижала коробку и вышла из магазинчика. После этого случая она какое-то время покупала модели в универмаге «Уол-Март», но они и в подметки не годились настоящим. Кончилось тем, что пришлось вернуться в магазинчик на Таун-сквер, но теперь, беседуя с его владельцем, Пенни старательно прятала глаза.

Пенни почти закончила днище, когда с работы вернулась мать. Пенни помогла ей накрыть на стол. На часах было около полуночи, но хотя в последний раз Пенни ела на большой перемене, аппетита не было. Мать рассказывала Пенни про пьяного пациента, которого избили ногами, а на следующий день он почувствовал металлический привкус во рту, а в моче появилась кровь.

— Что-то оторвалось внутри, но он никак не мог вспомнить, что с ним было и откуда у него в моче кровь.

Пенни сморщилась и отодвинула овощной суп. До конца ужина обе молчали.

После того как они вместе вымыли посуду, Пенни поцеловала мать и отвернулась, чтобы подняться к себе, но мать окликнула ее:

— Знаешь, иногда, сворачивая к дому, я боюсь, что тебя не застану. Что ты болтаешься где-то с подружками, куришь травку или занимаешься какими-нибудь ужасными вещами. А потом открываю дверь, и ты всегда дома.

Пенни обернулась и посмотрела на мать. Она не успела снять форму, волосы выбились из-под наколки, а под глазами темнели едва заметные на бледной коже круги, но мать казалась Пенни красавицей. Они были здесь совсем одни, далеко от родных и друзей.

— Я всегда буду ждать тебя, мам, — сказала Пенни.

— Знаю, детка.

Пенни обняла ее.

— Но ты должна знать, — добавила мать, — что я не обижусь, если иногда ты решишь пойти куда-нибудь с друзьями. Только предупреди, чтобы я не волновалась.

Пенни не ответила. Она поднялась наверх, закрыла за собой дверь и, перед тем как лечь в постель, постояла над незаконченной моделью, вдыхая резкий запах клея.

На следующий день Пенни всю дорогу до дома ерзала на заднем сиденье машины, но соседского мальчишки и след простыл.

— Кажется, пацан смекнул, что мы начеку, — заметил мистер Бейкер, вытряхивая пепельницу за окно.

— Не очень-то на это надейся, он где-то рядом, вечно вертится под ногами, — ответила миссис Бейкер.

Покончив с уроками, Пенни занялась моделью. Установив раму, она перешла к более мелким деталям. Наклонив лампу, Пенни тщательно наносила на детали крошечные, почти незаметные капельки клея. Соединив очередной узел, хрустела суставами и вытягивала руки, наслаждаясь несколькими секундами отдыха и бормоча про себя речевку для завтрашней игры: безбожно путая слова, но четко выдерживая ритм.

Неожиданно в окно что-то стукнуло — Пенни вздрогнула, пролив клей. За первым стуком — клей еще не успел засохнуть на пальце — последовал второй.

Пенни подошла к окну и на дюйм, не больше, раздвинула жалюзи. Внизу никого не было. Пенни посмотрела на соседский дом — мальчишка куда-то запропастился. Она уже хотела вернуться к столу, как внезапно от стекла отскочил желудь. Пенни вскрикнула и отпрянула от подоконника, но тут же, устыдившись своих страхов, приблизила лицо к окну и неожиданно встретилась взглядом с соседским мальчишкой, глядевшим на нее в упор.

Он сидел на дереве, сияя зубастым ртом. Пенни смутилась и начала медленно отступать от окна. Мальчишка поманил ее и пальцем показал вниз. Пенни замотала головой. Тогда он бросил в окно желудь и снова улыбнулся, но Пенни покачала головой и задвинула жалюзи.

Модель ждала ее на столе, однако Пенни не могла сосредоточиться; все валилось из неуклюжих рук. Тогда она уселась за стол в комнате матери и решила домашнее задание другим способом. Успокоившись, Пенни вернулась к себе и стала прилаживать детали к кузову. Спустя час она осмелилась выглянуть из окна, но соседский мальчишка ушел.

В пятницу чирлидерши заполнили маленький автобус, днем возивший учеников-инвалидов, и поехали в Гленклифф, в полутора часах езды от Коулфилда. Раньше девчонки ездили на игру вместе с футболистами, но на задних сиденьях большого автобуса, особенно после крупных выигрышей, постоянно случалось что-то непристойное, и совместные поездки отменили. Чирлидерши болтали про сестру одноклассницы, переспавшую там после победы в отборочном матче с пятью футболистами. Пенни кивала, делала большие глаза, поджимала пальцы ног в кедах и ждала, когда заговорят о другом.

Разговоры в автобусе вертелись вокруг вечных тем: школы, шмоток, парней, музыки и сериалов, но неизменно сворачивали на теорию и практику секса. Когда Пенни спрашивали, она врала, что в Кингстоне целовалась с тремя парнями, а один хотел с ней переспать, но она отказалась, а он разболтал в школе, что согласилась.

Приходилось тщательно выбирать слова. Никто не должен был догадаться, что она в жизни не дотрагивалась до парня и не представляла (ну, если только в теории), куда девать язык, если парень захочет ее поцеловать. И хотя Пенни не была невинной простушкой и иногда думала о сексе, ей не верилось, что он может доставлять удовольствие. Секс маячил впереди, неизбежный и пугающий, как ветрянка. Поэтому в автобусе Пенни старательно таращилась в окно и старалась без лишней нужды не пускаться в откровения. Она не любила играть на чужом поле.

Перед игрой капитан команды чирлидерш Дженни Принс рассказывала, чего ждать от болельщиков Гленклиффа:

— Они там почти все чернокожие. Будут орать всю игру, обзывать нас тёлками, швыряться монетами. Однажды монета попала Марси Хаббард в ухо, и ее шатало весь матч.

Чирлидерши договорились, что не станут делать сложных построений.

— Им ничего не стоит перегнуться через перила и схватить вас за волосы. И хуже всего девчонки. — Дженни задумчиво кивнула и повторила: — Да, эти хуже всего.

Игра оправдала худшие страхи. Играли лучшие команды в группе, на поле хватало грязи и грубости, счет не сдвигался с мертвой точки, в общем, кошмар чирлидерши. Защитник Гленклиффа врезался в нападающего Коулфилда с таким звуком, что зрителям показалось, сейчас тот переломится надвое, а звон от столкновения висел в воздухе целую секунду. Пенни зажмурилась и перевела глаза на трибуну, где болельщики яростно молотили кулаками по ладоням. Когда гленклиффского квотербека подрезали, и он заковылял с поля, потирая локоть, кто-то из местных крикнул:

— И вы дадите им уйти? Смерть гадам!

На поле творилось такое, что чирлидерши решили — лучше не нарываться.

Но когда кто-то из них все-таки выкрикнул: «Давай, жми!», толпа местных ответила диким ревом. За исключением родителей игроков и самых стойких фанатов мало кто из Коулфилда приехал на игру, да и те глоток не драли. Какая чушь этот командный дух, подумала Пенни, как легко его сломить!

За несколько секунд до конца игры команда Гленклиффа заработала право на второй тачдаун, и мяч установили в трех ярдах от очковой зоны коулфилдцев. Команде требовалась поддержка, но чирлидерши молчали.

Одна из местных, перегнувшись через перила, проорала:

— Что замолчали, тёлки? Сказать нечего?

Внезапно Дженни Принс развернулась в сторону трибун и рявкнула:

— А ну заткнись, сука!

Неожиданно Пенни бросило в жар, словно она сама это крикнула.

К болельщице присоединилась дюжина подружек, и они продолжали поливать чирлидерш грязью, но и чирлидерши за словом в карман не лезли. Растерянная Пенни стояла посреди сумасшедшего гвалта. Помпоны сбились, она не поправляла их. Внезапно Пенни поняла, что отлично помнит все речевки, но уже не было времени это проверить, и тогда она начала орать вместе с остальными, отводя душу.

Тут толпа застонала, и, обернувшись, чирлидерши поняли, что игра закончилась. Защита Коулфилда отстояла свою зону. Игроки пихались, сдергивали шлемы, махали кулаками. Тренер чирлидерш, смекнув, что дальше будет только хуже, тащил девчонок к автобусу.

Автобус двинулся с места, когда команды еще выясняли отношения на поле. Стайка чернокожих девчонок окружила его, выкрикивая ругательства.

— Тише, нечего лезть на рожон, — сказал тренер. — Лучше пригнитесь.

Пенни послушалась, прижав к груди бутылку с водой, которую успела вытащить из сумки. Остальные девчонки, наплевав на совет тренера, рвались в бой, продолжая через стекло обмениваться оскорблениями с местными.

— А давайте задавим парочку! — крикнула Дженни Принс, и ее слова встретили дружным хохотом.

Пенни отвернулась к окну. Одна из местных, глядя прямо на нее, орала:

— Проваливай, сучка!

Пенни хотела объяснить, что она ни при чем, что ей вообще не нравится быть чирлидершей, но чернокожая болельщица продолжала орать на нее, словно именно Пенни успела ей насолить. Внезапно разъярившись, Пенни распахнула окно и запустила в нее полупустой бутылкой. Бутылка попала болельщице в левую скулу, прямо под глазом, и от неожиданности та растянулась на асфальте. На секунду в автобусе стало тихо-тихо, затем чирлидерши дружно завизжали. Дженни Принс подлетела к Пенни и схватила ее за плечи.

— Господи, это было великолепно! В жизни не видала ничего лучше!

Оглушенная Пенни, чувствуя слабость в желудке, улыбалась, радуясь чужому празднику.

Мать ждала на стоянке, отдельно от прочих родителей. Она стояла, прислонясь к капоту, куря сигарету и теребя цепочку на шее. Пенни видела, что, заметив автобус, мать улыбнулась и подошла к общей группе, словно стояла там все время. Когда они шли к машине, к ним подскочила Дженни Принс и обратилась к Пенни: