От своего неожиданного крика я вскочил с кровати. Но резкая боль в ногах решила напомнить о себе. Глубокие раны сливались в одну багровую массу, создавая множество оттенков всех цветов. Старые синяки, новые синяки, засохшая кровь. Чистой кожи не было видно вообще. Я до сих пор чувствовал эту боль. Истерика. Я не вынесу. Больше не вынесу. Это слишком! Я думал, что справлюсь. Это выше меня. Я больше не вынесу.

Пол часа я провёл вот так, просто крича эти короткие фразы. Но мне никто не ответил. Никто не успокоил меня. Хотя я так в этом нуждался.

В этот день я пошел к Киру. Я решил, что это предел моих возможностей. Но мои заявления остались без внимания.

— Ты не думаешь, что я в полицию напишу заявление? — Почти криком выдал я.

— Если бы детдомовцам верили, если бы была хоть надежда, что таких, как ты будут защищать, то меня бы тут не было. — Неужели нет никакого спасения? Почему-то в его голосе читалась грусть.

На что я потратил свою ночь вместо отдыха? Я позорно плакал в подушку. Я никак не мог успокоиться. Глаза уже опухли от слёз. Единственным утешением были книги. Погружаясь в них, я ненадолго забывал о боли. Я искренне радовался, когда герои побеждали свои пороки, справляясь со всеми проблемами, но я со своими проблемами справиться не мог.

Каждый новый день становился все более невыносимым. Наконец, я решился бунт. Два дня я не приходил на работу, даже понимая, какие последствия меня ждут.

Возвращаясь в реальность, я чувствовал себя так ничтожно. И лишь поднимаясь на крышу того дома, становясь на край пропасти, чувствовал облегчение, медленно уходя в небытие. Дни пролетели быстро. Я только ел, спал, читал, ел, читал, уходил на крышу, приходил, ел, спал, читал. А потом всё по кругу.

Мне бы, если честно, не помешало помыться, а то ко мне начали прилипать всякие неприятные запахи. Дождался пока в душе никого не останется и лишь тогда пошёл мыться. Не вынесу позора, если кто-нибудь ещё увидит меня в таком виде.

Горячая струя обжигает тело. Дешёвый шампунь разъедает опухшие раны, словно перекись. Шорох. Чьи-то шаги. Они становятся всё громче и увереннее. Поражаясь собственной трусости, я, быстро выключив воду, побежал в раздевалку, накрывшись полотенцем.

— Это всего лишь я, — голос вызывал мурашки по всему телу. Я снял полотенце, обворачивая вокруг талии. Передо мной стоял Лиам собственной персоной.

— Это он? — Он с сочувствием касался глубоких ссадин.

— А то ты не знаешь? — Довольно жёстко пробурчал я. Не могу его больше видеть, лицемерный ублюдок.

— Знаю. — Тихо и безжизненно продолжил парень.

— Убирайся! — Я оттолкнул его. Но он не упал, а жаль. — Ты понятия не имеешь, что мне пришлось вытерпеть! Из-за твоей жадности! — Я перешёл на крик.

— Вообще-то, имею, — он начал задирать свою майку. На его животе было также полно шрамов, даже больше, чем у меня. Я не был готов увидеть его вот таким. Неужели он… тоже? — Когда-нибудь ты все поймешь, но явно не сейчас.

— Пойму что? Что я своим телом должен удовлетворять садистов в этом похабном заведении? — Я смотрел на его тело, выглядело просто ужасно.

— Мне тогда было девять, и я тоже хотел, чтобы меня спасли, но, увы, — он улыбнулся как-то через силу. В это мгновение мне стало его действительно жаль. Я даже в свои тринадцать не в силах терпеть это. Боже, прошу, ответь мне, в чём виноваты дети?

— Как? Как ты справился с этим? — Почти шепотом продолжил я.

— Перестал сопротивляться и стал плыть по течению.

— Что это значит? — Я удивленно смотрел на парня.

— Выполни все, что ему нужно.

— Быть рабом остаток своей жизни? — Я заорал так громко, что, наверное, весь корпус нас слышал.

— Печёшься о своей никчёмной гордости? Зря, она никому не пригодится, в том числе и тебе. А это всё — всего лишь цветочки, дальше будет хуже. Твоя мнимая гордость тебя и погубит.

— Разве бывает хуже? — Я почти плакал, в отчаянии упав на колени.

— Твои действия не имеют смысла.

— А если я расскажу? Наш директор, он же должен помочь? — В отчаянии выдал я.

— Ты себя слышал? Мы никому не нужны. Запомни: стукачи долго не живут. Это не шутка, их просто удаляют из жизни.

— Ясно, — я не мог поверить в безысходность ситуации.

— Ты не должен пропускать школу, — приказной тон, вот же ублюдок, да как он смеет?

— С чего это?

— Так ты не получишь образование.

— Ты думаешь меня сейчас заботит какой-то аттестат?

— Сейчас — не думаю. Но, поверь, когда тебе стукнет восемнадцать, этот аттестат поможет стать человеком!

— Плевать на обучение, я теперь даже не уверен, что доживу до 18. Я до сих пор не могу понять, зачем ты привел меня на тот склад? Сколько же тебе заплатили, чтобы испортить мою жизнь?

Он молчал, но в его глазах не было вины, была только ненависть. Это выводило меня из себя.

— Отвечай, — я заполнил комнату своими звуками.

— Когда-то я тоже хотел, чтобы меня спасли! — Я ожидал всё, что угодно, но никак не это. Так это детская обида?

— То есть, это месть? Ты считаешь, что я тоже должен пройти это? Да? Вы все тут конченные! — Я прокричал с такой ненавистью, находясь буквально в 10 см от его лица.

Его взгляд. Он был таким странным. Я не мог понять, какую эмоцию он испытывает, что чувствует.

— Однажды ты поймешь! — Он ушел, оставив меня наедине со своими мыслями.

Плевать на школу! Идти навстречу со своими врагами я не особо хотел! Некоторые из псов Кира учились в нашей школе. Поэтому это было весьма проблематично.

Предыстория. Часть 9

В комнате был только Андрей. И я решил, пользуясь моментом, завязать разговор.

— Как давно ты знаешь Лиама? — Я пытался говорить более уверенно.

— Достаточно, — не особо разговорчивый, сложновато будет.

— А как он связан с Кириллом? — я пытался зайти издалека.

— Не лезь в его прошлое.

— Но…

— Не порть жизнь ни себе, ни ему. — Сказал, как отрезал.

— Но мне, правда, нужны ответы, — с грустью в голосе пробурчал я.

— Порою ненужные и тяжелые знания могут разрушить тебя, — откуда тут столько философов?

— Разве можно что-то разрушить сильнее? — Шепотом пробормотал я.

На улице сильно похолодало, и поэтому сегодня я не смог пойти на крышу. Читать в комнате совсем не хотелось, поэтому я решил уединиться в библиотеке. Она всегда пустая, мало кто из подростков сейчас читает классику, и лично мне тоже интереснее современная литература. То есть, только что стала интересна.

В самой библиотеке не было ни диванчика, ни чего-то похожего на него. А на стуле сидеть не хотелось, тело слишком быстро затекало. Ну что же… Придётся на полу обустраиваться. Стащил простыню из чьей-то комнаты и расположился поудобнее. Так и провёл здесь всю ночь.

Сегодня обнаружил, что у меня кончились шоколадки. Для кого-то это мелочи, а для меня настоящая катастрофа. Как они могли так быстро закончиться?! Я же экономил!

Надо где-нибудь достать деньги. Надо купить хотя бы одну шоколадку. Иначе я долго не протяну. У меня начнётся ломка, как у наркоманов.

Сейчас учиться не хотелось совсем. Хотелось просто исчезнуть, чтобы больше не видеть этих лиц.

Когда все в комнате, занимаюсь уроками, воткнув наушники в уши. Мысли о Кире до сих пор ёрзали в моей голове.

— Лиам, — я сел на его кровать.

— Что? — Он отвлёкся от ничегонеделания.

— Кир. Он же не отстанет от меня? — На что он лишь безжизненно покачал головой.

Ночные кошмары преследовали меня постоянно. Ближе к утру я вскакивал с кровати от криков, весь в собственном поту. Ничего нового!

Копаясь в своих вещах, я нашел там 200 рублей. Никогда не думал, что буду так сильно радоваться этой сумме. На эти деньги я побежал покупать конечно же шоколадки. «Ritter sport» с марципаном и одна «Милка» с орешками. Сказать, что я был доволен — ничего не сказать, практически вприпрыжку я дошёл до интерната. Радостно поднимался по ступенькам в ожидании сегодняшнего вечера. Но счастье было не долгим.

Около моей комнаты стоял Мирослав (один из пёсиков Кира). Почему? За что именно сейчас? За прогулы я получил наказание: двойные смены, дополнительные обязанности.

— Соскучился? — С долей сарказма прозвучал до боли знакомый голос. Нет, только не сейчас. В поле зрения оказался номер со слегка приоткрытой дверью, видимо, его уже освободили.

Проигнорировав одного из очередных собутыльников садиста, прохожу мимо, входя в комнату. Ну нет, ты не испортишь мне вечер, ублюдок. Быстро хлопаю дверью прямо перед его носом. И закрываю на замок. Да! Да! Да, мать вашу, теперь никто мне не помешает. Победоносно разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов.

Не-е-ет! Нет. Я больше не смогу. Я больше не вынесу. Истерика. Паника. Страх. Дикий страх. На грязной кровати уютно расположился тот самый ублюдок, насколько я понял его звали Максим.

— Неужели не соскучился? — Оскал во все тридцать два зуба.

— Пошёл нахер отсюда! — Откуда во мне столько смелости? Хотя кого я обманываю, мои коленки уже подкашиваются, затягивая всё ниже. А от дрожи становится холоднее.

— Присаживайся, — смелости на сопротивление, увы, не осталось. Один животный страх в глазах, ничего более…