Ким Ньюман

Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей

Посвящается Барри Форшоу

Предисловие

Крах частного банка «Бокс бразерс» наделал много шуму, и это притом, что весь мир тогда был охвачен кризисом, повлёкшим за собой разорение куда более известных финансовых организаций. О крушении «Бокс бразерс» объявили почти сразу же после ареста главного исполнительного директора Филомелии Бокс (кавалерственную даму обвиняли в мошенничестве). На арест её племянника Колина Бокса полиция тоже получила ордер. В газетах писали, что Колин якобы пустился в бега. Но потом его труп обнаружился в багажнике обгоревшего «вольво» на острове Хейвенго в графстве Эссекс. Экспертиза показала, что отсечённой головой Бокса кто-то играл в футбол. Обвинений так никому и не предъявили: ни в убийстве Колина, ни в гибели двух других сотрудников банка, чьи тела нашли ещё через полтора месяца.

Только после ареста главы фирмы журналисты смогли официально назвать в печати «Бокс бразерс» тем, чем он, по сути, всегда и являлся, — криминальным банком. Компания, основанная в 1869 году, принадлежала семейству Бокс. Банк владел недвижимостью в Лондоне, на Гибралтаре и Бермудах {… А также в аду, во всяком случае так, если верить молве, хвастал Монтакью Бло Бокс (1896–1953).} и на протяжении почти ста пятидесяти лет занимался финансовыми операциями (с этим утверждением невозможно поспорить), но услуги оказывал исключительно преступникам разнообразного калибра. Среди клиентов «Бокс бразерс» числились и международные криминальные (а начиная с шестидесятых годов прошлого века и террористические) группировки, которые отмывали огромные суммы, и скромные грабители, пополняющие счета заляпанными кровью деньгами. На всё ещё функционирующем сайте можно прочитать следующее эвфемистическое утверждение: «Бокс бразерс» специализируется на «офшорных операциях со средствами» (иными словами, помогает вывозить из страны награбленное), а его хранилище считается надёжнейшим в Лондоне (иными словами, там, пока не уляжется шумиха, спокойно можно прятать драгоценные камни или картины, а порой даже людей).

Пока я пишу это предисловие, здание на улице Мургейт находится под круглосуточным наблюдением вооружённой охраны, а за доступ к банковским сейфам ведётся ожесточённая борьба в суде: юристы с обеих сторон выдвигают бесконечные иски. По слухам, в хранилище лежат ценности, проливающие свет на несколько весьма громких нераскрытых краж. Или уже не лежат… Ведь руководство фирмы, по всей видимости, без зазрения совести пользовалось средствами клиентов в личных целях: кавалерственная дама увлекалась воздухоплаванием, а её племянник открыл звукозаписывающую студию для белых рэп-исполнителей {«Даже если забыть об остальных преступлениях, любой, кто основал в Соединённом Королевстве студию для белых рэп-исполнителей и подписал контракт с Дэнни Дайером, заслуживает, чтобы его голову зафутболили в эссекские болота». — Чарльз Шаар Мюррей, заметка в «Фейсбуке» от 16 ноября 2008 года.}. Основатели «Бокс бразерс», Лоуренс и Харрингтон Боксы, ужаснулись бы такому падению нравов. В их времена банкиры придерживались иных принципов — в ходу были честность и щепетильность: ведя дела с «Бокс бразерс», клиенты оставляли на время свои воровские замашки, а братья, в свою очередь, воздерживались от каких бы то ни было моральных суждений.

До краха мне пришлось столкнуться с «Бокс бразерс» лишь однажды.

Моя книга «История молчания: преступления против женщин и совершённые женщинами в викторианской Англии» {Лондон, Вираго энд Эмеривилль; Калифорния, Шумейкер энд Хорд, 2004.} тогда проходила редактуру. Внезапно пропала моя кошка. Отправляясь на работу, я оставила Криппен в запертой квартире, а вечером её там не оказалось. И никаких следов взлома. На следующий день прямо во время семинара «Женщины — серийные убийцы» курьер доставил письмо от адвоката. Мне предлагалось убрать любое упоминание о «Бокс бразерс» из готовящейся к публикации книги. Сначала я решила, что в письме опечатка: «Если оскорбительный материал не будет изъят из книги, наши клиенты не предпримут никаких дальнейших юридических действий». А потом поняла: «не предпримут никаких дальнейших юридических действий» вовсе не означает «не предпримут вовсе никаких действий». В тот вечер Криппен ждала меня дома, на её ухе красовалась небольшая треугольная отметина. Под «оскорбительным материалом» имелось в виду примечание к главе, повествующей о содержании борделей в девятнадцатом веке {Развёрнутая версия моей статьи «Миссис Варрен и миссис Хэлифакс: мужская похоть и женская финансовая эмансипация» (журнал «Исследования Викторианской эпохи», выпуск 41 (2), 1998). Миссис Хэлифакс неоднократно упоминается в рукописи Морана, поэтому, с моей точки зрения, необходимо тщательнейшим образом исследовать биографию этой примечательной особы.}. Я внесла соответствующие поправки.

После крушения банка в газетах появилось несколько наспех состряпанных статей об истории «Бокс бразерс». По всей видимости, фирма больше не обладала достаточным капиталом и не могла позволить себе запугивание журналистов. Я предположила (не без доли злорадства), что её штатным охотникам на кошек нынче не до исследователей и историков, — они сами, вероятно, превратились в дичь. Когда под угрозой оказываются инвестиции вдов, сирот, пенсионных фондов и мелких дельцов (со счетами где-нибудь в Исландии), те обычно бегут к чиновникам и требуют помощи. А вот клиенты «Бокс бразерс» действовали гораздо решительнее и брали всё в свои руки.

В июле 2009 года мне в кабинет Беркбек-колледжа вдруг позвонил личный секретарь Филомелии Бокс Генри Хассан.

— Мисс Темпл, у вас найдётся время в течение дня, чтобы посетить офис кавалерственной дамы Филомелии? Она нуждается в консультации.

— По какому вопросу?

— Старинные документы.

Я вспомнила об отметине на ухе Криппен и уже было вознамерилась подробно объяснить Хассану, куда ему следует отправиться со своими документами. А заодно сообщить, что меня следует величать «профессор Темпл».

Но неделя выдалась скучной: длинные летние каникулы, бесконечные факультетские собрания по поводу сокращения бюджета. Единственная интересная аспирантка {Виктория Гос «Психиатрические лечебницы 1890–1914 годов — гендерные различия». Диссертация мисс Гос так и не была дописана, а местонахождение аспирантки до сих пор остаётся неизвестным… хотя мне продолжают приходить странные текстовые сообщения (предположительно от неё). Последнее сообщение такое: «8сюду ха0с!»} уехала работать экскурсоводом в Барселону. Так что в конце концов я отправилась в Сити.

Офис кавалерственной дамы располагался пока не в тюрьме Холлоуэй: она всё ещё заседала на Мургейт. Выбитые разъярённой толпой окна заколотили досками. Вокруг здания держали оцепление полицейские и облачённые в специальные шлемы сотрудники частной охранной фирмы. Антикапиталисты уже давно осаждали банк, но их толпа несколько поредела за последние месяцы — сказывался экономический кризис. Протестующие юнцы щеголяли в украшенных большими стрелами пижамах, масках привидений и цепях а-ля Джейкоб Марли, составленных из копилок и гроссбухов. Их транспаранты кричали: ««Бокс бразерс» — такой же преступник, как и все остальные банки».

В мрачной сводчатой приёмной меня встретил последний верный вассал Боксов, Генри Хассан. На мебели белели чехлы, по торчащим из стен проводам можно было определить, где раньше стояли компьютеры, а по ярким прямоугольникам на обитых бархатом стенах — где висели картины. Эти самые картины сделали ноги вместе с неожиданно лишившимися работы сотрудниками. Одного уборщика, например, арестовали по пути в Пекин: он удирал из страны в обнимку с «сумкой для жизни» [Bag for Life (англ.; букв.: сумка для жизни) — традиционное название хозяйственных сумок, продаваемых в супермаркетах Англии и Ирландии. — Здесь и далее прим. ред.] из универмага «Бадженс»), где лежала пара шедевров Верне и один Жан Батист Грёз.

Меня проводили в кабинет.

Из-за рабочего стола поднялась высокая худая женщина и пожала мне руку. На её лодыжке мигал ярко-красным огоньком браслет.

— Генри, сделай нам эспрессо… если, конечно, полицейские недоумки вместе со всем остальным не вынесли и наши последние запасы, — велела кавалерственная дама. — В мой кофе добавь джин. Профессор же, я уверена, от алкоголя откажется.

Хассан, пятясь, словно испуганный лакей, вышел из комнаты.

Кабинет Филомелии украшали модели дирижаблей. На стене висела оправленная в рамку фотография крушения «Гинденбурга». Книжные полки, где банкиры обычно держат солидные финансовые тома в кожаных переплётах, занимало полное собрание сочинений Джеффри Арчера (сплошь первые издания).

Кавалерственная дама явно была его поклонницей: вот фотография, где они с лордом стоят рядом в одинаковых лётных шлемах и Филомелия скалится в широчайшей улыбке. Видимо, Арчер поделился с ней ценным опытом — как не пропасть в тюрьме.

Филомелии уже исполнилось шестьдесят. Настоящая анорексичка (я достаточно навидалась таких среди аспиранток). Сшитый на заказ тёмный костюм, короткая юбка, прямые тёмные волосы с единственной белой прядью (вероятно, для достижения эффекта красится по два раза), из украшений только брошка в виде дирижабля на лацкане пиджака да неприметная серебряная серёжка в ноздре.

В газетах бурно обсуждали её сходство со злодейкой из диснеевских мультфильмов. Интересно, она культивировала этот образ специально?

Директорский компьютер конфисковали. В тот момент отдел по борьбе с мошенничеством, видимо, как раз просматривал в поисках улик тысячи тысяч видеофайлов и фотографий с изображениями дирижаблей. Вместо монитора на столе стояла деревянная шкатулка с латунной окантовкой.

— Садитесь, — велела Филомелия.

Я послушно села, а она осталась стоять, положив длинные тонкие пальцы на крышку ларца.

— Вы знаете, что закон говорит о предметах, которые владелец не забирал из банковского сейфа, скажем, лет восемьдесят?

— Нет.

— И я не знаю. В этих вещах хорошо разбирался Колин. Треклятый недоумок… Ладно, я расскажу, как поступали в подобных случаях мы… ведь это уже не важно. У нас есть универсальный ключ; клиенты о нём не знают. Мы открываем ячейку и присваиваем ценности… или же, если ничего ценного там нет, складируем содержимое в подвале, в специальной комнате. Так делали ещё до меня. Вынужденная мера — ведь появляются новые клиенты, и им требуется место в хранилище. Чтобы зарезервировать ячейку в нашем банке, люди в очереди стоят. Вернее, стояли. Гораздо проще выкинуть барахло давно почивших заказчиков, чем устанавливать новые сейфы. Наверняка вы читали эти жалкие газетёнки и думаете, в ячейках сплошь королевские бриллианты и пачки банкнот? Ничего подобного. Хотите посмеяться? У меня скопилась целая гора трухлявых писем, которыми никого не пошантажируешь: всем уже давно плевать на роковые тайны покойничков. Слышали о Себастьяне Моране?

— Да. Эпоха королевы Виктории. Военный, исследователь, охотник на крупную дичь. Был вовлечён в так называемый скандал в карточном клубе «Багатель». Его обвинил в шулерстве некий Адэр, которого чуть позже застрелили. Морана арестовали по обвинению в убийстве, но не повесили… Как ему удалось выкрутиться — нигде не сообщается, хотя он и отсидел несколько лет. Его имя не предали забвению единственно потому, что убийство Адэра — первое дело, которое после так называемого долгого затишья раскрыл…

— Неплохо, неплохо. Вы разбираетесь в этих проходимцах. Можете не продолжать, дамочка. Показуха — она показуха и есть. В наши дни любой легко найдёт нужную информацию в Википедии, так что нет смысла держать всю эту чушь у себя в голове и при случае изрыгать на собеседника. Крайне неприятная привычка. К тому же дохлый негодяй меня мало интересует. За исключением вот этого.

Она протянула мне шкатулку.

Сверху на латунной табличке значилось: «Пол. Себастьян Моран, Первый Бенгалорский полк, Кондуит-стрит».

— Она не заперта, — пояснила Филомелия.

В ларце лежали две стопки бумаги, видимо две версии одного и того же текста: исписанные аккуратным почерком линованные листы и машинописный экземпляр с чернильными пометками и исправлениями.

— Рукопись подлинная? — поинтересовалась Филомелия.

— Не могу сразу сказать, надо всё тщательно изучить.

Она вдруг разозлилась, из кавалерственной дамы мигом превратясь в уродливую старую каргу.

— Ну так изучите, глупая вы корова!

Я собралась было откланяться. Но тут Хассан принёс эспрессо, крепчайший до неприличия! И я решила чуть задержаться.

— Хочу знать, можно ли сделать на этом деньги, — проворчала Филомелия. — И как скоро.

— Рукопись придётся забрать и показать кое-кому. Необходимо проанализировать текст и изучить бумагу и чернила, чтобы определить их возраст.

— Ещё чего! — фыркнула Филомелия. — Она останется здесь. Читать можете в соседней комнате. А потом расскажете, что она собой представляет и сколько я смогу наварить.

Я вынула из шкатулки пачку машинописных листов: рукопись, довольно объёмная, была поделена на главы, страницы пронумерованы. Ни названия, ни имени автора.

На первых листах кто-то тщательно вымарал повторяющееся в тексте имя и написал сверху: «Махони». А потом неизвестный автор нацарапал на полях: «Да какого чёрта, плевать я хотел!» — и явно оставил попытки что-либо замаскировать.

А скрыть он поначалу намеревался фамилию Мориарти.

— Профессор Мориарти? — спросила я.

— Да. Уж о нём-то вы точно слыхали.

— Он был клиентом «Бокс бразерс»?

— Одним из первых. Как и Моран.

— Это его сейфовая ячейка?

— Да. Внутри лежала колода порнографических игральных карт эдуардовских времён я их выставила на электронном аукционе «еВау». Нитка жемчуга — её отложила себе на старость. И вот это. Ну как, хотите почитать?

Конечно я хотела. И прочитала. И теперь рукопись (с незначительными редакторскими исправлениями) перед вами.

Филомелию Бокс мало заботило (да и сейчас не заботит), подлинные ли это мемуары. Хотя она живо интересовалась возрастом манускрипта. Но автор уже давным-давно отправился в мир иной, и никто не предъявит финансовых претензий.

Мы провели необходимую экспертизу, и я с уверенностью могу заявить: это сочинение полковника Себастьяна Морана. Лексика и синтаксис соответствуют лексике и синтаксису двух его опубликованных работ — «Охота на крупного зверя в Западных Гималаях» (1881) и «Три месяца в джунглях» (1884)… хотя в данной рукописи он гораздо меньше стесняется в выражениях. Моран также признаётся в авторстве доселе считавшегося анонимным труда «Девять ночей в гареме» (1879) и таким образом невольно разрешает давнишний академический спор {Доктор Пол Форрестер во вступлении к своей так долго готовящейся к публикации и в остальных отношениях замечательной работе (Издательство университета Бричестер, 2004) отметает кандидатуру полковника Морана и называет в качестве вероятного автора лорда Джона Рокстона. Я уже писала в отзыве на данную работу (журнал «Современная история», февраль 2005), что все «неопровержимые доказательства» доктора сводятся к анализу обширной охотничьей терминологии, используемой в «Девяти ночах в гареме», а это с равным успехом может указывать и на авторство Морана. В данный момент мы ожидаем от Форрестера опровержения.}. Рукописные листы датируются приблизительно 1880-м и 1910-м годами. Полковник использовал разную бумагу и разные чернила, а следовательно, работал с перерывами, на протяжении двадцати лет. Вероятно, некоторые главы написаны в принстаунской тюрьме, где Моран отбывал заключение с 1894 года.

Машинописный экземпляр подтверждает его явное желание опубликовать свой труд. Возможно, Морана подвиг к этому коммерческий успех других мемуаров, которые к тому времени уже были изданы (в них описываются многие из упоминаемых здесь событий). Разумеется, авторы последних не признавались публично в тяжких преступлениях; и это, наверное, заставило Морана усомниться в успехе предприятия. Он подумывал выпустить своё творение в свет то ли в 1923-м, то ли в 1924 году. Именно тогда текст и был напечатан. Мы не можем с уверенностью назвать человека или людей, которые набирали рукопись {В послевоенные годы «Бокс бразерс» предлагал клиентам конфиденциальные услуги секретаря. Судя по платёжным ведомостям начала двадцатых годов, можно предположить, что текст воспоминаний Морана набирала на машинке либо Кейтлин Грейторекс (известная как отравительница с Пентон-стрит), либо Эльза Шанк-Голдинг (её обвинили в шпионаже и расстреляли в 1943 году).}, но можно со всей уверенностью утверждать: сам Моран этим не занимался, хотя и вычитывал набор — именно ему принадлежат заметки и исправления.

В полной мере оценить достоверность мемуаров Морана невозможно без дополнительной экспертизы. А Филомелия Бокс, отбывающая сейчас семилетний срок в тюрьме открытого типа Аскхем-Гренж, такое мероприятие финансировать не собирается. Учитывая, что автор характеризует себя как мошенника, лжеца, подлеца и убийцу, мы вынуждены задаться следующим вопросом: а был ли он честен в написании автобиографии? Однако полковник, по всей видимости, особенно в зрелые годы, испытывал потребность в правдивом изложении событий. При жизни Себастьяна Морана считали отъявленным мерзавцем, но его знаменитый сообщник моментально угадал в нём то, что современная психология окрестила бы адреналиновой зависимостью. Вероятно, когда в силу преклонного возраста полковник уже больше не мог развлекаться привычным образом, волнующая работа над книгой, за которую он вполне мог угодить на виселицу, заменила ему и тигров, и преступления. Хотя начал он хронику злодеяний Мориарти, будучи ещё вполне здоровым джентльменом средних лет, — и при этом активно помогал вышеупомянутые злодеяния совершать.

Проверив все даты, имена и события, которые поддаются проверке, можно сделать следующий вывод: Моран — вполне надёжный источник информации, гораздо более надёжный, чем иные не столь закоренелые преступники.

Касательно самого текста: в авторские синтаксис и правописание я внесла лишь незначительные изменения — только там, где этого требовала повествовательная логика. Всё-таки Моран учился в Итонском колледже. Некоторые современники держали его за дурака, но на самом деле полковник был хорошо образованным, начитанным, умным мужчиной и умел при желании стройно выражать свои мысли. В рукописном тексте он чересчур обильно использует дефисы и тире, в гранках их уже меньше, а я, в свою очередь, тоже внесла некоторые поправки. Моран следовал современным ему нормам (в девятнадцатом веке, например, писали «кау-бой» и «вер-вульф»), и это могло бы смутить нынешнего читателя.

Я устояла перед искушением и не выкинула разнообразные отступления и ничем не подкреплённые ссылки: они ставят перед нами множество любопытнейших вопросов, но, увы, информации, чтобы на них ответить, недостаточно. Тщательная проверка сейфов банка «Бокс бразерс» не выявила других трудов Морана, так что мы, по всей видимости, так и не узнаем ничего ни о «Вер-вульфе в Эссексе», ни о «Деле зада альпиниста».

Возможно, это вас удивит, но Моран, несмотря на свою прямоту, проявил некоторую склонность к внутренней цензуре. Поймите меня правильно, викторианцы ругались почище нас с вами. Полковник раз выиграл состязание в сквернословии между представителями флота и армии, проведённое в Бомбее в 1875 году: одолел «знатнейшего боцманюгу английского флота» — бранился на полчаса дольше последнего, ни разу не повторившись и не прервавшись, но, напротив, проявив недюжинную изобретательность. Однако в рукописи Моран бранные слова заменял знаками тире. Некоторые страницы поэтому напоминают зашифрованные отчёты ЦРУ. В печатном варианте всё несколько разборчивее, но ругательства также замаскированы (например, с…a или даже …… и так далее). Я сохранила подобные анахронизмы там, где требовалось.