Когда Таш гребет назад, сбоку появляется знакомый персонаж, сопляк выкрикивает угрозы и созывает дружков — набить морду наглому захватчику жизненного пространства. Таш садится на доску и пронзает его гипнотизирующим взглядом. Ругаться тут совершенно бесполезно, несчастные мазохисты даже любят, когда их обзывают нехорошими словами, это у них считается чем-то вроде комплимента. «Слышь, говнюк! Ну ты даешь, прямо по-фашистски» — в таких вот примерно выражениях приветствуют они своего дружка, удачно прокатившегося на волне.

Поэтому Таш просто смотрит на подгребающего к нему героя. Остальная шайка явно не рвется в бой. Таш позволяет себе небольшую театральность.

— Не подрезай меня больше, мальчик мой, — произносит он леденящим шепотом. — Это очень опасно для здоровья.

Юный нацист в полной ярости — и в полном ужасе, а Таш, посмеиваясь, гребет к стартовой точке.

Но что за радость посмеиваться над запуганным недоумком, если всего час назад он улыбался темному, прекрасному лицу самой Природы, находился в ее объятиях? А теперь здесь что-то вроде часа пик в молле, серфинг, смахивающий на видеоигру. Таш прокатился еще несколько раз, никто к нему особенно не привязывался, но все настроение пропало.

Поэтому он подплывает к берегу, отходит чуть подальше и садится на песок, отдохнуть и погреться.

Смотрит, как в ямку, проделанную большим пальцем его ноги, скатываются песчинки.

Солнце поднимается все выше и выше, людей на пляже все больше и больше. Когда Таш идет на выход, ему приходится пробираться между сотнями раскинувшихся на полотенцах тел.

...

Проведем день на пляже!

Разговоры. Запах крема для загара — попробуй этот, кокосовый.

Я разотру тебя — кокосовый крем моден в этом месяце.

В прокаленном, дрожащем воздухе сталкиваются тридцать мелодий.

Спасатели уже дежурят на вышках, там вывешены зеленые флаги.

У спасателей красные плавки, обгорелые носы — симпатичные ребята, правда?

Пастельные тона старых прибрежных домов. А сверху — неоновая радуга.

Ты не знаешь, как делается книга.

Прилетевший с моря бриз полощет флаги.

Белый песок, разноцветные полотенца. Смотри!

Девушки с темной, блестящей кожей, лежащие на песке.

Узкие трусики, яркие полоски на теле.

Цветовая гамма та же, что у гидрокостюмов.

Натертые кремом ноги, руки и груди.

Позвоночник, плавно поднимающийся к округлым ягодицам.

Кожа, обтягивающая острые лопатки.

Светлые, шелковистые волосы на внутренней стороне бедер, завитки, пропитанные маслом.

Эротический пляж. Прекрасные животные.

Таш оглядывает загорающих с некой божественной отрешенностью — вполне естественной после утра, отданного серфингу. А для чего, в конце концов, существует весь космос? Если правда, что экстатическое слияние со Вселенной — наилучший ответ на ее существование, тогда серфинг — идеальный путь этого слияния. Ничто другое не обеспечивает такой трепещущей близости с космосом, такого проникновения в его ритм и равновесие. Мало удивительного, что потом появляется несколько высокомерная отрешенность. А так вот раздеться и валяться на пляже — занятие более чем посредственное. У них же у всех мозги отключены либо заняты тривиальной чушью (их собственными проблемами). Насколько большего изящества, углубленности, внимания требует серфинг.

Во всяком случае — иногда. Таш вспоминает серфнацистов. Все зависит от того, как ты сам к этому относишься. Может быть, некоторые из лежащих на песке концентрируют сейчас все свои усилия на глубокой созерцательной медитации, может быть, они — солнцепоклонники.

…Да нет, где там. Лежат себе и треплются в полной отключке от всего окружающего. Для них сейчас нет ни земли, ни времени года, ни животных, ни работы, ни религии, ни искусства, ни общества, ни дома, ни мира… Да-а, ничего себе списочек. А как же иначе, эротический пляж, веселая карусель союзов. Все, что у них осталось.

Да ладно, ничего тут не поделаешь. И вообще пора домой.

Дом его представляет собой палатку, воздвигнутую на крыше одного из высотных домов в центральной части Ньюпорт-Тауна. Раньше на крыше было патио, но потом его закрыли — слишком низкий парапет, какая-то женщина свалилась и, естественно, расшиблась насмерть. Вскоре после этого управляющий зданием нарвался в Вестминстерском молле на крупный мордобой, что могло кончиться весьма печально, не окажись рядом Таша. Тем же вечером, за выпивкой, управляющий рассказал Ташу о патио, а затем позволил ему на этом патио поселиться — с тем непременным условием, что Таш и сам никуда падать не будет, и никому другому не позволит. Таш сшил огромную трехкомнатную палатку, каковая и стала его жилищем. Наверху дома, рядом с лифтом, есть маленькая умывальная комната, так что все получилось отлично.

Друзья подхихикивают над подобной организацией жизни, но Таша это ничуть не задевает. Такой дом великолепно согласуется с основной его теорией, которую можно изложить буквально в одной фразе: чем меньше ты связан с машиной, тем меньше ее власть над тобой. Одна из сильнейших связей — деньги; чтобы иметь деньги, нужно иметь работу. А так как почти любая работа — часть все той же машины, нужно жить, обходясь без денег; если не совсем (это вряд ли осуществимо), то хотя бы в каком-то приближении. Крыша — великолепное решение главной денежной проблемы, более того, она частично разрешает и другую крупную проблему: у Таша есть длинные ящики с землей, и он выращивает в них овощи. Поставлены эти ящики вдоль парапета, в несколько рядов, что обеспечивает полосу безопасности и соответственно помогает выполнять данное управляющему обещание. Все одно к одному. И Таш всегда на воздухе, имеет вид на огромную синюю равнину океана и на вечно изменчивое небо. Отличный дом, что и говорить.

Таш прополоскал гидрокостюм и принял душ; он как раз заканчивал эти занятия, когда открылась дверь лифта и в патио появился Сэнди, сопровождаемый Эрикой Палме, союзницей Таша.

— Я здесь! — крикнул Таш из умывалки. Сэнди и Эрика, направившиеся было в палатку, оглянулись.

— Мы захватили с собой поесть, — сообщила Эрика.

— Вот и хорошо.

— А-ха-ха-ха-ха, — хохочет Сэнди. — Таши? Что это ты делаешь?

— Как что? — Он намеревается почистить зубы, и это совершенно очевидно. — Зубы чищу.

— А зачем ты порвал тюбик?

— Понимаешь, паста почти кончилась. Вот я и выковыриваю остатки.

— Так ты разорвал тюбик, чтобы добыть оттуда остатки зубной пасты?

— Ну да. Ты посмотри, как много там оставалось.

Сэнди посмотрел.

— А-га. Да, и верно. Тут вполне хватит на два зуба. А то и на три.

— Фше тшичать тфа! — гордо заявляет Таши, надраивая зубы.

Сэнди хватается за живот, Эрика волочет его и принесенные из гамбургерной пакеты в палатку.

Таши кончает есть значительно раньше остальных и тут же берется за испорченный автомозг — он покупает эти штуки по дешевке, чинит их и продает подпольным ремонтным мастерским. Еще один элемент теневой экономики ОкО. Уже этого заработка хватило бы на оплату его счетов, но Таши занимается и многим другим, намеренно не останавливаясь на какой-нибудь одной деятельности.

Эрика молча наблюдает за работой, физиономия у нее довольно кислая, и Ташу становится несколько неуютно. Вице-президент администрации Хьюз-молла, она никогда не придавала значения нищете Таша, но в последнее время что-то стало меняться. Почему? Этого Таш не знает.

Сэнди видит и взгляд Эрики, и то, как ежится под этим взглядом Таш.

— На той неделе, — нарушает он тяжелую тишину, — я был в Сан-Габриэле, встречался с поставщиком. Взял три галлона МДМА, положил на переднее сиденье, еду себе домой и вдруг нарываюсь на патруль дорожной полиции.

— Господи, Сэнди! — вскрикивает Эрика и тут же поджимает губы — ей не нравятся такие истории.

— Понимаю, понимаю. Обычный технический осмотр, им, видите ли, захотелось проверить контактную группу, каковая у меня в полном порядке. Но потом один из них заглянул зачем-то в машину, увидел эту посудину и спрашивает: «А это у тебя что?»

— Сэнди! — Эрика явно возмущена, что Сэнди позволил себе попасть в такую ситуацию.

— Ну и что же мне было делать? Я сказал ему, что это оливковое масло.

— Врешь!

— Нет, правда. Я сказал, что работаю в греческом ресторане, в Лагуне, а там потребляют чертову уйму оливкового масла. Полицейскому и в голову не пришло, что в такой здоровенной посудине может быть что-нибудь незаконное, так что он просто кивнул мне и отстал.

— Вот я слушаю тебя, Сэнди, и порой ушам своим не верю.

— Да, — соглашается Таши, — ты все-таки поосторожнее. А если бы он захотел попробовать на вкус?

Сэнди и Эрика ушли, каждый на свою работу; Таши осматривает печатную плату, вспоминает рассказ о дорожной проверке и качает головой. Последнее время операции Сэнди становятся какими-то совсем уж сумасшедшими. Когда-то он распространялся, как заработает хорошие деньги, вложит их куда-нибудь и отойдет от дел. Так бы оно, может, и случилось, но тут у его отца отказала печень — не выдержала многолетнего над собой издевательства. С того самого времени Сэнди оплачивает курсы регенерации, проводимые в лечебницах Далласа, Торонто, Майами-Бич… Дико дорогое удовольствие, в результате чего уже целый скоро год Сэнди вкалывает как проклятый, от такого плотного графика он скоро сломается либо свихнется. И знают об этом только ближайшие его друзья, все остальные считают, что Сэнди просто маньяк, к тому же излишне налегающий на ту же дурь, которой снабжает окружающих, и тем усугубляющий природную свою психованность. И ведь тоже отчасти правда. Трудное положение.