Он мечется по всей округе как бешеный, и ни одна из этих пипеточных сделок не проходит быстро, по-деловому, везде нужно задержаться. А ведь тяжело поддерживать сложившийся в общественном сознании образ Сэнди Чапмэна, особенно когда ты устал и не в настроении. Все ожидают, что он ворвется в квартиру очередного клиента-друга, кипя маниакальной энергией, со своей знаменитой психованной улыбочкой на лице, что он гальванизирует подкисшую тусовку, обсудит последние события в области музыки, спорта, фильмов, да и вообще чего угодно, и все это — с неожиданными сдвигами тональности от утонченного культурстервятничества к тупому невежеству придурка, для которого вся жизнь ограничена моллом, — и обратно. Вытащит очередную пипетку «Гармонии», или «Щекотки», или «Калифорнийского зноя», или «Звонка», или чего там еще, что покажется наиболее соответствующим моменту, и закинет голову, и выпучит сверкающие маниакальным весельем глаза, и скорчит рожу, прежде чем капнуть. Но, даже уторчавшись в дупель, Сэнди действует вполне рационально, никуда не денешься — пришлось научиться. Кайф ему почти не мешает, стал привычным элементом трудовых будней. Устойчивость Сэнди к наркотикам настолько велика, что он фактически чувствует только первые, утренние капли «Восприятия прекрасного». Поэтому, появляясь на очередной тусовке, он запускает в глаз ту же самую свою продукцию, что и остальные, курит то же, что и они, нюхает то же, что и они, хихикает вместе со всеми, когда окружающие начинают ловить кайф, наполняет их духом безудержного веселья — ведь это веселье и есть, если подумать, главный его товар. С точки зрения стороннего наблюдателя — роскошный спектакль, с точки зрения самого Сэнди — рутинная деловая методика.

Последнюю доставку Сэнди делает чуть не за полночь, с опозданием на пять часов. По пути домой он покупает миллионный, наверное, гамбургер и съедает его, запивая кока-колой, прямо в машине — благо та сама едет куда сказано. В своей квартире тоже не очень отдохнешь — тусовка пребывает в полудремотном состоянии, и Сэнди, не раздумывая, рефлекторно, принимается ее заводить. Через полчаса, когда все кипит и булькает, — в спальню, проверить, кто сегодня звонил.

Лента автоответчика едва вмещает оставленные ему послания, так что Сэнди присаживается на кровать, включает видеостену и начинает их прослушивать, все подряд. Вот, кажется, что-то интересное, он останавливает механизм и повторяет последнюю запись сначала:

— Привет, Сэнди, это Томпкинс. У нас тут сегодня небольшое сборище, в моей берлоге, так ты бы забежал, если можешь, будем очень рады. Познакомим тебя с одним парнем с Гавайев, у него интересное предложение. Рано мы не разбежимся, так что приходи, когда хочешь. Надеюсь, ты получишь это сообщение вовремя…

Сэнди выключает автоответчик и идет в комнату для игр. Джим сосредоточенно развешивает экраны. Коллаж какой-то.

— Что это у тебя будет?

— Лучший «Гамлет» за всю историю телевидения. — Джим машет рукой в сторону черно-белого изображения, мерцающего на одном из экранов. В роли принца датского — Кристофер Пламмер, лента Би-би-си, снималась прямо в Эльсиноре.

— Мне-то больше нравится старый русский «Гамлет», дух отца ростом в десять этажей — это ж надо такое отчебучить.

— Да, неплохой момент, — вяло соглашается Джим. Какой-то он сегодня поникший, из-за Вирджинии, что ли? Зайдя в квартиру, Сэнди застал эту парочку за громким, чуть не на крик переходящим разговором, видно, опять поцапались. Не самый гармоничный союз на свете, к тому же что один, что другая все время заявляют, что расходятся насовсем, — вот только очень уж долго они так расходятся.

— А ты не мог бы оторваться от старика Шекспира и съездить в Ла-Холью к моим богатеньким друзьям? Они нас приглашают.

— Поехали. А «Гамлет» этот у меня и дома есть.

Сэнди собирает Артура, Эйба и Таша.

— А не подвезет ли нас Хэмфри? — На его лице расплывается ехидная улыбка.

Все хохочут; Хэмфри старается ездить как можно меньше, экономит на электричестве. Он знает все кратчайшие пути и может посоветовать самый дешевый маршрут, связывающий две любые точки ОкО, быстрее любого автомозга.

— Хэмфри, — вкрадчиво мурлычет Сэнди, — у тебя такая большая, отличная машина, так не подвез бы ты нас, — он указывает на остальную компанию, — в Ла-Холью? Там такая тусовка — год вспоминать будешь.

— А что, разве тут плохо? Разве можно желать чего-нибудь еще?

— Можно, конечно, можно! Давай, Хэмфри… — В руке у Сэнди появляется пипетка «Звонка», он знает, что перед этой отравой Хэмфри не устоять.

— Да нельзя же уходить с собственной тусовки… — начал было Хэмфри, но тут же смолк; Сэнди выпроваживает его в дверь, чуть задержавшись по пути, чтобы чмокнуть Анджелу и в паре слов объяснить ей происходящее. Вспомнив про Джима и Вирджинию, он поворачивается назад, чмокает ее еще раз, говорит: «Я тебя люблю», — и снова бежит к двери. Они спускаются не лифтом, а по редко используемой лестнице, впереди идут Сэнди с Хэмфри, а за ними, хихикая и толкаясь, Артур, Эйб, Таши и Джим.

— А как вы думаете, — шепотом спрашивает Эйб, — прорезал Хэмфри в дверях своей машины щелки для монет?

— Нет, — уверенно качает головой Таши, — скорее уж поставил счетчик, как на такси. Доход и больше и вернее.

— И снаружи незаметно, — добавляет Артур.

— Слушай, — доносится снизу голос Хэмфри, — а может, мы оплатим пробег все поровну? — Эйб, Артур, Таши и Джим зажимают себе рты, но, когда Сэнди самым серьезным голосом заявляет: «Само собой, Хэмфри, да еще износ покрышек — его тоже стоило бы учесть», — они не выдерживают и буквально взрываются. Лестница гудит от хохота, Таши обессиленно повисает на перилах, а Эйб, Артур и Джим падают на лестничную площадку и следующий пролет преодолевают на четвереньках. Хэмфри и Сэнди останавливаются, оборачиваются и наблюдают за этим необычным способом передвижения по лестнице, на лице Хэмфри — недоумение и озабоченность, на лице Сэнди — всегдашняя его психованная улыбочка.

— Ну вы, ребята, и уторчались.

Вот тут они окончательно рушатся, не помогают и четыре точки опоры. А может, и вправду уторчались? Кое-как собрав себя с пола, они выкатываются наружу и залезают в машину, тщательно обследуя при этом ее дверцы и приборную доску.

— Ребята, вы чего там высматриваете? — недоумевает Хэмфри.

— Ничего, ничего, совсем ничего. Так что, поехали? Разве мы еще не едем?

И они поехали. В Сан-Диего.

25

Они едут по четыреста пятому и разговаривают — все, кроме Сэнди, который обмяк на переднем сиденье и только улыбается; похоже, он в полной отключке, пытается хоть немного отдохнуть в пути.

Хэмфри рассказывает, как он, Сэнди и какие-то еще ребята ездили в Диснейленд:

— Мы стояли в очереди на Страшное путешествие мистера Гада, стояли минут уже сорок пять, и тут Чапмэн вдруг сбрендил. Вы бы только посмотрели — мы все стояли там, ну, ждали, двигались потихоньку вперед, а тут у него глаза вдруг выпучились, и на лице радостная эта ухмылка, ну, знаете, как всегда у него, когда мысль появляется. — Все хохочут, они знают знаменитую ухмылку Сэнди. — Эй, Сэнди, покажи нам, как ты это делаешь! — Полусонный Сэнди послушно изображает свою ухмылку. — И говорит, очень так медленно, по одному слову: «Знаете, ребята, а ведь эта поездка продолжается меньше двух минут. Ну, может, ровно две минуты. А в очереди мы стоим целый час. Получается отношение тридцать к одному. Да и все это путешествие — просто машина едет в темноте, среди голограмм. Вот я и подумал… как вы думаете… неужели это самое плохое отношение во всем Диснейленде?» И снова у него эта сумасшедшая морда, и он продолжает: «И я думаю, мне интересно… кто из нас сумеет найти самое-самое плохое отношение?» И тут мы сразу усекли, что он придумал новую игру, соревнование такое, и весь день стал совсем другим, а то это был до упора тоскливый день, ведь там, в Диснейленде, толпа, что не протолкнешься, а тут — такой бредовый конкурс, ведь интересно, правда? Мы назвали это «Отрицательный Диснейленд» и договорились, как начислять очки за самые дурацкие аттракционы и самые плохие отношения.

Четверо, занимающие два задних сиденья, не могут поверить:

— Да брешешь ты все, не может быть.

— Да нет, не вру! Туда только так и можно ходить! Ведь теперь, когда Сэнди это придумал, мы больше не боролись с обстановкой, мы же, как раз наоборот, носились всюду, выискивая очередь подлиннее, а потом очередь эта была для нас все равно как тот аттракцион, и мы все время смотрели на часы, и каждый раз, когда мы поворачивали за угол, впереди оказывался Сэнди — торчит над детишками, как колокольня, и глаза выпучены, и ухмылка, и ловит кайф от этих чудовищных хвостов, которые нужно выстоять, чтобы ознакомиться со Слоном Дамбо, Сказочным каналом, Кейси-младшим, Подводной лодкой…

Сэнди блаженно улыбается.

— Гениальная мысль, — бормочет он с закрытыми глазами. — Теперь я туда только так и хожу.

— А кто выиграл? — интересуется Джим.

— Сэнди, кто же еще. Набрал в сумме пять с половиной часов ожидания на восемнадцать минут поездок.