— Все это мне прекрасно известно. Но только зачем, например, покупать микросхемы «Зенита»? «Тексас инструменте» поставляет почти такие же за четверть цены, вот вам сразу девять миллионов.

— Зенитовские микросхемы необходимы для обеспечения стопроцентной надежности всей системы. Они стоят в самых ответственных узлах.

Лемон в некоторой нерешительности. С его точки зрения, микросхемы «Тексас инструменте» никак не хуже, однако промышленность придерживается почему-то иных взглядов.

— Ладно, оставим это на время и посмотрим дальше.

Они переходят к смете подготовки производства. Этот этап наступит после РТП, поэтому здесь цифры менее определенные. Однако ребята Макферсона прикинули все суммы. Каждая категория расходов — они здесь те же, что и в РТП, — сопровождается подробными, на несколько страниц обоснованиями. Итог — сто пятьдесят четыре миллиона. Смета просматривается строчка за строчкой, Лемон оспаривает выбор оборудования, оценки фонда заработной платы, все, к чему можно и нельзя прицепиться. Макферсон упрямо отстаивает каждую цифру, и в Лемоне копится раздражение. Ну не могут быть эти оценки такими уж определенными, Макферсон просто не думает о деньгах, они ничего для него не значат.

Через час наступает очередь расходов на подготовку производства пробной партии оборудования, первых восьмидесяти восьми комплектов. Техническое оснащение — двести пятьдесят один миллион, испытания и анализ результатов испытаний — два миллиона (этот анализ должен показать, что система работает как часы, иначе — конец), расходы на руководство — тридцать миллионов, информация — тридцать миллионов. Итого — триста тринадцать миллионов. Лемон яростно оспаривает оценки расходов на руководство и получение информации. Тут он понимает больше, чем Макферсон, и потому вправе уменьшить цифры. Макферсон пожимает плечами.

Общая предлагаемая стоимость программы — семьсот семьдесят два миллиона долларов.

— Вы должны снизить эту сумму, — приказывает Лемон. — У меня нет точных данных по предложениям «Макдоннелла/Дугласа» и «Парнелла», но кое-какая информация просачивается, и складывается впечатление, что цифры будут порядка семисот с очень небольшим.

— Мы урезали везде, где только можно, — качает головой Макферсон. — Вы же сами только что убедились. — Вид у инженера усталый, эта нелегкая беседа продолжается уже несколько часов. — Если мы рискнем искусственно занизить цифры, вояки просто пройдутся по предложению и увеличат их сами, когда будут писать свои НВС. — Члены КВП делают по каждому из предложений оценку наиболее вероятной стоимости, и тут все зависит от их дружелюбия, иногда эти оценки бывают совершенно катастрофическими. — Если их цифры окажутся значительно выше наших, мы будем выглядеть, как пойманные за руку жулики.

— Слушайте, Мак, не надо учить меня моей работе, — раздраженно поднимается Лемон.

— Я и не учу. — Устал, наверное. Вон ведь как спокойно говорит. — Вы спросили меня, сколько будет стоить система, — я вам ответил. Я же не говорю, какую именно цифру нужно писать в предложении, — это решать вам. Вы можете приказать нам удешевить систему за счет снижения ее качества, а можете просто срезать оценку, сохраняя систему в первозданном виде, — все в ваших руках. Но вы не заставите меня сказать, что разработанная нами система стоит меньше, чем здесь написано, этого я никогда не сделаю. Рассчитать, а затем доложить вам, сколько все это стоит, — моя работа, и ничья больше. Я свою работу выполнил, а что уж там будет дальше — ваше дело.

Выговорился все-таки в конце концов, не выдержал! Но это не приносит Лемону ожидавшегося им удовлетворения, спокойствия — наоборот, он уязвлен, и до такой степени, что забывает даже о всегдашней своей маске.

— Забирайте свое хозяйство и уходите, — с ненавистью говорит он, а затем резко отворачивается, чтобы не показать Макферсону своего лица, и отходит к окну. Нечто — возможно, нечто из сказанного сейчас инженером — перепугало Лемона, перепугало и довело до не контролируемого уже бешенства.

— Убирайтесь!

Макферсон уходит. Лемон облегченно вздыхает, возвращается к своему столу, садится и постепенно берет себя в руки. Этот наглый сукин кот опять его подставил. Запрашиваемая стоимость слишком высока, система слишком сложна. Но любая попытка что-либо изменить сделает предложение уязвимым с технической точки зрения. Нужно выдерживать верное соотношение стоимости и качества, но пойди поговори об этом, когда на конструировании стоит такой вот Макферсон. Он же псих какой-то.

Успокоившись окончательно, Лемон звонит в Нью-Йорк.

На экране появляется лицо Херефорда, президент ЛСР сидит за столом, около окна. За его плечом — бесчисленные паруса яхт, бороздящих гладь Гудзона.

Лемон медлит, нерешительно прокашливается. Даже против своей воли он испытывает к Дональду Херефорду нечто похожее на благоговение. И немудрено — ведь всю свою жизнь выкладываешься из последних сил, делаешь в ЛСР быструю, даже очень быструю карьеру — и вот тебе, пожалуйста, человек примерно твоего возраста, а то и на пару лет моложе, занимает весьма высокое положение в сложной управленческой структуре «Арго/Блессмана», одного из крупнейших концернов мира, шестнадцатого в прошлогоднем списке журнала «Форчун». Лемон даже не представляет себе, каким образом можно добиться такого успеха, тем более что Херефорд совсем не какой-нибудь там одержимый, не видящий и не знающий ничего, кроме своей работы. Совсем напротив, он — человек весьма светский и образованный, подробнейшим образом знакомый с культурной средой Манхэттена — самой, вероятно, богатой во всем мире, это отчетливо проявляется при каждой поездке Лемона в Нью-Йорк.

Маленькие художественные галереи, Метрополитен, театры — бродвейские и прочие, Филармонический оркестр, балет… просто восхитительно. Во всяком случае, на Лемона это производит глубочайшее впечатление.

Он излагает Херефорду факты — самым деловым и непринужденным тоном, на какой способен в эту минуту. Херефорд задумчиво дергает себя за сухой, костлявый подбородок, скребется в тронутой серебром шевелюре, поправляет пятисотдолларовый галстук. Лицо его остается бесстрастным.

— Так вы говорите, этот самый Макферсон — хороший специалист?

— Да. Однако он несколько перегибает по части вылизывания своих разработок, а что касается искусства составить предложение, найти верное соотношение всех факторов… короче говоря, он так и остался инженером.

— Понимаю, — коротко кивает Херефорд, чуть наморщив свой орлиный нос. — А то я несколько удивлялся: вы говорите, что Макферсон — хороший специалист, и в то же самое время два его предложения провалились, одно за другим.

Да, Лемон давно уже знает, какая цепкая у Херефорда память.

— Я имел в виду — хороший технический специалист, и только это, — пожимает он плечами.

Херефорд молча глядит в окно.

— Урежьте все на пять процентов, — говорит он наконец, — а управление и информацию — на десять. Больше нельзя, а то возникнут неприятности с НВС, но даже такое уменьшение сметы примерно уравняет нас с конкурентами, так ведь?

— Думаю, да.

— Вот и прекрасно. А когда срок подачи?

— Ровно через неделю.

— Отправите бумаги — позвоните мне. А сейчас я должен идти.

И экран потух.

30

Лобовое столкновение в Бреа было настоящей кровавой кашей; Эйб и Ксавьер отвезли то, что осталось от пострадавших, в Буэно-Парк, и теперь, на обратном пути из больницы, Эйб отчетливо чувствует, что Ксавьер готов сломаться. Слишком большое напряжение и слишком долгое; все детали на пределе прочности. Эйб буквально слышит скрежет в коробке передач, недвусмысленно предупреждающий, что зубья шестеренок готовы в любую секунду сорваться и пулями брызнуть во все стороны… Да и не только Ксав, оба они перенапряжены до крайнего предела и даже дальше. Компенсации за лишние выходные, взятые прежде, компенсации за лишние выходные, намеченные на будущее, а тут еще то один товарищ, то другой просит подменить его, а конечный итог — слишком много смен, отработанных в прошлом месяце. Со всеми вытекающими последствиями.

Поэтому сигнал вызова они встречают дружным стоном, после чего несколько секунд сидят совершенно неподвижно, готовые, кажется, разбить проклятую рацию. Опять влипли. В конце концов Ксавьер протягивает руку и медленно, очень медленно нажимает кнопку передачи.

— Что там еще?

Их направляют в Гарден-Гроув, в какой-то проулок между Гарден-Гроув-авеню и Брукхерст-авеню.

— Странно, — удивляется Ксавьер, — в тех местах не больно-то разгонишься, каким же это образом можно там хотя бы бампер погнуть?

— Говорят, звонок был какой-то странный, — произносит из рации голос диспетчера. — Что там случилось — абсолютно непонятно, мы не знаем ни кода, ни чего-либо еще. Есть какой-то адрес, который имеет вроде к этому какое-то отношение, — Эмерсон, тысяча двести сорок шесть.

— Ты точно знаешь, что нужны мы, а не полиция?

— Сказали — спасательную команду.

Ксавьер отключает рацию.

— Ну, эта поездка нас особенно не вымотает. Чушь скорее всего какая-то.

Так что Эйб проезжает сперва по Брукхерст, затем по Гарден-Гроув и не находит ни малейших признаков аварии. Они видят только: