«Прикид со скидкой», магазин уцененной одежды.
«Сиди-слушай», где торгуют компакт-дисками, и видеопрокат «Погляди-ка».
«Розово-голубой видеосалон для взрослых», хозяин — полковник из Кентукки.
Твой замызганный квартал. Ты в нем живешь.
Склад, торгующий мебелью.
Дешевая мастерская, принимающая в ремонт камеры и всякую автоматику.
Два магазина подержанных машин. Пиццерия.
И все же монада, она существует, что бы там ни говорили теоретики.
Ведь вот она, верно?
Продуктовый магазинчик-автомат. Танцевальный зал.
Напротив всех этих заведений — автостоянка. Автомобили.
Вывески, дорожные знаки, уличные фонари, светофоры.
Телефонные провода, полосующие прокисшее молоко неба.
И так далее и так далее — до той самой точки, к которой сходятся магнитные дорожки и две стороны длинного, совершенно прямого бульвара. Одним словом — обычная для ОкО улица, каких здесь многие сотни. И никаких тебе аварий.
— Ну и что же дальше? — спрашивает Эйб.
— Давай попробуем этот адрес.
— Но ведь… — Они выезжают на Эмерсон-стрит, идущую параллельно Гарден-Гроув-авеню. — Ведь это пристройка мебельного склада.
— Да, но там наверху могут быть и жилые квартиры. Смотри, по виду — вполне похоже.
Эйб пребывает в сомнении.
— Нет, — качает он головой, — не мы здесь нужны, а скорее уж полиция.
Они выбираются из фургона и поднимаются по бетонным ступеням наружной лестницы. Проулок, в котором стоит дом, заполнен серыми металлическими баками для мусора, завален сплющенными, огромного размера картонными коробками. Лестница приводит их к деревянной двери, которую бесчисленное число раз открывали ногой и однажды красили оранжевой краской, давным-давно уже поблекшей до пыльно-желтого колера. Ксавьер поднимает руку, чтобы постучать, но в тот же самый момент из-за двери раздается дикий — словно кто-то на кусочки режет собаку — вопль. Ксавьер и Эйб молча смотрят друг на друга. Затем Ксавьер стучит.
— Не лезь сюда! Ой, господи… мотай отсюда к долбаной матери!
Голос несомненно женский, только хриплый и какой-то дикий.
— Хм-м, — негромко говорит Ксавьер. А затем кричит: — Спасательный отряд, мэм!
— А! Так это вы! Помогите! Помогите! — Ксавьер пожимает плечами и пробует открыть дверь. Дверь заперта.
— У вас дверь заперта!
— Только не надо ее ломать! А то он выгонит меня из квартиры! А-а-а! А-а-а! Помогите!
— Ну тогда откройте ее сами!
— Не могу-у!
— Ну, не знаю.
Ксавьер осматривает дверь, крутит ручку. Никакого результата.
— Да помогите же мне, черт побери!
— Мы пытаемся! Не закройся вы на замок, было бы гораздо легче. — Ксав осматривается. — Слушай, Эйб, кухонное окно совсем близко к перилам, и оно открыто. Узковато, конечно, но ты, пожалуй, протиснешься.
Эйб глядит на крошечное оконце, на его лице — крайнее сомнение.
— Да куда там, оно же совсем маленькое. И свалиться тут недолго.
— Пролезешь, еще как пролезешь. Попробуй, а я буду тебя держать.
Эйб забирается на хлипкие железные перила, сует в окошко руки и голову, ищет, за что бы ухватиться. Единственная зацепка — торчащий над кухонной раковиной кран. И окошко действительно чересчур узкое… Ладно, попробуем. Он начинает втискиваться внутрь. Жуткая вонь, по всей видимости — от давно не выносившегося мусорного ведра. Плечи кое-как пролезают, дальше уже все проще, нужно только проползти над раковиной и втянуть ноги. В конечном итоге после мощного завершающего толчка Ксавьера Эйб оказывается на грязном полу.
— Эй, кто тут?
— Помогите! О-о-о помогите!
Эйб вскакивает и бежит; на полу крохотной комнатки, примыкающей к кухне, лежит черноволосая женщина в длинной, мокрой от пота мужской рубахе. Судя по горой вздымающемуся животу, она либо чудовищно толстая… да нет, какое там толстая — эта женщина корчится в родовых схватках. Так вот и рожает — прямо на полу.
— Эй! — кричит женщина. — Я здесь!
— Вижу, вижу.
Эйб отпирает наружную дверь и впускает Ксава. Женщина отдергивается, прижимается боком к старой, зеленого винила кушетке.
— Это еще кто?
— Спасательный отряд. — Ксавьер опускается на колени, берет женщину за запястье, отодвигает ее ладонь, которой та вцепилась в свой живот. — Вам нужно расслабиться…
— Расслабиться! Да ты что, шутки пришел шутить? И почему вы так долго? А-а-а! А-а-а! — По лицу женщины текут струи пота, она непрерывно перекатывает голову то в одну, то в другую сторону. — Я просила «скорую помощь»!
— Вот мы и есть «скорая помощь». Попробуйте, пожалуйста, расслабиться. — Ксавьер быстро ее обследует. — Послушайте, и давно у вас начались схватки?
— Часа, наверное, два.
— Надо же, как у вас все быстро.
— Ты это мне рассказываешь? И вообще, кто вы такие?
— Спасательный отряд.
— Я не хочу, чтобы какой-то черножопый лапал меня в этом месте, да еще в такое время, когда я пытаюсь… а-а-а!.. родить ребенка.
Ксавьер смотрит на нее, наморщив лоб.
— Я попытаюсь воздержаться от грубых приставаний, во всяком случае — пока вы не разрешитесь, договорились? Сейчас там как-то тесновато для изнасилования.
Женщина пытается его ударить, но все ограничивается бессильным взмахом руки.
— Убирайтесь отсюда! Оставьте меня в покое! Ох, господи!
— Вы никак не поймете, мэм, что мы — спасательный отряд, — пытается объяснить Эйб.
— Да отстань ты от меня со всеми своими «мэм». Мне просто нужна «скорая помощь».
— Ради бога, — охотно соглашается Ксавьер. — Эйб, сбегай за носилками. Думаю, мы еще успеем отвезти ее в больницу Святого Иосифа.
Эйб кубарем скатывается с лестницы, хватает свернутые носилки, бежит с ними наверх. Ксавьер и роженица громко спорят.
— Послушайте, женщина, никто там не станет удерживать вашего ребенка в заложниках. Не сможете заплатить — ну, значит, не сможете заплатить! А сейчас у вас все это идет слишком быстро, почти обязательно будут разрывы. В больнице вам будет гораздо лучше.
Женщина не отвечает, у нее очередная схватка. Однако Эйб видит, что ей хочется ответить, она не сводит с Ксавьера сверкающих ненавистью глаз, трясет головой, наконец, выдавливает:
— Не хочу — никуда — ехать!
— Ничего не поделаешь. Если мы оставим вас здесь, вы умрете от потери крови. Мы не имеем на это права.
Эйб развернул носилки и поставил их на ножки. Когда они с Ксавом начинают поднимать женщину с пола, та выгибается дугой, ни на секунду не переставая стонать от невыносимой, видимо, боли.
— А вы не пробовали тужиться ритмично? — спрашивает Ксавьер. — Вы имеете хоть какое-нибудь представление, как это делается?
— Да иди ты!.. — Женщина снова пытается его ударить. — Долбаные насильники! Да я же даже не знала — а-а-а! Я и про беременность-то свою узнала только два месяца назад.
— Великолепно. Эйб, зайди оттуда и приподними ее плечи. Тужься, женщина, тужься!
— Не-ет! — Однако она продолжает тужиться, прикладывая к этому колоссальные — судя по вздувшимся на шее венам и жилам — усилия. Эйб заметно перепуган; ситуация, вообще говоря, самая для санитаров заурядная, но он сталкивается с ней впервые; женщина вертится ужом, почти выскальзывает из рук, тут кому угодно станет не по себе. Он чуть ли не с тоской вспоминает обычных своих коматозных пациентов.
Они собираются уже поднять носилки, но тут следует новая схватка; Ксавьер наклоняется и смотрит.
— Мм-да, головку уже видно. Не успеем, пожалуй. Тужься, женщина, тужься.
— Н-не могу…
— Можешь, можешь. Давай я нажму тебе на живот. Ноги вверх, руки опусти. Теперь напрягись изо всех сил… вот так… еще немного, теперь расслабься. Немного передохни. А теперь — еще раз.
— Ксав, а ты что, не первый уже раз? — интересуется Эйб.
— Ясное дело.
— Ты будешь делать разрез?
— Ты что, сдурел? Этот ребенок сам великолепно со всем справится.
— Просто восторг! — восклицает женщина, у которой как раз пауза между схватками. — Очень приятно вас послушать. Да что ты, собственно, за врач?
— Армейский. И не отвлекайтесь, пожалуйста, от главного своего занятия.
— Будто я могу… отвлечься.
И еще одно усилие; женщине не хватает воздуха, она дышит широко раскрытым ртом. Вот уж не думал, что это так трудно, проносится в голове Эйба. Он вскакивает, приносит из ванной черное от грязи полотенце, вытирает с ее лица пот. По огромному животу волной бегут судороги, женщина глухо, сквозь стиснутые зубы стонет, она зажмурилась — так крепко, что побелевшие веки ярко выделяются на фоне налившегося кровью лица.
— Вдох, а на выдохе — толчок, — негромко советует Ксавьер. — Тужься, тужься.
— Заткнись, мать твою!
Эйб обращает внимание, что в комнате стало темнее: на пороге теснится целая орава соседей. Женщина сдавленно ругается, она тоже их заметила.
— Эй, там, мотайте отсюда! — кричит Эйб. — Если среди вас есть врач или акушерка — милости просим, а остальные — марш отсюда. И закройте дверь! — Он встает и выгоняет всех из комнаты. По большей части это дети и подростки, с круглыми от любопытства глазами. Труднее всего выгнать мелюзгу, слишком уж они шустрые.
— Тужься! Да, так, правильно, тужься! Вот голова уже и вышла! Теперь — плечи, давай, давай скорее.