— Из всего этого абсолютно ясно, что ВВС хотели передать контракт «Парнеллу» — вне всякой зависимости от сравнительных достоинств предложений, — подытожил Голдман. — У вас есть какие-либо догадки, чем это вызвано?

— Никаких. — Макферсона снова охватывает та же плохо контролируемая злоба, как и тогда, в Пентагоне. — Ровно никаких.

— Хм-м-м. — Голдман задумчиво постучал кончиком карандаша по зубам. — Мне не хотелось бы, чтобы об этом узнал кто-либо посторонний, но наша фирма имеет в Пентагоне своих агентов, и кое-кто из них уже занят вашим делом. Если удастся выяснить, чем же именно вызвано такое, мягко говоря, необычное поведение комиссии, и найти тому доказательства, наши шансы неизмеримо возрастут.

— Да, пожалуй.

Они заказывают коньяк и ждут, пока со стола уберут посуду.

— Так каковы же наши ближайшие действия? — спрашивает Макферсон.

Опять вступает в дело набросанная на салфетке схема.

— Мы использовали два подхода одновременно, вот, видите? Во-первых, ходатайствовали перед федеральным судом первой инстанции о вынесении постановления, приостанавливающего передачу контракта до завершения расследования дела Федеральной счетной палатой. Одновременно мы послали запрос о проведении такого расследования. Результаты пока что пятьдесят на пятьдесят. Начну с обнадеживающего факта. ФСП дала свое согласие. Как вам, вероятно, известно, эта палата принадлежит к структурам Конгресса и хорошо известна своей беспристрастностью. Один из последних честных сторожевых псов. Они проявили большой интерес и, как я думаю, не пожалеют усилий, чтобы докопаться до истины.

Голдман задумчиво посмотрел на свою рюмку, сделал глоток.

— Ну а новости со второго фронта выглядят довольно скверно. Тут возможны крупные неприятности.

— Почему?

«Ну какое до этого дело моему желудку? — тоскливо думает Макферсон. — Ну почему он обязательно должен сжиматься при неприятных известиях?»

— Понимаете, округ Колумбия находится в федеральном подчинении, здесь ходатайство, подобное нашему, поступает в федеральную судебную систему и передается для рассмотрения в один из четырех апелляционных судов, каждый из которых имеет своего председателя. Это не региональная система, где ты обращаешься с иском в конкретный суд, здесь кто-то берет твои бумаги и решает, куда именно их направить. Как правило, этот процесс происходит случайным образом, но в некоторых случаях… Одним словом, наше ходатайство будет рассматриваться в четвертом суде, которым руководит Эндрю Г. Тобайасон.

Еще один глоток виски. По застарелой адвокатской привычке Голдман делает театральную паузу.

— Ну и что?

— Дело в том, — эти слова произносятся медленно, с расстановкой, — что судья Эндрю Г. Тобайасон — отставной полковник ВВС США.

Своеобразное ощущение, когда твой желудок сжимается в точку.

— Кой черт, — неуверенно протестует Макферсон. — Да разве же так бывает?

— ВВС имеют своих собственных юристов, многие из которых работают именно здесь, в округе Колумбия. Выходя в отставку, некоторые из них получают должности в гражданской судебной системе. Вот так и наш Тобайасон. И я не думаю, чтобы данное ходатайство попало к нему случайно, тут явно приложили свою руку ребята из ВВС. Дело ведь не шибко-то хитрое, пара телефонных звонков, и все готово. Так оно или не так, но Тобайасон отказался вынести нужное нам постановление, он решил, что пока контракт должен идти своим чередом, а уж когда ФСП закончит расследование и представит ему доклад, тогда и будет вынесено окончательное решение. В результате, — криво улыбается Голдман, — нам придется вести это сражение с довольно-таки неудобных исходных позиций. Ну ничего, боеприпасов у нас вроде достаточно, так что… так что мы еще посмотрим.

Новости малоутешительны, и Голдман этого не отрицает. Макферсон допивает коньяк. В центре вращающегося ресторана расположена небольшая сцена; совершенно ужасный певец совместно с просто плохим пианистом терзает уши обедающих песнями, к которым и прилагательного-то враз не подберешь. Сейчас за ближайшим к столику окном — Вашингтон, безбрежная россыпь огней. Памятник Вашингтону — белый карандаш с красной мигалкой на конце, кукольный домик Капитолия, между ними — темная полоска Молла [В данном случае Молл — парк в Вашингтоне.]. Еще один кукольный домик, поближе, на берегу Потомака. Это мемориал Линкольна… И все это далеко, далеко внизу — Вашингтон сохранил старый закон, ограничивающий максимальную высоту зданий десятью этажами. А не нужно забывать, что связь между высотой и богатством, вернее даже, между высотой и властью, почти одна и та же в любом городе, построенном людьми, — высота равняется власти. Поэтому обитатели Кристалл-Сити взирают на столицу великой державы, как боги — на обиталище заурядных смертных. «И никакое это не совпадение, — думает Макферсон, — это символ, прекрасно описывающий реальное распределение власти между двумя силовыми центрами — тяжеловесная громада Пентагона и со всех сторон обступившие его роскошные отели, битком набитые бесчисленными лизоблюдами, надменно глядят сверху вниз на избранное народом правительство…»

— ВВС — очень большая сила, — заметил Голдман, словно читая его мысли. — Но в этом городе есть и другие силовые центры. Здесь очень много власти, и она разбросана по самым разным местам. Структура весьма далека от совершенства, но все же в ней есть определенные сдерживающие факторы, одни ее части уравновешиваются другими. Самые разнообразные взаимоограничения, самые разнообразные балансы сил. Вот их-то мы и должны использовать.

Трудно что-нибудь возразить. За следующий час, который проходит в дружеской, непринужденной болтовне, Макферсон немного успокаивается, но по пути в отель мрачные предчувствия вспыхивают с новой силой. Судья — отставной полковник ВВС! Это надо же такое придумать!

Вместе с ним в лифт заходит хорошо одетая женщина. Духи, яркая губная помада, шелковистые волосы, желтое платье с низко оголенной спиной. И без спутника — в такое-то время. Глаза Макферсона слегка расширяются, ему в голову приходит неожиданная догадка, что эта женщина — одна из многочисленных в Кристалл-Сити проституток, направляется куда-то по вызову. Женщина выходит первой, она улыбается Макферсону, и тот тоже изображает нечто вроде улыбки. Ну что ж, обычный военный город.

38

Теперь Джим с нетерпением ожидает те дни, когда у них с Ханой совпадает расписание, но никогда не уверен, что же получится на этот раз — новая знакомая не проявляет особого желания с ним встречаться. Иногда она распускает свой класс раньше Джима и сразу же уходит. Иногда она занята.

— Ты уж прости меня, пожалуйста, — говорит в таких случаях Хана, глядя в землю, — сегодня никак, очень много работы.

Но бывают такие дни и такие вечера, когда она молча кивает, вскидывает на мгновение глаза, улыбается, и они идут все в то же жалкое кофейное заведение и говорят, говорят, говорят…

— Мне дали мастерскую, — сообщает она однажды, — здесь же, в студенческом городке. Я не совсем еще к ней привыкла, но ты заходи, если хочешь, посмотри.

— Конечно, хочу.

Они идут по темным дорожкам, среди освещенных снизу бетонных корпусов. Иногда в каком-нибудь просвете между зданиями открывается узкая полоска вечернего, усыпанного огнями ОкО. Вокруг ни души — сейчас городок напоминает большую декорацию, фильм снят, все актеры ушли. Даже странно, что в одном из серых, унылых параллелепипедов находится мастерская художника. Они входят, Хана нажимает кнопку, и под потолком вспыхивает свет — смесь неона и ксенона. У стен свалены холсты, их здесь много, очень много. Пока Хана смешивает краски, Джим просматривает одну из груд. Стиль пейзажей вроде бы китайский, но исполнены они в ярко-голубых и зеленых тонах, а крыши пагод, ручьи, сосновые шишки и снежные вершины далеких гор отливают тусклым золотом.

Общее впечатление… ну, скажем, странное. Нет, Джим не остановился как громом пораженный, он не испытал мгновенного сатори, и ему не открылись неведомые прежде глубины, эти картины подействовали на него совершенно иначе. Сперва потребовалось привыкнуть к их странности, попытаться понять, что же это такое здесь изображено.

А вот и чисто абстрактная картина. Здорово, потрясающе… но тут выясняется, что никакая она не абстрактная, а просто перевернута вверх ногами. М-м-да. Истинный знаток и ценитель искусства. Вниз ногами — опять интересно; теперь Джим начинает видеть на этих полотнах не только горы и леса, реки и луга, но и абстрактные структуры.

— Вот это да. Хана, великолепные у тебя картины. Только… только почему ни на одной из них нет нашего Оринджа?

— Так и знала, что ты об этом спросишь, — смеется Хана. — Посмотри в том углу, вон та стопка, невысокая. — Снова смех. — Ведь это гораздо труднее.

Очень, до крайности интересные полотна — во всяком случае, с точки зрения Джима. Техника та же самая, но соотношение цветов — обратное. Здесь превалирует золото; золото затемненное, высветленное, оставленное в первозданном виде, и все это — перекрывающимися блоками, квадратами, налезающими друг на друга, как большие дома. И то здесь, то там разбросаны голубые, или зеленые, или зелено-голубые пятна — деревья, оголенные склоны холмов (с золотыми квадратами строительной техники), парки, пересохшие русла рек, полоска моря с золотым слитком Каталины.