Но именно в такой умиротворенной, проникнутой дружелюбием тишине и начинают говорить люди, не склонные обычно к откровенным излияниям. Как-то вдруг оказывается, что Таш рассказывает про Эрику. Он обеспокоен. Чем выше поднимается Эрика в администрации хьюзовского молла, тем чаще и резче критикует она своего непутевого союзника и его эксцентричный образ жизни. А все знают, какой у Эрики Палме острый язык, тут уж мало кто с ней сравнится.

— А чего ей надо? — спрашивает Сэнди. — Она что, мечтает о деловом партнере, детях, респектабельной семейной жизни в дорогой квартире южного ОкО?

— Я не знаю, — говорит Таш, сморгнув пару капель из пипетки.

«Знает он, — думает Сэнди. — Знает, но не хочет знать». И если догадки Сэнди верны, Ташу придется изменить в своей жизни то, чего он не хочет изменять, — чтобы удержать союзницу, которую он хочет удержать. Классическая проблема.

Вот у самого Сэнди союзница надежнейшая из надежных; он постоянно шутит, что Анджела оптимистична биохимически, в ее жилах словно течет смесь из равных частей «Щекотки», «Восприятия прекрасного», «Звонка» и «Калифорнийского зноя». Научись Сэнди приводить своих клиентов в самое обычное для Анджелы состояние сознания, он давно стал бы богатым человеком. Сэнди очень дорожит Анджелой, их союзу уже почти десять лет — срок по нынешним меркам почти невероятный, — и они все еще любят друг друга. Чудо какое-то. И чем больше Сэнди слушает душевные излияния своих друзей, чем больше он смотрит на их кособокие, непрочные, то разваливающиеся, то кое-как подлатываемые союзы, тем больше он чувствует себя счастливчиком.

Так что он может только посочувствовать Ташу в его беде, ни о каких мудрых советах, подкрепленных собственным опытом, не может быть и речи. Положение трудное, тут уж и говорить не о чем. Дилемма. И куда ни кинь — неизбежны неприятные последствия. То ли измениться самому и удержать Эрику, то ли ничего не менять и ждать, пока она сделает ручкой. Либо так, либо этак, и решать это нужно ему самому, Ташу.

Темнеет, теперь они перебрасываются словами все реже и реже. И темы разговора становятся совсем нейтральными — случаи из детства, международные новости. А над головой, среди ветхозаветных, мерцающих, расплывчатых светил пробегают быстрые спутники, медленно проплывают антиракетные зеркала, они двигаются и на север, и на юг, и на запад, и на восток, словно звезды, сорвавшиеся с привязи и самовольно отправившиеся путешествовать.

— Звезды смерти.

— Точно.

Сэнди смотрит на блуждающие в небе огоньки и зябко ежится, но это, наверное, от холодного ветра. А потом вытаскивает бутерброды, и они с Ташем ужинают. То ли еда не та, то ли еще что, но Сэнди начинает подташнивать.

— А ведь марихуана вроде снимает тошноту.

— Говорят.

— Самое время проверить.

Результат вроде бы и есть, но какой-то не слишком отчетливый.

...

По левому борту то поднимается кверху, то падает ОкО. Берег — сплошная полоса света. А сзади холмы — застывшие волны света. Неподвижный свет, светлячки, ползающие с места на место.

Муравейник света, расплющенный между чернотой неба и чернотой моря.

Живой организм света. Галактика, вид с ребра.

Первую вахту стоит Таши, Сэнди уходит в каюту, левую, их тут две, по одной на каждой половине катамарана. Проснувшись, он видит серое предрассветное небо и Таши, дремлющего у румпеля.

— Чего ты меня не разбудил?

— Уснул.

— Их, как я понимаю, еще не было.

— Не было.

— Ну, значит, сегодня. Будем надеяться.

Таши уходит в правую каюту, и Сэнди остается один на один с рассветом. С берега дует слабый, даже нежный бриз. Курс — верный, парус стоит верно, и как это Ташу удалось управлять яхтой во сне? Сзади, чуть к северу, видна Каталина, а на юге из-за горизонта выползает остров Сан-Клементе, до него еще миль десять-пятнадцать.

Звезды и спутники блекнут, потом пропадают. Море и небо обретают цвет. В той стороне, где Сан-Диего, из-за гор поднимается солнце. Рассвет на море. Сэнди вспоминает обычные свои утренние занятия и чувствует неописуемое блаженство. Шелест разрезаемой яхтой воды, ласковые шлепки волн. До чего же мирно тут и спокойно. А может, это правда — Джим всегда говорит, что раньше знали лучший способ жить, спокойнее жили. Не здесь, конечно, не в округе Ориндж. ОкО появился, что твоя Афина Паллада, при полном параде из головы Зевса — Лос-Анджелеса. Не здесь, но где-то там, в каких-то других местах.

Поближе к полудню выползает Таш, они едят апельсины, делают себе бутерброды с сыром. А потом обходят вокруг всего Сан-Клементе — без нужды, просто так, чтобы скоротать время. Странно выглядит этот остров: мелкий, жесткий кустарник, кое-где — лысые промоины и везде, буквально везде разбитые танки, десантные амфибии, вертолеты, бронетранспортеры. А западная, дальняя от материка сторона вся в оспинах бомбовых воронок. У одного из холмов напрочь, словно ножом, срезана верхушка. Другой, соседний, сплошь закован в бетон, из которого высовываются десятки радарных мачт и прочих протуберанцев.

— А ты уверен, что это такая удачная мысль — передавать с рук на руки шестьдесят литров запрещенного афродизиака прямо под носом у нашего славного военно-морского флота? — спрашивает Таш.

— Принцип похищенного письма [Имеется в виду знаменитый рассказ Э. По «Похищенное письмо».]. Им в жизнь не догадаться.

— А и догадываться не надо! У них тут такая наблюдательная аппаратура, что она, небось, может измерить молекулярный вес на расстоянии. И слышит наши с тобой разговоры.

— Ну так и не будем об этом говорить.

Инструкция у них простая — лечь в дрейф в четырех милях прямо на запад от южной оконечности острова. Приходится поработать с компасом, а затем выбрать ориентиры, по которым можно будет держаться на нужном месте после наступления темноты.

На юге острова холмы изрезаны ровными террасами, даже трудно поверить, что это дело рук самой природы, а не человека. На одной из террас пасутся козы.

— Самые, наверное, параноидальные козы на всем земном шаре, — замечает Таш. — Ты представляешь, что у них за жизнь? Щиплют себе полынь, никого не трогают, а тут вдруг бах-трах, начинается очередной обстрел или бомбежка.

— Жуть! — смеется Сэнди. — А вот ты, ты можешь себе представить, какое у них мировоззрение? Я хочу сказать — как они все это понимают и объясняют друг другу?

— С трудом.

— Мы для богов — как мухи для ребенка [У. Шекспир. «Король Лир», акт 4, сцена 1. Сэнди цитирует неточно.], или как там это.

— Интересно, есть ли у них программа гражданской обороны?

— Есть, наверное, и ничуть не хуже нашей. «Они пришли! Спасайся кто может! Ноги в руки и — бежать!» — Сэнди и Таш смеются. — Как мухи для ребенка… как же там дальше?

— Вот если бы тут Джим был…

— Да, — кивает Сэнди, — ему бы здесь понравилось, и эти террасы, и все.

— Нужно было взять его, а не меня.

— У него сегодня урок.

— У меня тоже!

— Да, но без тебя там обойдутся.

— Скорее всего, хотя и необязательно. — Новый взрыв хохота. — А ты слыхал, что он теперь встречается с девицей, которая ведет уроки в соседнем классе?

— Рад за него. Уж верно лучше, чем мучиться с Вирджинией.

— Да уж точно… Интересно, куда девалась Шейла? Вот она мне нравилась.

— Мне тоже. Но только Джим, он же…

— Придурок?

— А-ха-ха, ха-ха-ха. Да нет, нет, ты же понимаешь, что я хочу сказать. Ну ладно, может, хоть с этой учительницей.

— Во-во.

С наступлением ночи остров оживает. Они ужинают — опять бутербродами — и слушают доносящиеся оттуда скрип, рев, лязг, иногда — мягкий рокот боевых вертолетов. И все в полной темноте, только на самой возвышенной точке острова ровно мигает красный маячный огонек. Пару раз Таши замечает на фоне звезд черный силуэт вертолета. Затем — у-у-у-БУМ, и где-то в глубине острова взметнулось оранжевое, грязное от ошметков земли пламя. Вот дьявол!

— Будем надеяться, — смеется Таш, — что нами не заинтересуется ни одна из тепловых прицельных систем.

— Не надо так шутить!

— Они находят цель, которая теплее окружающей среды, высвечивают ее лазером и сбрасывают бомбу, а уж та идет прямиком на лазерную отметку.

У-у-у-БУУМ, соглашается с ним остров.

— Хорошо, что у нас тут нет ничего такого уж теплого.

— Не считая нас самих.

— Слушай, а ведь и правда. Может, разбежимся по каютам?

— Не-а. Ведь это — лучший фейерверк, какой мы когда увидим, — если, конечно, нас не загребут в армию. Каждая такая вспышка тянет на сотню тысяч долларов, не меньше.

— Жуткие деньги!

— Это уж точно.

Игра в войну продолжается около часа, у них начинают даже побаливать уши. Затем наступает тишина, и Сэнди отправляется спать.

— Только сегодня обязательно меня разбуди.

Таши будит его ровно в три часа ночи. Катамаран дрейфует точно в том же положении, что и раньше, — кормой к острову. Темно и совершенно тихо, даже ветра почти нет. Палуба чуть покачивается. Сэнди глубоко вдыхает соленый воздух, он давно не чувствовал себя таким счастливым.

Таш не торопится в свою каюту.

— А тебе никогда не хочется уехать из ОкО, совсем уехать? — неожиданно спрашивает он.

— Да, бывает временами, — зачем-то врет Сэнди, в действительности он о таком никогда не задумывался. — В Санта-Крус, например.