— Да ты что, шутишь? — удивленно вскидывается Макферсон. — Два сосунка не поделили игрушки!

— Понимаю, все я прекрасно понимаю. Такая подоплека такого конфликта — это просто в голову не укладывается. Но ничего не поделаешь, информация подтверждена несколькими не зависимыми друг от друга источниками. Думаю, тогда эта история была широко известна. С чего началось их соперничество — никто уже толком не припомнит, одни говорят про какую-то неудачно подстроенную шутку, другие — про некую курсантку той же академии, но, однажды возникнув, дальше оно развивалось уже само по себе. Лично я склонен предполагать, что все дело было в лидерстве, в этом самом первом номере списка. В конечном итоге первым оказался Джеймс, а Стэнуик — вторым.

И вот, начиная с выпуска, Джеймс всегда хоть чуть-чуть да лидировал в служебной карьере. Но пару лет назад Стэнуик получил назначение в Пентагон и стал очень крупной шишкой в разработке дистанционно управляемых боевых летательных аппаратов. А как тебе, вероятно, известно, большинство генералитета ВВС сильно предубеждено против любых беспилотных машин — как бы соблазнительно они ни выглядели с технической точки зрения.

— Еще бы. Если все пилотируемые самолеты заменить на беспилотные, это будет дешевле и сбережет уйму жизней, но где ж тогда героика и слава?

— Совершенно верно. Осуществись такое, все наши отважные покорители неба превратятся в нечто вроде аэродромных диспетчеров, а это для них не подарок. Никаких тебе воздушных асов, никакой тебе романтики, все славные традиции — коту под хвост. Мало удивительного, что они так уперлись рогом. Они — и в том числе наш Джеймс, он же из так называемых летающих полковников того времени, когда выбирали прототип для второго поколения всепогодных истребителей. С другой стороны, Стэнуик — он уже давным-давно на земле. И страшно хочет спустить с небес всех этих летунов, и чтобы Джеймс знал, кто именно сыграл с ними такую шутку. Он хочет уничтожить все, чем живет и дышит Джеймс.

Более того, Стэнуик входит в группу пентагонского начальства, которая пытается централизовать все вооруженные силы, в результате чего автономия ВВС ослабнет, а это самое, на базе «Эндрюс», Командование систем ВВС и вообще лишится какой-либо независимой власти.

— Так, значит, — печально качает головой Макферсон, — мы просто пешки в игре между двумя враждующими группами ВВС? Случайные жертвы внутриведомственной склоки?

Голдман на секунду задумывается.

— В основных чертах — да. Но даже в этой склоке наша роль вторична, пешкой была скорее программа. Причем имеющаяся информация дает все основания подозревать, что Стэнуик задумал жертву этой пешки с самого начала. Ибо… — Голдман замолкает, неторопливо отпивает из рюмки. Любимая его театральная пауза. — Ибо Джеймс даже не подозревал о существовании «Осы», пока не узнал о ней от Стэнуика. И произошло это тогда, когда вы уже заметно продвинулись в работе над сверхчерной программой, а главное — после того как пентагонский генерал убедился — не знаю уж, с помощью своих шпионов, либо через запросы Фелдкирка, либо еще как, — что у вас получается надежная, вполне работоспособная система. И только в этот момент, когда все было, казалось, на мази и сверхчерная процедура должна была передать контракт по «Осе» вашей фирме, Стэнуик сообщил об этой программе Джеймсу, как считается, не по своей инициативе, а в ответ на запрос. Но я уверен, что все было спланировано заранее, он попросту передвинул пешку на незащищенную клетку, подставил ее, организовал жертву.

— Ты хочешь сказать, Стэнуику потребовалось, чтобы программу отобрали у нас и сделали белой.

— А ты подумал, что получилось в результате? Джеймс взвился до потолка и использовал всю свою власть — у четырехзвездного генерала ее более чем достаточно, — чтобы сделать программу белой и взять под контроль процесс проведения конкурса. С этого момента вы были обречены: как бы там ни выглядели остальные предложения, Джеймса заботило одно — чтобы контракт не получила ЛСР, компания, выбранная его злейшим врагом. А в то же самое время Стэнуик точно знает, что ЛСР разработала великолепную систему. Ну и… Понимаешь, что получается?

— Он спровоцировал Джеймса на фальсификацию результатов оценки, — кивает Макферсон. Некоторое — ну, вроде как после удачно решенного ребуса — удовлетворение мешается у него с острым, физическим омерзением, в животе стоит привычный за последнее время болезненный комок.

— Если Джеймс клюнет на приманку, а мы подадим протест и добьемся успеха, он потеряет свою власть. Возможно, даже и работу. Его могут принудить подать рапорт об отставке, у них такие вещи быстро делаются. В настоящий момент Джеймс приперт к стенке, в этом нет ни малейших сомнений.

— Ну что ж, значит, гамбит Стэнуика увенчался успехом. Пешка съедена, зато у короля крупные неприятности.

— Да, — слегка кивает Голдман. — Как ты, вероятно, догадываешься, значительная часть материала, использованного нами и ФСП, была получена из Пентагона, от людей из команды Стэнуика. А вот судья Тобайасон — он либо держит сторону Джеймса, либо вообще не знает об этом конфликте и попросту защищает свои драгоценные ВВС. А может — знает про склоку, относится к ней с неодобрением и хочет одного — чтобы она прекратилась. Из его поведения нельзя сделать никакого определенного вывода, но это, собственно, и не имеет никакого значения — данная фаза сражения уже в прошлом.

— А где вы раздобыли информацию про Стэнуика и Джеймса?

— У подчиненных Джеймса. Его не больно-то любят, а в «Эндрюсе» эту историю знает каждый встречный-поперечный. Ну и — от людей Стэнуика, который и сам хочет, чтобы она была известна.

— Хм-м.

Они снова заказывают бренди, а затем обсуждают тактику предстоящей кампании — как лучше подтолкнуть Конгресс к решительным действиям. Никогда прежде Голдман не проявлял такого энтузиазма — судя по всему, к нему вернулась надежда, почти полностью утраченная с передачей дела Тобайасону. Снова появилась возможность бороться.

А вот Макферсона все эти хитросплетения утомляют. Да и то сказать — не далее чем сегодня прямо у него на глазах за какую-то пару минут вдребезги разлетелась старательно подготовленная ими операция. Раз уж пешку пожертвовали и убрали с доски, о чем там дальше говорить? Какие шансы на успех у прошения поставить ее снова на доску? У протеста по поводу того, как жестоко ею воспользовались? У заявления на компенсацию нанесенного ей материального и морального ущерба?

По мнению Голдмана, шансы есть, и весьма приличные. Это ведь не шахматы с их четкими правилами, здесь все туманно и двусмысленно. Так оно или не так, но Макферсон возвращается в отель с ощущением полной безнадежности. И заметно пьяный.

Рядом со сверкающим огромными зеркальными огнями «Хайаттом» громоздится пентагоновский «Аннекс», тяжеловесный бетонный бункер, защищенный от любого в мире оружия. Шансы… Ну какие могут быть шансы, когда против тебя — такое вот чудовище?

В отеле — давно и хорошо знакомом — Макферсон заблудился; чтобы найти свой номер, ему приходится трижды справляться по трем бездарно составленным планам и прошагать по бесконечным коридорам добрые полмили. В номере нет ничего, способного хоть немного поднять настроение, — только кровать, видеостена да окно, выходящее на чернильную гладь Потомака. Может, включить видео?

Лучше уж не стоит. Так надежнее. Макферсон садится на кровать. Завтра лечу домой. К Люси. Продержаться какие-то четырнадцать часов — и домой.

Через два часа, проведенных за созерцанием выключенного видеоэкрана, когда Макферсон уже почти уснул, звонит телефон. Он подпрыгивает, словно ужаленный. Находит источник шума и берет трубку.

— Деннис? Это Том Фелдкирк. Я… я только хотел сказать тебе, что очень сожалею о случившемся. Сам я в этой игре не участвовал и не мог изменить в ней ровно ничего. И мне хотелось бы, чтобы ты знал — мне и самому все это очень не нравится. — Голос Фелдкирка звучит напряженно, почти срывается. — Мне очень жаль, Деннис. Я никак не ожидал, что все так получится. Я хотел совсем другого.

Макферсон сидит, прижав трубку к уху и тупо глядя в пол. И молчит. А что, вон же какие истории рассказывал сегодня Голдман. Вполне возможно — даже скорее всего, — что Фелдкирк и не подозревал, какую судьбу предуготовил Стэнуик этой сверхчерной программе. Узнал, наверное, гораздо позднее, когда и сделать ничего было нельзя. Еще одна пешка. Конечно, а то чего бы ему звонить?

— Деннис?

— Все в порядке, Том. Ни в чем ты тут не виноват. Может, в другой раз все получится лучше.

— Я очень надеюсь. Очень.

Неловкое прощание. Макферсон кладет трубку, смотрит на часы.

Ну вот, а теперь осталось всего двенадцать часов.

57

В тысяча девятьсот сороковом году население составляло сто тридцать тысяч человек. К тысяче девятьсот восьмидесятому оно выросло до двух миллионов.

К этому моменту северо-восточная часть округа наполнилась под завязку. Ла-Абра, Бреа, Йорба-Линда, Плацентия, Фуллертон, Буэна-Парк, Ла-Мирада, Серритос, Ла-Пальма, Сайприсс, Стэнтон, Анахейм, Орэндж, Вилла-Парк, Вестминстер, Фаунтин-Вэлли, Лос-Аламитос, Сил-Бич, Хантингтон-Бич, Ньюпорт-Бич, Коста-Меса, Корона-дель-Мар, Ирвин, Тастин — все эти города росли, соприкасаясь краями, сливаясь, как капли ртути на столе. В конце концов существование на этой земле двадцати семи обособленных городов превратилось в административную фикцию, от них остались одни всеми игнорируемые уличные знаки, отмечающие границы городов, только на картах и сохранившиеся. А город был один.