— Все та же старая песня, — морщится Джим. — Это повторяется раз за разом, поколение за поколением. Пулеметы, танки, самолеты, атомные бомбы, теперь — эти вот ваши штуки; все это оружие должно было вроде бы сделать войну невозможной — а что же в результате? Все крутится в том же самом порочном круге!

— Нет, не невозможной. Невозможно сделать войну невозможной. Тут уж ничто не поможет. Однако можно сделать ее страшно невыгодной. Мы подходим к такому положению вещей, когда любые силы вторжения будут обнаружены и встретят противодействие такое быстрое и неотвратимое, что шансы агрессора на успех будут равны нулю! А чего же ему тогда и огород городить? Неужели ты не понимаешь? Может возникнуть такое положение, когда никто не решится начать войну!

— А они подумают-подумают и шарахнут атомной бомбой, сразу, без всяких предисловий. Военные и политики — публика известная, за ними не заржавеет.

Деннис пренебрежительно отмахивается гаечным ключом, затем — с очевидным удивлением — замечает его и кладет на блок двигателя.

— Это было бы сумасшествием. Да, такое может случиться, но это было бы сумасшествием. Ядерное оружие — это полное сумасшествие, я не имею с ним никаких дел и не желаю иметь. Можешь улыбаться сколько угодно, но моя работа посвящена попыткам уменьшить ядерную угрозу. Я мечтаю о мире без ядерного оружия; как знать, возможно, когда-нибудь так и будет. Но для этого нужно иметь какие-то другие, менее опасные, но не менее надежные сдерживающие средства. Как раз этим я и занимаюсь — делаю высокоточное компьютеризованное оружие, которое одно и может заменить атомную бомбу в роли средства сдерживания. Такое оружие — единственный выход из тупика.

— Нет там никакого выхода, — безнадежно машет рукой Джим.

— Возможно, и нет. Но я стараюсь сделать все, что в моих силах. — Деннис отводит глаза в сторону, опускает их, понуро смотрит на бетон дорожки. — Только не все в моих силах, — горько добавляет он. — Я не могу изменить устройство мира. И ты — тоже не можешь.

— Но ведь нужно хотя бы пытаться его изменить! Если бы каждый человек…

— Если бы да кабы. Привыкай смотреть на вещи реально.

— Я смотрю на них очень реально. Происходит бессмысленное разбазаривание природных ресурсов. Это — паскудный, извращенный бизнес.

Деннис заглядывает в моторное отделение, берет ключ, поворачивает его другой стороной, внимательно осматривает. Желваки на его скулах ритмично ходят вверх-вниз, вид такой, словно он хочет проглотить что-то, но никак не может. В словах Джима есть нечто такое…

— Не нужно рассказывать мне об извращенности и продажности, — говорит он негромко. — Я знаю об этом столько, что тебе и не снилось. Но дело тут не в системе.

— Именно в системе!

Деннис продолжает смотреть на ключ, отрицательно качает головой.

— Система нейтральна, ее можно использовать и так и сяк. И не такая уж она по сути своей плохая.

— Не такая уж плохая? Да она просто кошмарная! — Джим ощущает себя загнанным в угол, затравленным, его охватила полная беспомощность, обычная для человека, пытающегося преодолеть рациональные доводы оппонента силой одних эмоций. Как это и бывает в подобных случаях, он еще больше увеличивает эмоциональный накал:

— Мир умирает с голода!

— Я прекрасно это знаю, — медленно, терпеливо говорит Деннис. — Мир стоит на краю пропасти. Неужели ты думаешь, я ничего не вижу? — Он вздыхает, смотрит на двигатель. — Но я постепенно пришел к убеждению… Теперь мне кажется, что именно мощь Соединенных Штатов является одной из главных сил, не дающих миру сделать последний, гибельный шаг. Если бы не страх перед нами, войн было бы гораздо больше. Однако до настоящего момента наша способность устрашать опиралась в основном на ядерное оружие, а прямое его использование уничтожит мир. Поэтому то здесь, то там вспыхивают мелкие войны — ведь люди, начинающие эти войны, прекрасно понимают, что мы не пойдем на риск всеобщего уничтожения без очень веских к тому оснований. А вот если… если мы сумеем сделать устрашающий фактор более ограниченным, чтобы это был… ну, нечто вроде неотвратимого, хирургически точного удара, вся разрушительная мощь которого сфокусируется на войсках агрессора, и только на них, — тогда можно будет отказаться от ядерного оружия. В нем не будет больше необходимости — ведь у нас появится другой фактор сдерживания. Безопасный. Так что… — он поднимает голову, глядит Джиму прямо в глаза, — так что моя работа прокладывает очень реальный путь к полному устранению ядерной угрозы. И если такое занятие не кажется тебе благородным, — его голос слегка дрожит, — тогда я не знаю, чего уж тебе и надо.

А затем Деннис отводит глаза.

— Это была очень хорошая программа.

Джим молчит. Доводы отца вполне логичны, не подкопаешься, а излагались они с таким мучительным напряжением… Вся злость Джима куда-то пропала, теперь собственные свои недавние наскоки кажутся ему смешными, до ужаса глупыми. Разговор с отцом перешел далеко за рамки обычных препирательств.

И тут он вспоминает свои планы на вечер: рандеву с Артуром, затем — удар по ЛСР. Камень за пазухой, вот как это называется. Джима охватывает невыносимое, тошнотворное отвращение к самому себе.

Деннис оперся обеими руками о машину, опущенное вниз лицо застыло, он весь ушел в какие-то свои мысли.

Умелые руки автоматически, словно манипуляторы робота, орудуют ключом, расслабляют гайку кожуха следующей контактной группы. Джим пытается что-то сказать, но слова застревают в горле. А о чем это я хотел? Даже и не вспомнить. Молчание затягивается, ему, если разобраться, и нечего сказать. Ему нечего сказать.

— Так я… я пойду, скажу маме, что ты скоро кончишь и придешь обедать?

Деннис молча кивает.

Неуверенно, словно пьяный, Джим возвращается на кухню. Люси режет овощи для салата; окно, рядом с которым она расположилась, выходит прямо на эстакаду. Джим становится рядом с матерью и смотрит. Деннис по-прежнему возится с машиной.

Люси шмыгает носом, и только теперь Джим видит, что у нее покраснели глаза.

— Отец рассказал тебе, что там у него на работе? — Она стучит ножом куда попало, не глядя.

— Нет! Что-нибудь случилось?

— Я видела, как вы разговаривали. — Люси отворачивается, чтобы высморкаться. — Не нужно было с ним спорить, тем более в такой день, как сегодня.

— Так что же там у них такое стряслось?

— Ты же знаешь, что они проиграли конкурс по этой крупной программе, над которой работал Деннис.

— Ну, вроде как. Так ведь они хотели обжаловать решение, верно?

— Да. И все было вроде бы хорошо — до сегодняшнего дня.

Люси обрисовывает картину, составленную из разрозненных, скупых и горьких фраз Денниса.

— Не может быть! — раз за разом повторяет, слушая ее, Джим. — Не может быть!

— Может. Именно так все и произошло. — Люси в отчаянии прижимает ко рту кулак. — Я в жизни не видела его настолько убитым.

— И после такого… и после такого он продолжает защищать эту систему! Всю, без изъятия!

Люси кивает, шмыгает носом и снова стучит ножом.

Совершенно ошеломленный, Джим смотрит в окно, на отца. Деннис тщательно, аккуратно подтягивает гайку; можно подумать, что он кладет на место последние кусочки головоломки.

— Послушай, мама, мне нужно бежать.

— Что?

Джим уже рядом с дверью. Смываться отсюда, смываться, пока не поздно.

— Джим!

Но он уже пулей выскочил во двор. Да где же этот чертов ключ от машины? Нашелся, слава тебе господи. Еще секунда — и машина Джима летит по улице.

А ведь отец наверняка подумает, что я убежал из-за этого спора. Нет же, нет! Джим не видит ничего вокруг, ничего не соображает, а тем временем машина, за неимением других указаний, везет его домой. Где-то на полпути он приходит в себя и выворачивает на ньюпортскую трассу. Южная, укрытая низко нависающим бетоном, полоса, полумрак, пунктир галогенных фонарей… Джим хочет перейти на верхнюю, северную полосу; у Эдингера он даже выводит машину на развязку, но потом меняет решение и возвращается на южную. Куда ехать? Ну куда, спрашивается, может он поехать? И что делать? Вернуться и пообедать в компании родителей? Господи, ну как же можно было попасть в такое положение?

За окном машины мелькают фонари. Джим знает, что военная промышленность — злокачественная опухоль на теле страны, что она извлекает прибыль из смерти и страданий, что с ней нужно бороться всеми возможными способами, он уверен в своей правоте. И все же, все же, все же… Деннис, невидящими глазами уставившийся на безукоризненно чистый, не нуждающийся ни в каком ремонте мотор, какое у него было тогда лицо… Беспомощно глядящая из окна Люси, слава еще богу, что она не отхватила себе палец… «Это была хорошая программа», — голос отца так и звучит в ушах.

Джим едет на север, по сан-диегской трассе. Только что, собственно, забыл он в Лос-Анджелесе? Можно так и ехать всю ночь, спрятаться от всего этого… Нет. Он сворачивает на восток по гарден-гроувской, затем — снова на юг по ньюпортской. Так вот и буду, значит, петлять, ездить кругами. Точнее говоря — треугольниками. В ярости на самого себя, Джим едет в Ньюпорт-Бич, никуда уже больше не сворачивая. Вид «Голодного краба» вызывает у него самую буквальную, физиологическую тошноту. Все прахом пустил, всю жизнь — к такой-то матери. И продолжаю это занятие.