Брякает звонок домофона. Дочь врывается в квартиру, как ураган. Мрачный ураган, с грозовыми тучами, громом и молниями.

Напрягаюсь.

— Ты почему так поздно?

— Ой, достало все! — Лялька скидывает кроссовки, они как всегда разлетаются по углам. — Под-у-у-у-маешь, на две минуты опоздала!

— А злая чего?

— Сегодня результаты пробника по русскому пришли.

— Здорово! И как? — поворачиваюсь к плите, бедное мясо сходит с ума.

— У меня восемьдесят баллов!

— Моя умница!

Я тянусь к дочери, хочу ее обнять, но она выворачивается из кольца рук.

— Издеваешься? Куда я с таким результатом поступлю?

— Ну, еще есть время, подготовишься, — я теряюсь от ее злого напора.

Боль опять напоминает о себе, невольно начинаю гладить живот.

— Что с тобой? — замечает движение Лялька.

— Не знаю, живот что-то…

Но она, не дослушав ответ, уже исчезает в ванной. Вздыхаю: вот так всегда. Накрываю на стол: тарелки, приборы, салат без заправки.

— Мама, есть хочу.

На пороге столовой показывается Лялька. Я выпрямляюсь и медленно, боясь расплескать относительное затишье, возвращаюсь в кухню.

— Подождем бабушку.

— Ой, она с подружками встречается, наверняка поужинает где-то.

Новость неприятно царапает сердце. Свекровь даже не сказала мне, что задержится.

Дочь садится, цепляет вилкой огурец, трогает ножом отбивную и кривится.

— Мам, неужели нельзя мясо пожарить нормально?

Перед глазами все плывет, с силой сжимаю столешницу. «Только бы не упасть!» — мелькает мысль.

— Прости, я плохо…

— Ты же дома сидишь, могла бы для нас постараться.

Лялька бросает на стол салфетку и несется к холодильнику. Выхватывает оттуда йогурт, сердито захлопывает дверку. А я от грубой несправедливости застываю. За что со мной так? Наверняка что-то случилось в школе, обычно дочь не такая резкая.

— Могу сварить сосиски, — предлагаю виновато вслед.

— Обойдусь!

Сжимаю пальцы в кулаки и зажмуриваюсь. Боль опоясывает все тело, ввинчивается в виски, выкручивает мышцы и нервы. Звонок доносится будто издалека, как из подвала.

— Ты позвонила Глебу? — кричит Симка.

— Нет… сейчас…

Набираю номер мужа, слушаю длинные гудки, но он не отвечает. Тогда звоню свекрови.

— Алла Борисовна, можете мне помочь?

— Ох, а что случилось? — недовольным тоном спрашивает она и добавляет: — Вечно у тебя все не слава богу.

Желание просить о помощи отпадает сразу, не успев оформиться в слова, но все же выдавливаю из себя.

— У меня болит живот, можете приехать домой?

— Наверняка что-то по-женски. И зачем тебе я нужна? Ой, погоди!

— Слушаю.

Опускаюсь на стул, колени подгибаются, того и гляди — упаду.

— Там Влад должен приехать, отдай ему свою картину. Ну, ту, где одинокая сосна.

— А заче…

Но в ухе уже пикают гудки. Еще раз набираю мужа, он сбрасывает звонок. Тогда пишу смс:

...

«Глеб, позвони. Срочно!»

Тишина в ответ не удивляет: в последнее время муж часто не сразу отвечает на мои звонки и письма.

«Может, это связано с появлением этой Риты?» — тут же выползает внутренний голос.

Но телефон в руке оживает. Невольно чувствую вину за дурные мысли.

— Дин, я занят, — резко говорит муж. — Что случилось?

— Глеб, мне что-то плохо. Надо в больницу. Можешь вернуться домой?

Несколько секунд напряженно слушаю тишину, шорохи, кажется, чей-то шепот.

— Насколько плохо? Сама не справишься?

— Не знаю, — боль опять стихает, выпрямляюсь. — Наверное, смогу.

— Понимаешь… — торопится муж. — Толку от меня будет мало, пару часов уйдет на дорогу. Извини, меня вызывают…

Звонок видеофона бьет по ушам, вздрагиваю и, едва переставляя ноги, тащусь к двери.

— Что с вами, Дина?

Мужской голос доносится будто сквозь плотную вату. Я хочу ответить, но прихожая вдруг плывет, кружится, я хватаюсь руками за стену, не удерживаюсь и падаю…

Глава 4

Просыпаюсь в незнакомом месте. Но по запаху лекарств понимаю: я в больнице.

Тело сковано вялостью. Пытаюсь поднять руку, но она падает бессильно на одеяло. Приподнимаю его: на мне надета ночная рубашка в цветочек. Цепляю ее пальцами, вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть, что сковывает мой живот. Взгляд сразу натыкается на белую наклейку, похожую на послеоперационную.

Память тут же выводит на экран смутные картинки, наполненные звуками и ощущениями: встревоженные крики, хлопанье дверьми, влажный ветер на лице. А еще запах автомобильной кожи, смешанный с ароматом мужского парфюма, и отрывистые слова:

— Дина, как вы? Дина не спите! Дина, вы меня слышите?

И я что-то мычу, мычу в ответ, а потом уплываю в темноту.

И снова:

— Дина, не молчите! Дина, сейчас приедем!

Я понимаю, что меня куда-то везут, но как-то отстранённо, будто все происходит не со мной. А потом лицо доктора надо мной, бархатный голос, укол в сгиб локтя, черная маска, которая ложится на нос и рот, сладковатый запах наркоза.

Устало откидываюсь на подушку. Такое простое движение отнимает все силы. Прислушиваюсь к себе. В целом, все нормально. Боли нет, даже чувствую какую-то легкость.

Перевожу дух и поворачиваю голову. Рядом на стуле сидит Серафима в белом халате и клюет носом. Невольно улыбаюсь. Трогаю ее за руку.

— А? Что?

Сима встряхивается, крутит головой. Бледно-голубые глаза еще покрыты туманной дымкой сна, щеки пылают румянцем, а пухлые губы влажно блестят.

— Просыпайся, подружка, рассказывай. Где я?

Голос звучит хрипло, откашливаюсь.

— Что? А-а-а, — подруга с удовольствием потягивается и зевает. — Ты в клинике.

— Это я поняла. Как здесь оказалась?

— Какой-то мужик привез.

— Мужик? — от удивления брови ползут на лоб. — Какой мужик?

— А я знаю? — вскрикивает Симка. — Я его не видела. Какой-то Владислав. Это в приемном покое так сказали.

Точно! Алла Борисовна говорила, что он заедет. Вспоминаю и чувствую, что краснею. Оказаться в таком непрезентабельном виде перед лощеным Владом неловко.

— Он сам привез? Не скорая?

— Ну да. Схватил, положил тебя в машину и повез. В приемный покой на руках внес, — Симка наклонилась ко мне и зашипела: — Признавайся Вереснева, что за красавчики у тебя по дому шастают?

— Это не мой. Бойфренд свекрови.

— Спятила бабка? — всплескивает ладонями подруга, а я кошусь на дверь, вдруг медсестра войдет. — Кукушкой на старости лет поехала?

— Не такая уж она и старая, шестьдесят пять лет всего. Ну, ты рассказывай!

— А что говорить. Я разнервничалась, рванула к тебе. Приехала, а там перепуганная Лялька сидит и трясется. Говорит, что вышла из комнаты, почудился какой-то шум, а входная дверь настежь открыта, тебя дома нет, а на полу в холле вещи разбросаны.

— Почудился?

— Ну, да. Лялька сначала даже не поняла. Наверняка с наушниками сидела.

— А дальше, что?

— Ничего. Мы стали все больницы обзванивать, нашли, где ты, поехали.

— С Лялькой? Ей же рано вставать в школу.

— О небеса! — Сима вздымает руки к потолку. — Вразумите наконец эту бабу! Она чуть концы не отдала, а жалеет здоровую девчонку, на которой пахать и пахать.

— Но…

— Ничего с твоей Лялькой не случилось. Покрутилась со мной, поревела, и я ее на такси домой отправила.

— Так, и что со мной?

— Операцию тебе сделали.

— Это я уже поняла. И что у меня было?

— Разрыв яичника.

— Того самого?

— Да. Я же просила тебя приехать на прием! Просила!

Я теряюсь. Нет, живот, конечно, болел, но чтобы яичник лопнул — это перебор. И как назло, когда дома никого не было. Чувство вины перед подругой сжимает сердце.

— Я думала, все пройдет, закрутилась.

— Так и сгинешь от хорошей жизни, — ворчит Симка.

— У меня нормальная жизнь, — обиженно поджимаю губы. — Как у всех.

Пытаюсь приподняться на руках, но падаю от слабости.

— Лежи уже! То, что ты называешь нормальным, на самом деле — безобразие. Ты растворилась в семье, а когда тебе понадобилась помощь, никто пальцем не шевельнул.

— Не ворчи. В моем доме любовь и взаимопонимание. Просто так сложились обстоятельства.

— О боги! — Сима закатывает глаза. — Ваши высокие отношения мне не понять!

— Еще бы! Ты же старая дева.

— Будешь на меня ругаться, уйду!

— И уходи.

Отворачиваюсь, слезы закипают в глазах, хотя и понимаю: подруга права. За восемнадцать лет брака я потеряла себя, вот и вырастила законченных эгоистов.

Дверь с шумом распахивается, и в палату входит медсестра. Она делает мне парочку уколов, измеряет температуру. Все это время мы молчим. Симка дуется, я тоже. Такой разговор у нас возникает не впервые.

Подруга помогает мне встать, умыться, переодеться. Не успеваем мы закончить, как в палату вваливаются муж, свекровь и дочь.

— О, драгоценные родственнички пожаловали? — ворчит Симка.

Но ее бубнение слышу только я.

— Мамочка, как ты? — Лялька оттискивает подругу от кровати и хватает меня за руку. В глазах неподдельный страх и вина. — Прости меня. Я даже не поняла, что тебе плохо.

Ласково касаюсь ее щеки: люблю свою девочку больше жизни.

— Все уже позади, — шепчу непослушными губами.

— Дина, нельзя же так! — басит Глеб. — Трудно было сказать?