— Так тебе и надо! Дождешься, что кто-нибудь уведет жену, — ехидничает Сима.

— Думай, что говоришь! — рявкает на нее Глеб. — Язык как помойное ведро!

— Ты даже ревновать красиво не умеешь, — не сдается Симка. — Сразу надо было кулаки распускать?

— Сима, ну, хватит! — обрывает ее Глеб. — Сам не понимаю, как сорвался. Увидел Динку в его руках и все, пукан снесло напрочь. Я же чуть с ума не сошел, пока доехал до дома.

— А ты у меня ревнивец! — я слабо улыбаюсь.

Несмотря на патовую ситуацию, я счастлива. Муж заботливый, да и свекровь не такая уж стерва. Вон, хотела сделать мне сюрприз.

Мы обходим дом, поднимаемся на крыльцо. Краем глаза цепляю отъезжающую машину. Становится на душе так противно! Неловко перед Владом за истерику и за поведение моей семьи.

— Сим, как это все случилось? Почему? — спрашиваю подружку, как только Глеб уезжает и мы остаемся одни. — Это же позор! А если Влад расскажет в своем кругу?

— Ну, во-первых, не расскажет. Он как раз вел себя вполне достойно. А с твоей семейкой все равно непросто. Ишь, стараются, а ты и слюнки распустила. А мне кажется, что вину заглаживают.

— Да за что?

Тру пальцами виски: голова раскалывается от пережитого, а мне еще со свекровью разговаривать.

— Динка, да ты или слепая, или блаженная. Неужели не видишь? Аллочка наверняка картины продает, вот и ремонт затеяла, чтобы ты сразу не побежала с проверкой.

— Тебе бы фантастом стать, хорошо сочиняешь.

— Я? Нисколько. Владу же картину она продала.

Против этого факта ничего возразить не могу. Просто встаю и иду на веранду, где висела одинокая сосна. Симка семенит за мной, я поворачиваюсь к стене и замираю: картина на месте.

Глава 6

Я внимательно осматриваю рамку, но складывается впечатление, что ее никто не трогал. Пока я была в больнице, пыль в этом доме не протирали.

— Опаньки! А паренек у нас с характером, — хлопает в ладоши подруга. — Или благословенная Аллочка испугалась и отказала в продаже?

— Сейчас узнаю.

Вытаскиваю телефон, набираю номер свекрови, но она сбрасывает. Все ясно: умолять придется много и долго. Вздыхаю. Что ж, сама виновата.

— А если Владу позвонить? — советует Сима.

— У меня нет его номера. И вообще, я устала, Сима.

— Конечно, столько переживаний для первого дня после больницы. Ты поспи, — она смотрит на часы, — а я поеду, еще пациенты есть.

Наконец-то я остаюсь одна. Во дворе слышу шум мотора: красная Мазда Аллы Борисовны покидает гараж. И я даже выдыхаю: пусть остынет, к вечеру станет добрее и покладистее.

Я бреду по дому и радуюсь: безмерно счастлива оказаться в родной квартире, где каждый уголок обставлен с нежностью и любовью. Захожу в ванную и первое, что вижу, это корзина грязного белья, которое никто не удосужился постирать.

Быстро сортирую его и кидаю в машинку. Обвожу взглядом ванную: везде грязные пятна, раковина серая от налета. Вздыхаю и берусь за тряпку.

После ванной убираю все комнаты, начищаю кухню, готовлю ужин. Бригада ремонтников тоже уезжает. Я тут же одеваюсь и иду в мастерскую. Она встречает гулкой пустотой, запахом пыли и сбитой штукатурки.

Интересно, куда свекровь убрала мои картины?

Спускаюсь в подвал. Рамы и холсты аккуратно сложены у стены, перебираю их, сортирую. После операции какое-то время нельзя носить тяжести, поэтому просто отодвигаю в сторону то, что наметила поправить.

Мне кажется, что нескольких картин все же недостает, но поднимать этот вопрос сегодня уже точно не буду. На глаза попадается плотная трубка холста. Разворачиваю ее на столе, и замираю. Вот эту картину и повешу на веранду. Я ее называю «Замерзшая весна». На ней изображена береза, сережки которой из-за мороза превратились в ледышки.

А одинокую сосну подарю Владу. Сердце наполняется теплом, все же хороший человек.

Семейство собирается за столом ровно в семь часов и впервые за последнее время в полном составе.

— О, ты сегодня постаралась, — свекровь привстает и разглядывает приготовленные блюда. Она еще сердится, но больше демонстративно, чтобы усилить у меня чувство вины, — А где рыбка на пару?

— Ой, простите, я не успела.

— Бабуля, рыбка будет тебе завтра, — дочь обнимает свекровь за плечи. — Мама только выписалась из больницы.

— Дин, подай хлеб.

— Мам, а где моя любимая тарелка?

— Я же просила сменить салфетки…

Все как всегда, моей болезни будто и не было. Родные едят, беседуют, смеются, я челноком ношусь от плиты к столу.

Но я счастлива. Это моя семья, я люблю ее такой, какая она есть.

Утром готовлю завтрак своему семейству, хочется сегодня всем сделать любимое блюдо.

Глеб садится к столу и сразу вытаскивает телефон. Он тычет вилкой в тарелку, не попадая в яичницу, которую я с любовью украсила сердечком из кетчупа.

Лялька недовольно кривится на свежие, ароматные вафли.

— Мам, ты чего? Я не буду есть это! Одни калории.

Она выхватывает из плетеной фруктовницы яблоко и бежит в прихожую.

— Ты же всегда их любила! — ахаю расстроенно я.

— Смеешься, что ли!

Дверь хлопает, я втягиваю голову в плечи. Из своей комнаты показывается свекровь.

— А где мой апельсиновый фреш?

— Ох, забыла!

Я бегу к соковыжималке.

— Это наркоз память отшибает. Глебушка, ты так испортишь себе желудок, — переключается она на сына. — Убери телефон!

— Я взрослый мальчик, — басит муж.

Они дружно смеются, перекидываются легкими фразами, а я застываю у кухонного стола. Ни одного вопроса о моем здоровье, ни одного поцелуя, ласкового слова, только и слышу: — Принеси!

— Подай!

— Погладь!

— Постирай!

Когда моя жизнь стала такой беспросветной тоской? Когда я превратилась из любимой женщины в прислугу? Как я допустила это?

Разворачиваюсь и шагаю к себе в комнату.

— Дина, а где мой сок? — кричит вслед свекровь.

— Приготовьте его сами.

Закрываюсь за защелку и сажусь на кровать. Надо что-то менять. Твердо и решительно менять. Звенит рингтон телефона: Симка.

— Подруга, как здоровье? — спрашивает она.

— Нормально.

— Так, а почему в голосе печаль-тоска?

— Бывает.

— Жду тебя в нашем кафе.

Вот те слова, которые мне сейчас нужны. Встаю, надеваю любимые джинсы, белую блузку, кардиган. Взглядом цепляюсь за отражение в зеркале: бледное лицо, провалившиеся глаза. За время болезни я похудела и осунулась, но больше всего угнетает потухший взгляд. Из меня будто ушла жизнь.

А ведь когда-то мне проходу не давали однокурсники, после дискотеки даже устраивали разборки на задворках универа. Глеб не отходил ни на шаг, заваливал цветами и подарками.

А что теперь?

— Дина, ты куда? — выскакивает из столовой Глеб.

— Хочу прогуляться.

— А…

Он оглядывается на заставленный посудой стол.

— Алла Борисовна, уберите все, пожалуйста в холодильник, — говорю решительно и смотрю пристально в глаза свекрови.

— Я? — теряется та.

— Да, вы.

Я ловлю недоуменное переглядывание мужа и его матери. В другой раз напряглась бы, а сегодня все равно. Какое-то равнодушие легло тяжестью на грудь, не дает сделать полный вздох.

— Я не прислуга! — кричит вслед свекровь.

И мне будто что-то стреляет в голову. Я останавливаюсь, оборачиваюсь и улыбаюсь. Холодно. Равнодушие высосало из сердца все тепло.

— Я тоже.

Свекровь хлопает искусственными ресницами. Уголки ее губ ползут вниз. Невольно чувствую вину, но встряхиваюсь: не хочу отступать. Что-то сломалось во мне за последние дни. Вот хрустнуло, и трещинка становится все больше.

— Глебушка, за что Дина со мной так? — всхлипывает свекровь и манерно кладет ладонь на лоб. — Ой, давление скакануло. Где мои таблетки?

— Мама, сейчас, — муж бросается в столовую, где в ящике комода хранится аптечка.

— Я ей сюрприз хотела сделать, а второй день получаю нож в спину, — продолжает стенания Алла Борисовна.

— Дина, я тоже тебя не понимаю, — поддерживает мать муж.

В нашей семье так всегда. В любом конфликте я уступаю, ухожу в тень, чтобы сохранить мир в семье. Вот и сейчас сжимаю сумочку под мышкой и шагаю к выходу, а невысказанные слова горят огнем в груди.

Возвращаюсь, наблюдаю, как Алла Борисовна капает в рюмочку пахучее лекарство, выпивает его одним глотком.

— За ремонт в мастерской огромное спасибо, я это оценила, — говорю свекрови и тут же добавляю: — Но признайтесь, у вас есть шкурный интерес.

— Что? У меня? Да как ты смеешь?

Теперь она хватается за сердце. Глеб мечется: то бросается ко мне, то к матери. Я смотрю на нее и ни капли жалости не шевелится в груди, а потому добиваю:

— И вообще, с этого дня все домашние дела делим поровну. А еще лучше… наймите работницу по дому.

— Но чем тогда будешь заниматься ты? — вскрикивает муж.

Я подхожу к нему вплотную, беру за галстук, притягиваю к себе.

— Милый, я буду заниматься собой. Начну ходить по салонам, на фитнес, на шопинг, на посиделки с подружками. Дорогой, разве я хуже твоей мамы?

— Нет, но…

— Спятила, девка! Мы тебя почти подобрали на улице, а ты! — свекровь разворачивается к сыну. — Я тебя предупреждала, что в тихом омуте черти водятся. Предупреждала! А ты эту обрюхатил, пентюх! Вот если бы ты женился на…