Кира Измайлова
Безобразная Жанна
Глава 1
За окном уныло выл ветер. Я сидела у камина с книгой, но не читала, так, перелистывала страницы, не вдумываясь в сюжет. А впрочем, во что там прикажете вдумываться: если в завязке имеется невинная девица и храбрый рыцарь, которому отказали в сватовстве, то будьте покойны, к концу романа любящие сердца всенепременно воссоединятся!
Внизу, в так называемой гостиной, что-то упало и покатилось со звоном, но я не обратила на это внимания: наверно, кошка озорничает, а может, не кошка, а мышь. Нужно будет сказать служанке, чтобы перемыла посуду, да как следует. Ничего не имею против кошек, мышей не боюсь, но есть с ними из одной тарелки все же не желаю.
Мне показалось, будто кто-то отодвинул стул, но, верно, это было игрой воображения. Кому, скажите на милость, двигать стулья посреди ночи, когда слуги давно спят? Это только я засиживаюсь глубоко за полночь, отпустив горничную, потому что страдаю бессонницей и могу не спать до утра. Ничего хорошего в этом нет, после бессонной ночи у меня дурное настроение, а чувствую я себя отвратительно, но, увы, ничто не помогает. Ни травяные настои, ни заговоры, ни попытки утомиться за день так, чтобы упасть и уснуть… Что ни делай — несколько ночей в месяц я вовсе не сплю, забываясь лишь изредка и ненадолго.
Так вот, у меня очень тонкий слух, поэтому посторонние шумы в пустом доме я прекрасно отличаю от привычных. Внизу творилось что-то странное, и я решила спуститься посмотреть: пока я добужусь горничной, ночной гость успеет испариться!
Я угадала — кто-то шнырял по гостиной, не зажигая света, а стало быть…
— Кто здесь? — негромко спросила я.
У меня был фонарь, но я закрыла на нем шторки, чтобы незамеченной спуститься по лестнице. Скрипучие ступеньки я знала наперечет, видела в темноте неплохо, да и в любом случае — в своем доме мимо двери не промахнешься!
— Отзовитесь, иначе я крикну слуг!
Шорох раздался впереди, я подняла шторку на фонаре, и в луче света обнаружилась темная фигура.
— Не надо никого звать, хозяйка! — скороговоркой произнес незваный гость, зачем-то показывая мне пустые руки. Хотя, возможно, он просто закрывался от света. — Я ничего не сделал!
— Да, всего лишь забрался в чужой дом, — кивнула я, держа фонарь на вытянутой руке так, чтобы самой видеть незнакомца, но не освещать своего лица. — Кто ты такой?
— Никто, — усмехнулся он. — Просто голодный бродяга. Думал перехватить тут хоть хлеба корку, а если повезет, то и еще чего-нибудь, да в шкафах — шаром покати! В смысле, съестного ничего, только вот соль нашел, и той щепотка…
— Не там смотрел, — фыркнула я. — Неужто не понял? Это гостиная, тут в шкафах припасов нет. Кстати, а не прилип ли у тебя к рукам какой-нибудь кубок или еще что? А ну, подойди ближе!
— А ты что же, вовсе меня не боишься? — спросил он, делая шаг вперед. — Одна, без слуг… Вдруг я разбойник?
— С чего бы мне тебя бояться? Я одна, как ты сказал, но и ты один. И еще неизвестно, чья возьмет, если ты вздумаешь ко мне руки тянуть.
— Ну так и стулом можно огреть, и кочергой…
— И топором, — в тон ему добавила я, свободной рукой выдернув сзади из-за пояса маленький, но очень острый топорик. — Хочешь поспорить, что я смогу раскроить тебе голову с десяти шагов?
— Да нет, знаешь, не рискну, — пробормотал он. — Рука у тебя, сразу видно, привычная, пускай и левая, а голова мне еще пригодится… Хозяйка, отпусти подобру-поздорову? Могу все карманы наизнанку вывернуть: ничего не успел прихватить! Думал, хоть подсвечник или ложки серебряные найду, а тут сплошь чугун да олово!
— Ты вроде бы еду искал, — напомнила я, — а не ложки с канделябрами.
— Так одно другому не мешает…
Ночной гость тяжело вздохнул, а я услышала, как заурчало у него в пустом животе. Говорю ведь: у меня очень хороший слух!
— Иди направо, вниз по лестнице, — велела я. — Да не оглядывайся…
Он послушался, а я пошла следом, держась в нескольких шагах позади него.
Конечно, оставаться один на один с таким человеком было опрометчиво: бродяга оказался очень высок, широкоплеч и, даже если ослабел от голода (хотя я бы не сказала, что он слишком отощал), наверняка мог быть опасен для одинокой женщины. Но я скучала, вдобавок эта треклятая бессонница… Ну а когда у меня в руках оружие, я вовсе теряю голову.
Отец частенько говорил, что мне следовало родиться мальчишкой, а мама ужасалась нашим забавам: он учил меня ездить верхом без седла, стрелять из лука и арбалета, драться на шестах, ножах и топорах (до благородного меча я тогда еще не доросла), метать в цель те же ножи с топорами… словом, всему тому, чему отцы обучают сыновей, а никак не дочерей. Но что поделать, Создатель не даровал ему сына, только меня и мою сестру — вот она-то как раз была настоящей благородной девицей и за нас обеих отбывала повинность по рукоделию и прочим изящным наукам. Я тоже умела вышивать, рисовать и музицировать, но при первой же возможности удирала прочь от дамского общества…
— Это что, кухня, что ли? — недоуменно спросил бродяга, оглядевшись в тусклом отсвете моего фонаря.
— Она самая. Ты же сказал, что голоден, так садись и поешь, от ужина наверняка что-нибудь да осталось. Подавать не стану, руки заняты, — сказала я без тени усмешки. — Вон там, в ларе глянь да в печи.
— Вот спасибо, хозяйка… — пробормотал он, открыв заслонку и заглянув в печь. — Недурно твои слуги живут, если от ужина почти целая миска каши остается! А тут что? Ух ты, и хлеб совсем свежий, и сыр…
Тут он поднял голову и пристально взглянул на меня, но я снова отвела руку с фонарем в сторону, спрятавшись в тени.
— Не отравлено, не бойся. Можешь даже окорока себе отрезать и пирога взять, кладовая во-он там, — указала я.
— Если ты мне еще вина предложишь, я решу, будто помер и оказался в садах Создателя, — искренне сказал он, отрезав себе изрядную краюху хлеба.
— Чего нет, того нет, — отозвалась я. — Я хмельного не пью, а пиво слуги уже выхлестали, теперь маются, ждут, когда подвода с припасами придет. Всякий раз так выходит.
— Сами бы вино состряпали, дел-то… — пробормотал бродяга, набрасываясь на еду. Похоже, он и впрямь сильно оголодал: холодную кашу со шкварками проглотил в один миг, запив водой из бочки, а хлеб с сыром и кусочком окорока смаковал так, будто это был королевский ужин, уж молчу о пироге с потрохами! — Ягод в ваших краях всегда видимо-невидимо, жаль только, ни их, ни грибов еще нет, а то я бы на подножном корму как-нибудь перебился. Только парой земляничин сыт не будешь, а другое все сплошь незрелое.
— Какие уж грибы, сушь стоит с самой весны, да и зима бесснежная была, — вздохнула я. — Странно, что ягоды попадаются, яблоки вон осыпаются, всю ночь паданцы по крыше барабанят.
— Да и ягод, видно, не будет, так зелеными и пожухнут, — кивнул он. — В лесу страшно костер разводить: этак полыхнет — до самого перевала все выгорит. Еще и ветер — мигом огонь разнесет, а если сосны да ели вспыхнут, никакой дождь не потушит. Хорошо, у вас тут торфяников нет, а то там, за перевалом, я низиной шел — старое болото горит, а хуже того не придумаешь.
— Неужто?
— Ну да. То ли костер кто-то не затушил, то ли молния ударила… помнишь, была в прошлом месяце сухая гроза? Или не дошла она сюда?
— Какая-то дошла, а та самая или нет, не знаю, — покачала я головой. — Вроде бы побрызгало дождем, едва пыль прибило…
— Может, и она, — кивнул бродяга лохматой головой. Теперь, присмотревшись, я видела, что он черен то ли от грязи, то ли от загара. Спутанные волосы казались темными (но поди пойми, были ли такими от природы или от той же грязи!), а цвета глаз я разобрать не смогла. — Словом, сперва верховой пожар прошел, но несильный, до деревни не добрался, там просека широкая, а ветер утих, на удачу… Ну а торф-то затлел. Говорят, уж порядочно выгорело. В одну ямину несколько коров ухнуло: он же там, внизу тлеет, а сверху трава как трава, разве что пожухшая, но скотина разве разбирает? Пастух сам чудом за ними не угодил, успел отскочить…
Я представила несчастных животных, обреченных заживо сгореть в огненной ловушке, и содрогнулась. А уж запах, наверно…
— Дым там стоит такой, что руку вытяни — ничего не видать, — добавил бродяга. — Даже ветер не спасает, гоняет его по кругу, вот и все. Дождей бы на месяцок, может, и залило бы пожар, но, похоже, не будет их. Зимой, может, потухнет, а может, и нет… Если еще одна зима бесснежной выдастся, то по весне заново разгорится, такие пожары, бывает, годами не утихают!
— А тебе что за дело, если ты не здешний? — спросила я. — Иди себе куда глаза глядят, подальше от дыма, вот и все дела.
— Ну, я не вовсе уж чужак тут, — серьезно ответил он, прожевав. — Отец мой отсюда родом, а я хоть и рос по большей части в других краях, все одно сюда тянуло. Пришел однажды — и влюбился…
— В девицу? У лесорубов дочки хороши: крепкие, рослые, статные, как сосны молодые!
— Да нет, не в девицу! — Бродяга показал в улыбке до странного белые зубы, такие не у каждого придворного щеголя увидишь. — В те самые сосны. В скалы, в закаты ваши сумасшедшие, а уж как тут дышится… Легко, привольно, так бы и полетел, особенно если ветер с моря!
